Тридцать шесть сюжетов
Ольга Болгова
По утверждению писателя-литературоведа Жоржа Польти все драматические коллизии можно свести к тридцати шести сюжетным ситуациям. Мольба, спасение, месть, преследующая преступление… соперничество неравных… любовь, встречающая препятствия, любовь к врагу… честолюбие… фатальная неизбежность… безумие… Софья Шведова, героиня этой истории, постоянно попадает из одного сюжета в другой, встречаясь с очень разными людьми и, возможно, с человеком, который понимает её, несмотря на житейские и прочие сложности.
Ольга Болгова
Тридцать шесть сюжетов
Глава 1. Moet & Chandon
По утверждению писателя-литературоведа Жоржа Польти все драматические коллизии можно свести к тридцати шести сюжетным ситуациям. Мольба, спасение, месть, преследующая преступление… соперничество неравных… любовь, встречающая препятствия, любовь к врагу… честолюбие… фатальная неизбежность… безумие… – я выбрала несколько из тридцати шести по своему вкусу и, тупо уставившись в монитор, начала привязывать их к жизни. «Мольба» – перманентное состояние души, просящей у далеких равнодушных небес снисхождения к слабостям. «Спасения» нет, «Чувство мести» взывало к возмездию, но довольно слабо по причине его атрофированности. «Соперничество неравных» – здесь я всегда, увы, оставалась в побежденных. «Любовь» … разумеется, на любви я споткнулась, по причине принадлежности к лучшей половине человечества, для которой этот сюжет всегда был и остаётся главным. «Любовь с препятствиями» – истерзанный сюжет, как, впрочем, и «Любовь к врагу». До «Честолюбия» не добралась, застряв на «Любви», словно муха, что из жадности залетела в банку с медом, насытилась от души и погибла, утонув в сладкой тягучей золотой ловушке. Правда, медовое сравнение не слишком соответствовало моим отношениям с этим сюжетом из-за недавнего развода с когда-то горячо любимым мужем, после которого последовал период мужененавистничества, сменившийся депрессией, плавно перешедшей в погружение в работу, как лекарство от любви и мужчин. Вчерашнее нелепое приключение с банальным сюжетом я попыталась отнести к «Фатальной неосторожности» или «Безумию». Вполне привлекательно, хоть и недостижимо, выглядел «Адюльтер, сопровождающийся убийством».
На самом же деле в текущий момент я пыталась излечиться от сюжета «Угрызения совести», завернувшись в любимое банное полотенце и глотая горячий клюквенный морс в качестве средства от похмелья.
Угораздило же меня отправиться на этот чёртов фуршет по случаю чествования одной знаменитости местного масштаба и упиться там шампанским в компании с незнакомцем. И не только упиться. Такого со мной никогда не случалось – всегда была уверена, что и не случится, – я даже внутренне, а иногда и внешне, осуждала подобное легкомыслие в других. А теперь искала оправдания своему авантюрному поступку, не будучи авантюристкой. Я вообще не хотела идти на этот прием, поскольку не являюсь любительницей коллективных празднований, и, более того, там мог оказаться мой бывший муж со свой пассией. Пошла лишь из сугубо меркантильных соображений – редактор ни с того ни с сего прислал пригласительный билет, а обидеть редактора, руку кормящую, я не имела права, хоть и выразила ему наряду с благодарностью малую толику удивления. Приём, разумеется, оказался ожидаемо скучным, многолюдным и обильно сервированным. После ряда помпезных речей, наполненных благодарностями и тёплыми словами в сторону виновника торжества, народ разбрёлся по компаниям, я присоединилась к одной из них, вступив в несчётный раз вспыхнувшую дискуссию по поводу потребностей читающей публики. Во время дискуссии случилось непредвиденное: компания разделилась на две части, одни были за, а другие – против. Такую неординарную для дискуссии ситуацию трудно было предсказать. Впрочем, она скоро переросла в пустую перебранку, но тут принесли шампанское, и я, будучи упертой не любительницей этого напитка, решилась попробовать Moet & Chandon, дабы сравнить его хвалёный вкус со вкусом родного Советского. Взяла бокал, как вдруг чья-то коварная рука толкнула в локоть. Золотая, и по виду, и по цене, жидкость выплеснулась прямо на стоящего рядом джентльмена. Разумеется, я совершила отнюдь не изящное движение, пытаясь удержать неудержимое, и на упомянутого несчастного вылились остатки содержимого бокала, которые, будь я немного ловчее, могли бы остаться внутри сего сосуда. Но не остались.
