полное фиаско. И сразу же возник вопрос. И не просто вопрос, а гамлетовский: «Быть или не быть?». Моя мама человек практичный, и она, со всей твердостью своего характера, ответила: «Быть».
ВГиК – это было для меня недосягаемое, огромное и святое. Я помню, с каким трепетом я поднимался по ступеням этого заведения. Тяжелые двери открывались с большим трудом. И вот я в храме кино. Прохладные коридоры, суетящиеся студенты, мудрые и великие преподаватели, в отличие от студентов они ходили важно и размеренно по коридорам института кино. Я чувствовал себя очень неуверенно и робко. Крался по ступеням, осторожно подходил к каждой двери, всматривался в лица и, с каким-то восторгом, узнавал знаменитостей, о которых читал в журнале «Советский экран».
– Мама, мама, вон смотри, прошел Алов.
– Кто такой Алов? – с недоумением спрашивала меня мама.
– Это же великий режиссер, он снял «Тегеран – 43», «Легенда о Тиле». Здорово, я его увидел.
Я был на седьмом небе от счастья.
Мы зашли в кафе института и заказали кофе и студенческие сосиски. Я не мог есть и все время оглядывался по сторонам в надежде увидеть еще кого-нибудь. Вдруг за соседним столиком я увидел азиатскую девушку и сразу узнал ее:
– Мама, смотри, вон за тем столиком сидит Делбром Камбарова. Она играла эпизодическую роль в фильме «Пираты ХХ века». Ух, ты!
– Ешь и перестань так глазеть, это некрасиво.
К нам подсел худенький мужчина с кинооператорской сумкой. Моя мама сразу среагировала на это и начала с ним разговор.
– Извините, а Вы не оператор случайно?
– Оператор, – небрежно ответил он.
– А Вы учитесь или уже закончили институт?
– Я уже три года работаю.
– Вы снимаете фильмы?
– Нет, я работаю в Свердловске в фотоателье, снимаю для документов, ну там паспорт, водительское удостоверение.
У моей мамы в глазах был ужас, она смотрела на него, как на покойника, отбывшего в мир иной прямо у нее на глазах.
– Да, я фотограф, потому что работу кинооператора получить на студии практически невозможно. Каждый год институт выпускает по 40-50 операторов. А ведь старые же не умирают и никуда не улетучиваются. Поэтому, если у вас нет блата, то вы никогда не будете работать по назначению, это все иллюзия. В лучшем случае, вы будете фотографом с высшим образованием или снимать «Сельхоз-навоз-хронику».
Он допил свой кофе, распрощался, пожелал нам удачи и ушел. У нас с мамой была пятиминутная пауза. Потом мама резко встала и сказала:
– Все, забираешь документы и едешь в Ленинград поступать в институт
киноинженеров.
Среди студентов его называли институт киноинженеГров.
Мы собрались и поехали в Ленинград.
Моя мечта, как птица, улетела безвозвратно, я даже не успел помахать ей рукой – так быстро это случилось. Я заметил, что в жизни часто так бывает. Ты строишь планы, заучиваешь этот план, знаешь его наизусть: каждое слово, каждый слог, каждую букву. Но наступает день, когда вдруг, неожиданно, все это исчезает в один миг, в один взмах. И уже нет плана на будущее. Нет твоей мечты. И остается ощущение, что это был лишь сон.
Но вместе с мечтой уходит что-то важное, уходит частичка тебя самого, частичка твоей души. А остается пустота. Происходит разрушение тебя, как целостной личности.
Мои воздушные замки улетали вместе с моей несбывшейся мечтой. Все растаяло, и все мои фото потуги были ни к чему. Я в Ленинграде, и поступаю в обычный технический ВУЗ. Я буду совершенно обычным инженером в каком-нибудь сельском клубе. В общем, киномехаником с высшим образованием.
Через месяц Ленинградский институт киноинженеров набрал будущих студентов в свой единственный в мире ВУЗ. Почему единственный? Потому, что второй такой ВУЗ в мире был никому не нужен. Да и учились в нем студенты третьего мира: Ангола, Вьетнам и Йемен, в общем, пол-Африки и часть Азии. Я поступил в Ленинградский институт киноинженеров с легким трением, но без особых проблем.
Глава 2.
Меня поселили в общежитие института на Новоизмайловском
проспекте. Временно, на месяц. Общежитие это принадлежало электротехническому факультету. Зрелище, прямо скажем, не для слабонервных. Ободранные двери, выбитые стекла, обшарпанные стены. Но весь ужас заключался в том, что общага была заселена кроме студентов еще и клопами немаленьких размеров. Я получил белье у коменданта и отправился спать.
