– Что с тобой? – спрашиваю я.
Мне не нравится выражение ее лица. Ди улыбается, но как-то слишком тяжело дышит.
– У меня такое ощущение, что все это происходит не со мной…
Рука у горла теребит подвеску, глаза широко распахнуты. Может, она просто старается удержать тяжелые накладные ресницы?
– Все эти люди пришли сюда, чтобы увидеть меня.
Ди испытывает благоговейный трепет перед своей собственной жизнью. Вот и сейчас она дрожит от страха, как будто все это свалилось на нее неожиданно. Шла, споткнулась, упала, и вот уже выступает на концерте. Однако привели ее сюда не случайность и не слепая удача, и она должна это знать.
– Эй, – говорю я, – ты уже сто раз выступала на сцене.
– Но я хедлайнер! Это мой концерт!
Я подавляю усмешку.
– Естественно! Ты думала, все они хотели послушать Киру Кинг, а им по ошибке продали билеты на Лайлу Монтгомери?
Она закатывает глаза, но морщинка на лбу разглаживается. Глядя на нее, я перестаю замечать снующих вокруг нас людей. Я вижу только лицо своей лучшей подруги за несколько минут до исполнения ее заветной мечты. Я поднимаю камеру и фотографирую, пока она не успела меня оттолкнуть.
– По крайней мере сними нас вместе.
Я беру камеру здоровой рукой и улыбаюсь. Раздается щелчок. На фото – самые обычные лучшие подруги. Мы и есть самые обычные лучшие подруги, только я состою на учете в полиции, а Ди – суперзвезда.
– Достойный кадр, – решает Ди.
– Ой, подожди, хотела тебе показать… – Я перехожу с нашего фото на снимок маленькой девочки в костюме Ди. – Посмотри.
Ди смеется и увеличивает фотографию.
– О боже, какая милашка!
– Ее зовут Оливия.
– Лайла, время, – говорит ассистент.
Ди кивает, глядя на меня.
– Думаю, пора начинать.
– Да, пора, – соглашаюсь я.
Она встает, делает глубокий вдох, сбрасывает халат и остается в первом сценическом наряде – ярко-красном платье с короткими рукавами. Потом крепко обнимает меня за шею, вкладывая в это объятие все свое напряжение, и тихо шепчет:
– Бесконечно?
– Бесконечно, – повторяю я.
– Увидимся после концерта, – говорит она и уходит в сопровождении ассистента.
Пич объясняет что-то распорядителю, загибая пальцы. Я делаю несколько снимков музыкантов, настраивающих гитары.
Сквозь объектив фотоаппарата видны предконцертная суета, движение, техники и звукорежиссеры в черных футболках, отдающие приказы через микрофоны. В моей голове вырисовывается картина – глубина снимка, композиция, возможности каждой меняющейся сцены, – и я борюсь с собой, чтобы не нажать на кнопку слишком рано. Это мой самый большой недостаток – я слишком нетерпелива. Я хочу щелкнуть прямо сейчас, скорей, немедленно, а ведь выжди секунду – и получится шедевр.
Я смотрю из-за кулис, как музыканты начинают играть первую песню. Хотя я точно знаю, когда вступает Ди, все равно волнуюсь. Аккорды перерастают в первый куплет, и она выходит на сцену из-за боковой кулисы. Заметив ее, публика взрывается. Восхищенные крики и свист поднимаются к потолку; такое впечатление, что крыша сейчас взлетит в воздух, как пробка от шампанского.
Ди поет в микрофон, медленно продвигаясь к центру сцены. Толпа подпевает и хлопает. На большом экране за спиной Ди – бесконечное голубое небо. Она полностью погружается в музыку. Несмотря на размеры сцены, Ди кажется высокой. Эта хрупкая девочка наполняет своей музыкой многотысячный концертный зал, и никто не догадывается, что ее нервы натянуты, как стальные пружины.
На середине концерта я перемещаюсь в фан-зону, которая находится прямо перед сценой, и делаю пару снимков братьев Ди с большими наушниками на головах. Миссис Монтгомери замечает меня и, широко улыбаясь, машет рукой. Ди снова выходит на сцену, уже в другом платье, и зал снова бушует.
– Разве это не прекрасно? – пытается перекричать толпу ее мама.
Моя подруга садится на табурет посреди сцены и начинает перебирать струны. На ее шее блестит подкова.
– Эта песня называется «Старые мечты». Я посвящаю ее своей маме и всем девочкам, которые пришли сюда с мамами, особенно Оливии.
Вот она какая – в мандраже перед первым сольным концертом все же запомнила имя девочки.
Хотела бы я в этот момент увидеть лицо Оливии. Представляю, как она кричит от радости и как будет делиться впечатлениями со школьными друзьями. Интересно, испытывает ли ее мама такую же радость, когда смотрит на свою дочь. Такую же радость, какая написана сейчас на лице миссис Монтгомери. А моя мать – она вообще обо мне вспоминает?