– О, великий Ктулху! – возопила я. – Прошу прощения, я такая неловкая!
– Твою… Кто великий? – поинтересовался пострадавший, размазывая шампанское по отворотам пиджака и небесно-голубой сорочке.
– Ктулху, это такое божество, – коротко пояснила я.
– Гм… а я было подумал, что вы меня куда-то послали, – ухмыльнулся он.
– Простите, я испортила вам вечер и рубашку, – пробормотала я.
– Да уж, определенно испортили, – согласился он.
– Мне ужасно неловко, – продолжила я, понимая, что пошла по кругу и мечтая поскорее смыться отсюда, дабы не пролить и не уронить еще что-нибудь на кого-нибудь.
Облитый Моет Шандоном ничего на мою реплику не ответил, пытаясь исправить состояние пиджака с помощью носового платка. Ротозеи, обернувшиеся на инцидент, интерес потеряли и рассосались по своим компаниям.
– Сейчас химчистка отличная, все отчистят, – продолжила ныть я. – Может быть, мне оплатить химчистку? Могу даже срочную.
Самой мне эта идея совсем не понравилась, срочная химчистка – это дорого, а я звёзд с неба, то есть наличных, не хватаю. Но меня вёл постулат «Лопни, но держи фасон!».
– А что, оплатите, – согласился он.
– Тогда… тогда, идём, – мрачно предложила я.
– Куда?
– В химчистку…
– Ладно, бросьте, я пошутил, – махнул он рукой, видимо, проникнувшись многозначительным выражением моего лица. И когда я научусь его держать? По всей видимости, никогда.
– Давайте выпьем шампанского и тем заключим дружеское соглашение, – предложил он.
– Кажется, его уже выпили…
Нельзя сказать, что в течение разговора я не осматривала и не оценивала собеседника – естественная человеческая реакция, полагаю. Невысокий, худощавый, лопоухий шатен с кривым носом и пьяным взглядом. Бежать прочь и как можно скорее.
– Сейчас принесу, подождите меня здесь.
Он метнулся в сторону накрытых столов, а я двинулась в противоположную, к гардеробу и спасительному выходу на свободу, на шумную вечернюю улицу. Мне бы удалось сбежать и избежать последствий своей неуклюжести, если бы по пути я не наткнулась на бывшего мужа с его настоящей пассией. Сюжет стремительно сводился к теме «Фатальная неосторожность». Муж взаимно не выразил восторга по поводу встречи со мной, на его лице прочиталась растерянность, мгновенно сменившаяся вежливой маской. Пассия мило улыбнулась. Демонстрировала свою женскую победу или просто была приветлива от природы?
– Соня, а ты как здесь? Не ожидал увидеть! – проворковал бывший муж.
– Взаимно, – ответствовала я, радуясь, что если и чувствовала обиду или ревность, то очень вяло, зато живо желала поскорей распрощаться. – Я тоже не ожидала тебя здесь увидеть, Вадим.
– Мы оба не ожидали, – со скрупулезной тщательностью пытаясь пошутить, сказал он.
А ведь когда-то я считала его остроумным. Или он на самом деле остроумен, а во мне говорила обида, пусть и вялая, но мешающая адекватно воспринимать действительность, в которой присутствовал он? Пассия улыбнулась, вероятно, оценив шутку, а взгляд бывшего вдруг переместился куда-то мимо меня, на какой-то объект за моей спиной. Волей-неволей я обернулась, обнаружив нового лопоухого знакомца – он выжидательно разглядывал нашу компанию, смешно изогнув бровь, держа в одной руке бутылку Моет Шандона, а в другой – два пустых бокала, скрестивших тонкие ножки. Кажется, моя бровь тоже поползла вверх, одна или обе сразу.
– Вы к нам? – поинтересовался Вадим.
– Не совсем, – ответил мой новый знакомый. – Собственно…
– Он ко мне, – сказала я.
Совсем не потому, что жаждала напиться шампанского в компании с незнакомцем, а из чистого упрямства и желания реванша, внезапно перешедшего из вяло текущего состояния в активное.
Пассия вновь улыбнулась, её улыбка жутко раздражала, я не могла понять её сути – ирония в ней содержалась или простая вежливость?
– Познакомишь меня? – поинтересовался Вадим.
Любопытно, зачем ему это? Тоже жажда реванша? Ревность? Впрочем, корень у этих слов один.
– Нет, – ответила я, но не из упрямства. Я просто не знала, кто таков этот человек с бутылкой шампанского в руке.