Наутро встал
от того, что все мое тело горело и чесалось. Я подошел к зеркалу и просто не узнал свое лицо. Это было не лицо, а опухшая морда, больше похожая
на жопу. А жопа чесалась еще сильнее, чем лицо.
Я вышел в коридор и увидел двух пьяных студентов, которые что-то обсуждали, включая в свой лексикон ненормативные выражения. У одного из них была расстегнута ширинка, под джинсами не было трусов, и выглядывал член. Тот, который выглядел, как пьяный стриптизер, повернул ко мне лицо и представился:
– Я – студент второго курса Чеберс.
– Григорий, только что испеченный студент.
– У тебя деньги есть?
– Есть, – неуверенно ответил я.
– Пошли, за пивом сходим.
– Я не пью.
– А баб ты трахаешь?
– Как это – трахаешь?
– Ну, ебаться хочешь?
– Нет, пока не хочу, я ни разу их не…
Я только что поступил в этот дурацкий институт, – с возмущением ответил я. Тебе лучше советую магазин застегнуть, а то растеряешь свое хозяйство.
Чеберс нагнул голову, посмотрел на свой член. Махнул рукой и сказал:
– Все равно молния сломана, а трусы я у Ленки в комнате потерял, найти не могу. Она, сука, их специально спрятала, проститутка ебаная.
Так состоялось мое знакомство с первыми жильцами этого заведения. Время в общаге были пьяным и шумным. Днем шла учеба. А вечером -танцы и различные увеселительные мероприятия, которые присущи всем студенческим общежитиям.
В один из вечеров ко мне постучали в дверь:
– Кто там?
– Бабу голую хочешь посмотреть?
– Какую бабу, два часа ночи, дайте поспать!
– Настоящую голую бабу.
Меня это заинтересовало, я открыл дверь. Стояли два азербайджанца. В мою комнату они занесли что-то завернутое в простыни. Положили на мою кровать, развернули. Это, действительно, была пьяная голая женщина, студентка со второго этажа.
– Ну, посмотрел?
– Посмотрел.
– С тебя три рубля.
– Мы так не договаривались.
– Щас в морду получишь, мудак, гони три рубля!
Мне пришлось раскошелиться за удовольствие. Они взяли деньги, завернули свое сокровище и потащили в соседнюю комнату. Я лег спать, думая о том, что завтра придется урезать свой обед на три рубля.
По пятницам и субботам в общаге проводили дискотеки. Студенты напивались, танцевали, трахались и еле доползали до своих нор. Я не отставал от сокурсников, стал входить во вкус студенческой жизни. Днем шли и покупали водки или портвейна, но каждый студент оставлял деньги для таксиста. Сколько бы ты ни взял спиртного, к середине ночи всегда
хотелось выпить еще. Студенты выходили на дорогу, останавливали такси. У водителей всегда была водка, они продавали нам ее по пять рублей за пол-литра. И тогда веселье продолжалось до утра.
Дискотеки у нас были очень современными и стильными. Крутили «Modern Talking», Си Си Кэт и других ультрамодных исполнителей. Устроитель дискотек был мой сосед Леха Бойко. Он часто доставал свежие записи и крутил их. Леха был кумиром у всех общежитских девчонок. Его они любили так же, как Томаса Андерса. Как-то после дискотеки Леха подошел ко мне и спросил:
– Слушай, братан, у тебя каморка свободная?
– Ну, как свободная, я там сегодня спать буду,
– Может ты погуляешь часик, а я там трахнусь, представляешь, сама
подползла «мочалка» и говорит: «Может, трахнешь меня». Ну, я же ей, понимаешь, не могу отказать. Ну, как, дашь ключи?
– На, бери, только недолго. А что у себя в комнате не трахаешь?
– Да, у меня сосед там с подругой миньет разучивает. Ладно, спасибо, я у
тебя в долгу.
Я бродил по общаге час. Мне ужасно хотелось спать. В коридорах стоял гам и шум. «Почему у меня нет женщины?» – думал я. Вроде не урод. Хотя я, честно и не знаю, что с ней делать, и как это делается. Спрашивать у приятелей не очень удобно. Я же даже ни разу в своей жизни не целовался. Меня охватила тоска. Может, с выпитой водки, а может от того, что на моей кровати кого-то трахают. Мне порядком надоело болтаться, и я поплелся к своей двери.
– Эй, Леха, ну ты долго там скрипеть будешь?
