Татьяна Муратова "Дубинины. Когда приходит любовь."

– А-а-а.

– Дверь закрой.

Кралечка, что-то пробормотав, исчезла. Витька убрал бутыли в шкаф и сразу лёг в кровать. Невероятная усталость навалилась на него. Ну и что, что сегодня не выпьет? Будет завтра, и послезавтра, и после-после… Не выдержит, Катины молитвы не помогут, он – конченный человек. Алкаш. Жизнь не изменишь. Тот, который с рожками, сумеет обхитрить. Вот, скажем, если сейчас соседка постучит ещё раз и позовёт его, а потом, после первой бутылки, прижмётся своим горячим телом… Или он сам, в одиночку, приговорит бутыль и счастья покажется мало… Но соседка не приходила, не звала, поэтому Витька, уткнувшись в старую вонючую подушку лицом, завыл.

* * *

Катя, вернувшись домой, побежала к себе в комнату, упала на колени перед иконой, опять заплакала; молитва не шла, не теплила сердце, вырывались одни рыдания. Но, вероятно, эмоциональное обращение Господь принял: Витька в этот вечер остался трезвым.

Весь следующий день Катя мучилась: «Ехать или не ехать к Вите?». В конце концов налила в термос суп, взяла хлеб, чай, постное печенье и к семнадцати часам отправилась с мыслями: «Прогонит, так прогонит». Витя, выйдя после работы за ворота, сразу увидел Катин Ford и её саму, сидевшую за рулём – она не осмеливалась выйти, а только глядела на него через лобовое стекло. Сердце у него заныло от радости. Он подошёл и сел в машину.

– Приехала-таки, не испугалась – я ведь вчера нагрубил, прости.

– А я… тебе поесть принесла. Вот суп – правда, постный – и чай. Будешь?

– Буду, коли не шутишь. Ничего, что постный, у отца Виктора я целый месяц постные щи да кашу хлебал.

Витя взял еду и заглотил с аппетитом – обед давно переработался, есть хотелось. Катя улыбнулась, на сердце становилось легче, дыхание выровнялось.

– Хочу тебя в наш храм свозить, Владимирской иконы Божьей Матери – я его очень люблю и молюсь именно там. Там лучше, чем дома получается.

– Хорошо, покатили, – неожиданно легко согласился Витя.

Они приехали, Катя накупила свечей и поделилась с другом, который прошептал: «Я свечи никогда не ставил, вечно денег не хватало». Началась служба, они простояли до конца, а потом она довезла его до дома. Уже выйдя из автомобиля, Витя притормозил:

– Подожди меня, пожалуйста, мне кое-что надо тебе дать.

Катя недоумевала: «Может, решил костыли вернуть?». Витя вернулся с оттопыренными карманами куртки.

– Возьми, – он вытащил две бутылки водки. – Делай с ними, что посчитаешь нужным, можешь вылить – у меня рука не поднимается…

* * *

А дальше наступили Новый год и Рождество.

Катя эти праздники проводила с домашними, Витя пошёл на ночную Новогоднюю службу к отцу Виктору. Батюшка благословил его на клирос, хоть он не участвовал в спевке (регент с неодобрением относилась к подобным благословениям, но новый певчий предпочёл не обращать внимания на мелочи – душа ликовала, голос звучал). После службы его пригласили в трапезную на постный ночной ужин. Раньше Витя и гречневой каше радовался, а когда перестал пить, всё время хотел есть и сам себе удивлялся: «К водке достаточно бутерброда на закуску, а теперь трёхразовое или двухразовое питание подавай!».

– Как живёшь, тёзка? – обратился к нему батюшка за столом.

– Слава Богу, отец Виктор! Работа есть интересная, я теперь машины ремонтирую при больнице.

– А я смотрю, прилично выглядишь. Не пьёшь?

– Так ведь не на что, ещё не заработал.

– И соседи не угощают?

– Они меня сторонятся после больницы. Пару раз приглашали, да я ляпнул им, что пост сейчас. А еврея напугал, что теперь от водки бешенный становлюсь, всё вокруг крушу, могу и зашибить ненароком. Плохо, да, что соврал? Зато больше не лезут, а то один соблазн с ними.

– Причаститься надо. Давай на Рождество? Готовься, в Сочельник особенно попостись.

– Сурово бьёшь, батяня.

– А что делать? – с тобой только так и надо.

– Я ж, батя, каждый день, как по лезвию ножа: сорвусь-не сорвусь. И давно сорвался, если бы Катя за меня не молилась.

– Какая Катя? Почему до сих пор молчал?

Витя неожиданно покраснел.

– Ты не то подумал, отец. Она мне, как сестра – друг, одним словом. Сбила на машине, а потом в больницу бегала, лекарства доставала, пироги носила.

– Сколько ей лет?

– Двадцать один, а выглядит на семнадцать – девочка совсем, чистая душа, за всех молится, и за меня тоже, как за заблудшего, подвиг совершить хочет.

– Слушай, приди как-нибудь с этой Екатериной, я поговорить с ней хочу.

– Хорошо, отец, как скажешь.

На Рождество Витя опять пел на клиросе, причастился, нога чуть поутихла, и синева спадала. Прежняя жизнь цеплялась костлявыми пальцами за сердце и душу. Ей хотелось отдаться со всеми потрохами, но она пришибленно затаилась.

Встречи Вити и Кати вошли в режим: они не виделись в среду, субботу и воскресение, эти дни Катя проводила с семьёй и подругами, Витя после работы – в храме, где остро нуждались в мужских руках (уборка территории, стройка, ремонт, дрова). Рука и нога всё ещё побаливали, особенно вечером, а голова перестала. В другие дни Катя подъезжала к больнице к концу работы, и они находили себе дело по душе. Сперва девушка привозила суп, котлеты, пирожки, но через пару дней Витя сказал:

– Не надо.