– Илья Ильин, свободный художник, – отрекомендовался тот. – Хотите шампанского?
– Вадим Пушкарев, главный редактор журнала «Синхрон». Благодарю, – ответил мой благоневерный.
Перекинулся со свободным художником несколькими формальными фразами, не глядя в мою сторону, и откланялся вместе с пассией, не подозревая, что стал катализатором моих дальнейших грехов. Илья Ильин уставился на меня, опасно покачивая бутылкой.
– Ну так что, Илья Ильин, задвинем бокалы? – игриво спросила я, забыв, что собиралась покинуть поле боя ради домашнего уюта и относительного покоя.
– Задвинем, – кивнул он.
Дальнейшие события вечера не подлежат описанию, поскольку протекали слишком банально и вполне знакомо взрослому большинству населения нашей славной планеты. Скажу лишь, что Илья Ильин оказался прекрасным собутыльником, видимо, имел значительный опыт в этом деле, а меня понесло, словно не слишком широкая, умеренно спокойная река, по которой плыла моя утлая лодка, вдруг низверглась водопадом с отвесной скалы. Шампанское оказалось искомо вкусным, и некоторое время спустя мы с Ильей Ильиным изрядно окосели.
Мне было весело, очень. Хотя, боюсь, что не все окружающие оценили и одобрили это веселье. Ильин умудрился урвать вторую бутылку шампанского, а далее мы прошлись по другим напиткам, неразумно смешав несмешиваемое. В результате значительная часть вечера, а особенно то, что происходило после бала, оказалось окутанным бесшабашным туманом. Короче говоря, а по утру я проснулась… и первыми впечатлениями стали головная боль, противнейший вкус во рту, тошнота, потеря памяти – все симптомы налицо и на лице. Знакомая римская штора на окне просигнализировала, что нахожусь в собственной однокомнатной квартире, в которую въехала месяц назад после размена нашей с бывшим трехкомнатной. Это несколько успокоило – значит, я не наделала глупостей. Впрочем, успокоительная мысль была опровергнута, когда я осторожно, чтобы не сломать что-нибудь в теле или организме, повернула голову налево. Лучше бы я повременила или не делала этого совсем. Я зажмурилась в надежде, что сон продолжается, но тщетно – когда я открыла глаза, реальность накрыла суровым холстом сюжета «Фатальная неосторожность… как следствие личной безответственности, легкомыслия и неумеренного потребления горячительных напитков, лишающих разума». Рядом со мной на кровати лицом вниз лежал мужчина. Судя по лёгкому похрапыванию, к счастью, живой. О Ктулху! Что я наделала? У нас с ним что-то было? Я резко поднялась и рухнула на подушку, от резкой боли в висках и столь же резкого головокружения. Ощупала себя под одеялом – результат осмотра оказался неутешительным, хотя всё же я была одета, отчасти. Чёрт! Проклятье! Ктулху! Полежала несколько минут неподвижно, затем сползла с кровати и осторожно приняла вертикальное положение. Плохо, но терпимо. Доковыляла до ванной, залезла под душ и долго стояла под горячим водным потоком, тупо созерцая бледно-розовый кафель стены, на котором, казалось, проступали, пусть и не огненные, буквы, складываясь в зловещую фразу: «Как низко я пала!», «Как низко я пала?», «Как низко я пала…». Завернувшись в банный халат, приползла на кухню, напилась воды из чайника и удалилась не в силах находиться в помещении, предназначенном для изготовления и приёма пищи. Собутыльник-совратитель мирно спал, похрапывая и посапывая. Впрочем, напрасно я качу на него бочку, мы ведь, судя по всему, выступаем в одной весовой категории – я такая же собутыльница и совратительница, и неизвестно, кто был активнее в том или другом раунде. От этой мысли стало совсем плохо, хотя, вроде, хуже было некуда. Осторожно стащила с него покрывало – новое, между прочим, только что приобретенное, пэчворк, – и ахнула про себя, убедившись в актуальности наихудшей версии произошедшего. Как его зовут? Как-то просто. Кажется, на А, нет, на И. Иван Иванов? Игорь Иванов? Иван Игорев? Нет, Илья… «Илья Ильин!» – вспомнила я, зачем-то обрадовавшись, словно это могло хоть как-то сгладить сию фатальную неосторожность. А может, он придумал это имя? Уж очень странно и примитивно – Илья Ильин. Может, он ещё и Ильич? Впрочем, нечего сидеть и разглядывать этого ИИ, нужно срочно будить и отправлять на все четыре стороны. Это ж надо было притащить незнакомого мужика в свою квартиру и в свою постель? Обложив себя несколькими ненормативными определениями, я потрясла его за плечо. Илья Ильин что-то промычал и недовольно дёрнулся. Я потрясла сильнее, морщась от толчков боли в висках.