Во время концерта я так возбуждена, словно никогда раньше не слышала этих песен. Ди вызывают на бис. Когда она возвращается на сцену, на экране появляются полевые цветы. Перебирая струны, Ди поет о том месте, где мы встретились с ней много лет назад: «На краю вселенной, в Теннесси».
В финале моя подруга торжествующе поднимает руки и запрокидывает голову. Она исполнила свою мечту.
Память возвращает меня на три года назад. Я ни капельки не удивилась, когда школьный психолог вызвала меня к себе для беседы, едва мы перешли в девятый класс. Сплетни ходили за мной по пятам со средней школы, когда компания каких-то идиоток прозвала меня анорексичкой. В восьмом классе, когда я начала носить третий размер, они распускали слухи, что у меня импланты, что я снимаюсь в порно и что я шлюха. Стоило мне пропустить школу из-за посещения стоматолога, как оказывалось, что я шлялась с выпускниками. Мамы у меня не было, а папа совсем не анонимно состоял в Обществе анонимных алкоголиков. Поэтому сплетням верила даже психолог. В тот раз она стала выяснять, правда ли, что я переспала с учителем. Тогда мне было всего четырнадцать, и я целовалась за всю свою жизнь только с двумя парнями. К тому же учитель… фу. Я вздохнула и покачала головой.
– Послушайте, эти слухи распускает Мия Грациани, чтобы отвлечь всех от собственных проблем. Не люблю сплетничать, но за последний месяц я дважды видела, как ее стошнило в школьном туалете. Либо она беременна, либо у нее булимия. Бедняжка!
Это было подлое вранье, которого я почти стыдилась. Но я ненавидела Мию. Ненавидела за то, что она выбрала меня предметом своих насмешек, а еще больше за то, что она разбудила во мне злость. Я не хотела быть такой, но, если собаку постоянно бить, она в конце концов покажет зубы.
После звонка на урок я отправилась в женский туалет, вошла в кабинку, на дверях которой красовалась надпись: «Риган О’Нил – шлюха», и черным маркером написала, куда Мия Грациани может засунуть свое мнение. А через пару секунд я услышала скрип двери и осторожные шаги.
– Риган, – когда Ди говорит тихо, ее голос всегда звучит, как голос ее мамы, – давай, пошли отсюда.
Я подчинилась, изо всей силы толкнув металлическую дверь, которая грохнула об стенку. Ди вздрогнула и обозрела ущерб. Она держала в руке разрешение на выход в туалет – мы обе должны были находиться на уроке.
– Они просто тебе завидуют.
– С чего бы им мне завидовать?
– Потому что ты умная и красивая. Это лишает их уверенности в себе.
– Ага, как же.
Я нахмурилась и снова толкнула дверь, уже не так сильно. Ди придержала ее, не дав удариться о стену.
– Знаешь, на тебя они тоже злятся, – зачем-то сказала я.
За глаза девчонки называли Ди «кудряшкой», а говоря о ее контрактах со студией, всем своим видом показывали, что не верят в эти басни. С моей стороны было, конечно, некрасиво тянуть Ди за собой на дно. Ее лицо вытянулось, однако она не позволила себе заплакать. Даже в те времена Ди была сильной. Не шумной и отчаянной, подобно некоторым девочкам нашего возраста. Как и сейчас, ее сила заключалась в спокойной уверенности.
– Да, я знаю, – наконец произнесла она. – Но мама говорит, что лучший способ отомстить недоброжелателям – жить хорошо и делать все, чтобы твои мечты исполнялись. И я ей верю.
Теперь, с триумфально поднятыми руками, на фоне взрывающихся разноцветных фейерверков, она доказывает свою правоту. И я тоже ей верю.
Глава 3
Шарлотт
Мы возвращаемся в отель только после двух часов ночи. Я не пила шампанского на вечеринке, потому что до сих пор в завязке, и должна сказать, быть трезвой на вечеринке – чертовски скучно. Не поймите меня неправильно, я не алкоголичка. Мой девиз – все или ничего, а так как все я уже попробовала, то теперь остается ничего. Ди тоже не пила, она вообще не пьет.
Концерт был потрясающий. Родные Ди, заплаканные и счастливые, летят обратно в Нэшвилл, а я осталась здесь с Ди, на ее личном седьмом небе.
Когда мы наконец попадаем в наш номер, Пич сразу удаляется в свою спальню. Ди кружит по комнате – ураган адреналина и триумфа. Я бросаю сумку на пол и падаю на диван возле ноутбука. Хочу перекинуть фотографии с фотоаппарата, чтобы освободить память на завтра. Ввожу пароль и едва успеваю нажать кнопку, как чувствую: что-то в комнате меняется. Радостное возбуждение Ди моментально угасло. Она смотрит на свой рабочий телефон, и ее лицо становится мертвенно-бледным, словно ее только что ударили. Очень сильно.