– Все, все, братан, уже выхожу.
Дверь открылась, из моей комнаты выскочила дамочка в черном платье, и, как из горящего дома, примерно в том же темпе, побежала по коридору. Я зашел в комнату и обомлел, Вся моя кровать была в крови.
– Вы че, здесь человека убили, что ли?
– Извини, братан, казус вышел, она девочкой была.
– Да я знаю, что не мальчик. Откуда кровь то?
– Откуда, откуда, ты что, глупый что ли? Оттуда. Хотя я честно не знаю,
может, это были месячные. Ну, ты извини, я тебе порошка куплю, постираешь, будет, как новенькая.
Леха кинул мне ключи и пошел в свою комнату. Этой ночью я спал на матраце без простыни. Вечно мне везет, как утопленнику. Я очень хотел спать, поэтому заснул быстро.
Впервые в Ленинграде я попробовал вкус настоящего сваренного кофе. И попробовал его не где-нибудь, а в Сайгоне. Сайгон – это кафе, которое находилось на углу Невского и Владимирского проспектов. Это было знаменитое кафе. Там собирались художники, поэты, музыканты, пили кофе, пели песни, читали стихи. Это была настоящая тусовка. Я полюбил это кафе за его магию, за его неформальность, и, конечно же, за кофе. Лучший кофе,
знали все, варят в Сайгоне. Запах кофе помню до сих пор. Он был какой-то необычный, может, к нему добавлялся запах немытых волос и грязных, нестиранных джинсов.
В Сайгоне – был свой мир, свои законы и правила. Я хотел быть в этом мире и хотел жить по законам этого мира. В посетителях этого кафе жила и звучала музыка того времени. В их глазах чувствовалась и расцветала другая, совсем необычная жизнь. Жизнь запредельная, сказочная, в какой-то степени, метафизическая. Во всяком случае, мне так казалось. Именно в Сайгоне я узнал, что есть другая музыка, другие стихи. Для меня это была музыка неформального Ленинграда, музыка ленинградских колодцев, белых ночей, серого неба, рабочего портвейна.
В нашей группе училась девушка – неформалка, мы нежно называли ее Анечка. Она баловалась наркотиками, носила фенечки, ксиву и тому подобные атрибуты неформалов. Как-то, на лекции, она шепнула мне на ухо:
– Сегодня в «Пышке»,– так называлось ДК пищевиков,– будет выступать
«Аквариум». Только смотри, больше никому не говори.
– А почему?
– Это тайный концерт. Скажешь не тому, кому надо, и концерта не
будет. Я тебе дам один билет. Хочешь?
– Хочу. А что такое, этот «Аквариум»?
– Это группа очень клевая. Неужели ты не слышал «Козлодоева»? Это
круто. Я тебе дам кассету послушать.
У меня был в руках билет на какой-то «Аквариум». «Ладно, – думаю, – посмотрим, а то я кроме Э.Хиля ни на одном концерте не был».
Концерт был назначен на девятнадцать часов. Я подошел к «Пышке», благо это находилось через дорогу от моего института. Вся площадка у «Пышки» была заполнена людьми, но ни одной афиши около ДК я не увидел. Откуда они все узнали, что здесь будет проводиться концерт группы «Аквариум», для меня было загадкой. Во внутрь ДК никого не пускали. Народ суетился, пил пиво, курил что-то, но явно не сигареты, пел песни группы «Аквариум». Какой-то хиппи из толпы громким голосом кричал: «Б.Г. – святой, слышишь, Б.Г. – святой!».
Позже я понял, что Б.Г. – это солист этой группы и расшифровывается очень просто – Борис Гребенщиков. Мне показалось, что фамилия у этого певца очень смешная. Другое дело Пьеха, Кобзон, Хиль, а здесь какой-то Гребенщиков. Мог бы для солидности взять себе какой-нибудь псевдоним.
Я прихватил на концерт с собой фотоаппарат, об этом меня попросила Анечка.
И вот, наконец-то, двери «Пышки» открылись, и вся об долбанная, слегка пьяная толпа рванула к дверям. Все толкались, девчонки визжали, в общем, попал я в зал с очень большим трудом. Концерт задержали на полтора часа. Я уже прилично утомился. Сидел и думал: «Какого хрена я тут делаю? Лучше бы в «Мюзик-холл» билеты купил. Там танцовщицы
длинноногие, а здесь слушать «Козлодоева» в исполнении «святого Б.Г.» Фигня какая-то! Тем более ни единой песни его я не слышал». Единственное, мне было интересно, как выглядит этот «святой».