– Просыпай… тесь! Пора вставать! – хотела сказать громко, но с перепоя получился какой-то хрип. Откашлялась и продолжила побудку.
Наконец он оторвал лицо от кровати, приподнял голову, повернулся и уставился на меня сонным взглядом, в котором читалось возмущение и непонимание.
– Какого черта? Спать хочу! – заявил он и рухнул в прежнее положение.
– Что значит, спать хочу? – возопила я, обретя голос. – Вставайте!
Прошло некоторое время, прежде чем он проявил признаки жизни, поёрзал, повозился и сел на кровати, подмяв под себя моё новое покрывало. С трудом сдержалась, чтобы не схватить и не сорвать с него мой пэчворк. Остановило лишь одно обстоятельство.
– Что? Как? Вы кто? – пробормотал он, ошарашенно глядя на меня.
Не помнит значит. Или притворяется?
– Ах, да, – словно прочитав мою мысль, пробормотал он и схватился за голову. – Мать твою, ну и надрался я вчера…
– Мы! Надрались, – уточнила я.
– Мы? Ну да, мы… Пардон, забыл, как… Таня?
– Неважно, – огрызнулась я. – Все равно нам с вами детей не крестить.
– Как знать? – пробормотал он, почёсывая потемневшую от щетины щёку. – Блин…
– Никак не знать. Приводите себя в порядок… гм… одевайтесь и забудьте дорогу в этот дом, – отрезала я.
– Суровая-я-я… – простонал он и опять рухнул на кровать.
И куда девались его вчерашний кураж и остроумие? «Туда же, куда и твои», – подсказала я своему неуёмному эго. Ушла на кухню, так как организм потребовал приема чего-нибудь оздоровительного. Мысли о чае, кофе или иных напитках вызывали отвращение, но вспомнила, что в морозилке должен храниться пакетик замороженной клюквы. Клюквенный морс – лекарство от всех недугов, решила я и, постанывая и поскрипывая, занялась его приготовлением. Когда клюква была удачно помещена в кипящую воду, потащилась в комнату, настигнутая мыслью, что Илья Иванов, то есть Ильин, неважно, пусть хоть Ирвинг, потихоньку собрал вещи и смылся. Кровать действительно была пуста, но в запертой ванной шумела вода. Я свернула покрывало пэчворк и в изнеможении рухнула в кресло.
Илья Ильин явился вскоре, завернутый в моё! банное полотенце. Жаль не осталось сил возмущаться.
– Пардон, – сказал, словно не ожидал увидеть меня. – А я тут… воспользовался твоими вещами.
– Вашими…
– Гм… хм… ну, вроде мы с тобой… с вами были довольно… э-э-э.… близки.
– А вы в этом уверены? – вопросила я.
– А вы нет? Впрочем… чёрт, я плохо помню… пардон. Да, право, я оденусь и пойду. Где… моя одежда?
Одежда валялась в живописном беспорядке повсюду, в том числе и на спинке кресла, в котором я сидела. Я осторожно поднялась, стараясь держать равновесие.
– Ищите и найдёте… Позовёте меня, когда будете готовы.
Удалилась на кухню, где морс уже пытался вырваться из-под крышки, разбрасывая вокруг кроваво-красные брызги. «Невольное убийство случайно близкого», – невольно подумалось мне.
Илья Ильин явился вскоре, прислонился к косяку, приглаживая влажные волосы.
– Я.. того… пошёл.
– Доброго пути!
– Понимаю, что извиняться глупо.
– Верно понимаете.
– Но мы… гм… хорошо повеселились… вчера.
– Слишком хорошо. Оставим приятные воспоминания и распрощаемся.
– И я забуду дорогу в этот дом.
– Правильно. Выпейте вот морсу, помогает.
– Вы очень добры, но не хочется. Я лучше пива…
– Воля ваша…
Он ушёл, я захлопнула дверь. Наполнила ванну горячей водой и погрузилась туда, побаиваясь, что могу уснуть. Но, к счастью, не уснула – помогли тщетные попытки вспомнить детали вчерашнего вечера и сегодняшней ночи. Потом включила компьютер и села перед монитором, сонно перечитывая классификацию Жоржа Польти, думая о так и не начатой повести и прихлёбывая клюквенный морс, лекарство от всех болезней.