– Риган, – глухо говорит она. – Загугли мое имя.
Мои пальцы начинают стремительно бегать по клавиатуре, я даже забываю о гипсе. Поиск выдает кучу ссылок, и мое сердце уходит в пятки. Ди безвольно падает на диван рядом со мной.
За последние полчаса появилось двенадцать новостей, связанных с ее именем, и каждая с ужасающим названием: «Обнаженные фотографии Лайлы Монтгомери», «Принцесса свергнута с престола?», «Парень, которому она разбила сердце».
– Что за фигня?.. – Мои глаза в ужасе мечутся по экрану.
Конечно же, это чушь. Нет никаких обнаженных фотографий. Хотя меня больше пугает последняя статья. Похоже, они пронюхали о Джимми. Это еще хуже. Это один из самых адовых ночных кошмаров, и я не могу поверить, что он осуществился. Ди и Джимми были домоседами даже до первой ее записи. Они почти никогда не фотографировались вместе.
Ди прикрывает рот рукой, ее глаза расширяются от ужаса.
– Открой любую.
Я нажимаю на первую ссылку, готовясь к худшему. Вместе со статьей появляется фотография, которую я узнаю. Ее обрезали – вырезали бассейн позади Джимми и Ди и людей, которые стоят вокруг. Журнал отредактировал фотографию, оставив только слившиеся в поцелуе верхние части их тел. Его плавки и нижняя часть ее купальника остались за кадром. Еще хуже, что длинные волосы Ди закрывают бретельки, и создается впечатление, что она совсем без купальника.
– Нет, – шепчет она, – нет.
С таким редактированием совершенно невинная фотография с вечеринки у бассейна в день рождения Джимми превратилась в обнаженку. Это фото подрывает кристально чистую репутацию Ди, а Джимми автоматически становится для всего мира тем самым парнем, о котором она поет в своих песнях.
Статья начинается словами: «Несовершеннолетняя звезда кантри Лайла Монтгомери оказалась главной героиней скандала. Этот шокирующий снимок появился в интернете в день ее первого концерта в рамках летнего гастрольного тура. Последние два года Монтгомери была любимицей прессы и обладала незапятнанной репутацией девушки строгих правил. Фото поднимает вопрос: насколько она на самом деле невинна?»
– Вот сволочи, – хрипло говорю я, пытаясь подавить кипящую во мне злость.
Ди сидит неподвижно, уставившись на экран. Ее голубые, как вода в бассейне, глаза полны слез. Я знаю это ощущение беспомощности, когда тебе всадили нож в спину.
– Ты можешь показать им настоящий снимок, – продолжаю я, лихорадочно пытаясь найти выход.
– Он уже там. – Еле слышно говорит Ди. – Фотография Джимми уже в интернете, теперь они его найдут.
Она права. Репортеры окружили свою жертву, словно стервятники, и ждали, когда она ослабеет, чтобы напасть. И сейчас настало их время.
– Пич! – во все горло кричу я. – Пии-и-и-ч!
Так среди ночи дети зовут родителей, если им приснился плохой сон, надеясь, что взрослые могут все исправить. Пич вылетает из спальни с выражением паники на заспанном лице.
– Что случилось?
Я поворачиваю к ней экран.
– О… нет… – бормочет она, прикрывая рот рукой. – Как же так…
Ди резко разворачивается к Пич.
– Ты знала?
– Лисса сказала, что существует небольшая вероятность, – виновато признается Пич, – и просила не говорить тебе. Лейбл пытался договориться, чтобы они это не публиковали.
– Могла бы, по крайней мере, предупредить меня! – кричит Ди. – Я не ребенок! Я имею право знать!
Я закусываю щеку, отчаянно хочется курить. Напоминаю себе, что бросила, но перед глазами встает пачка сигарет, спрятанная в чемодане.
– Мне очень жаль, извини, – бормочет Пич.
Ди опускает голову, поворачивается к компьютеру и вновь смотрит на заголовки.
– Как несправедливо! Это вранье! Оно все испортит – мою новую запись, концертный тур… все.
Я больше не в силах терпеть, поэтому захлопываю ноутбук.
– Это полная хрень!
Обычно Пич делает мне замечания за подобные выражения, но сейчас она просто говорит:
– Я знаю.
По щеке Ди ползет слезинка. Я беру ее за руку.
– Мы можем подать на них в суд? Ди несовершеннолетняя. Они не имеют права продавать ее обнаженные фото.
– Наверное, – говорит Пич. – Лисса несла какую-то чушь об экстренных совещаниях, уголовном преследовании ответственных сторон и переключении внимания прессы.
– Мои братья… – произносит Ди.
Ее хрупкие плечи трясутся от рыданий.
– Они еще совсем маленькие. Как родители им это объяснят?
Она встает и ударяет ладонью по крышке ноутбука.