– Но почему?

– Не хочу привыкать к домашней еде – вкусно, расслабляет. Да, и так я уже жру, как боров, а всё мало.

Сговорились на термосе с чаем и бутербродах – и то, если она присоединится.

Как-то Витя не вытерпел Катиной манеры водить машину:

– Ну, что ты всё время дёргаешь коробку передач? А на тормоз жмёшь, будто из-под колёс котята выскакивают? Вот что, поехали на поле, где меня отец учил водить, потренируемся.

Катя обрадовалась – это ж как интересно!

– Вить, давай твои права восстановим?

– Зачем они мне нужны, самокат водить? Надо будет, быстро сделаю, права просто просрочены. Ну, на медкомиссию деньги нужны.

Приехали на окраину города, где начиналось поле с лесопосадками. Тут Витя довольно сурово стал гонять Катю по вождению, пока она не научилась мягко трогать и останавливаться.

Обратный путь лежал мимо крупного завода.

– Здесь отец мой работал, в автомастерской при заводе… И ещё один очень хороший мужик.

– Хочешь зайти?

– Боюсь. Я ведь как с пятнадцати лет слетел с катушек, отец помер, я сюда не ногой, а ведь был дяде Серёже как сын, у него родни – никого.

– Давай попробуем, будь что будет.

Они пошли, но только до вахты – теперь строго, никакой пацан не прорвётся. Вахтерша сказала:

– Такой не работает. В таксопарке – молодые парни Федя и Женя. Вы в отдел кадров позвоните, уточните.

Витя хотел развернуться, но Катя попросила номер телефона отдела кадров и тут же позвонила со своего сотового.

– Умер, говорят, лет пять назад. Погоди, надо узнать, где он похоронен, сходить на могилу.

Витя махнул рукой:

– Я у родителей век не был, а ты хочешь, чтоб к дяде Серёже дрогнул

– Но ведь это просто, надо съездить. Ты мне скажи его ФИО, что ещё знаешь, может, адрес помнишь, я через брата попробую выяснить, где его похоронили. И к твоим родителям сходим, приберёмся.

– Да, к родителям надо, душа изболелась. Может, хоть брат следит за могилой?

– Ты мне совсем не рассказываешь о своей семье.

– Потом как-нибудь, Катя, тяжело.

– Хорошо, я подожду.

* * *

На Крещение Витя позвал девушку в храм к отцу Виктору. Катя и сама очень хотела у него побывать, только сначала нужно было отпроситься у родных. В последнее время девушка изменилась, уже не выбалтывала маме новости, предпочитала молчать о встречах с Витей. Потому что их общение стало личным и ей уже не требовалось, да и не хотелось консультироваться с мамой. Вдруг та неправильно поймет дочку Однако, если бы Катя оказалась чуть внимательнее, то поняла, что родители замечают её ежедневные поздние возвращения и отсутствие бурных обсуждений, просто пока… ждут.

– Мама, я на Крещение на Всенощную хочу съездить в другой храм. Вы ведь меня отпустите?

– В какой?

– В Благовещенский к отцу Виктору.

– Что вдруг туда?

– Маленькое паломничество. Ну, пожалуйста…

– Эх, доченька, нам тебя будет не хватать, но ты уже большая, поступай, как считаешь нужным.

Разрешение немного вымученное, любовь к родителям отходила на второй план.

Катя и Витя приехали в храм, когда батюшка кадил. Простояли рядом, боясь спугнуть нечто вокруг и между ними. Служба красивая, песнопения задушевные; Катя всё косилась на друга: «Не хочет ли петь?» Тот и правда, иногда губами шевелил. После мужчина познакомил отца Виктора с Катей.

– Значит, это вы моего прихожанина сбили? – батюшка улыбнулся.

– Я, – покраснела девушка.

– Что ж, выходит, не зря я за него молился.

– Вот, получается, кого я должен благодарить за свои переломанные кости? – покачал головой Витя.

– А ты как думаешь? У Бога всё строго. Сам соображай. Где был бы сейчас, если б не авария?

– Что тут соображать? И так ясно. Впрочем, меня могло уже не быть.

– То-то и оно, благодарите Бога за всё. И ты, Екатерина, благодари – неизвестно, где и ты была бы без этой аварии.

– Я знаю! Я была бы на вершине своего великолепия!

– Вот-вот, – все трое заулыбались.

– Ну-ка, расскажи мне, радость моя, о себе. Давно ли в храме? Что за семья? Кем стать собираешься?

– Я в этом году заканчиваю факультет садоводства в училище растениеводства – мама в своё время его закончила, но работать у неё не получилось, а цветы она всю жизнь выращивает, огород сажает. Папа у меня военный юрист, воевал, ещё содержал школу единоборств – он разносторонняя личность, очень умный – вся семья его любит. Кажется, папа должен радеть за дисциплину, но на самом деле мама строже. Может, потому, что воспитание детей на ней. У меня шесть братьев и сестра, мы дружим – вот Витя завидует, говорит, что я – счастливая, а я не спорю. Старшие почти все семейные, только сестра – школьница, да два брата в армии. Я, кажется, все время провожу в храме. Не помню, чтобы бывала где-то еще. У нас в группе есть неверующие, даже некрещённые – не знаю, как они живут…

Отец Виктор выглядел озабоченным, словно что-то обдумывал, однако отпустил молодёжь с Богом. Когда сели в машину, Катя извиняющимся тоном спросила:

– Можно, я завтра с родными на службу пойду, а то мама немного грустит без меня?

– Я тебе уже говорил, что можешь распоряжаться своим временем, как сочтёшь нужным, я тебе не муж и не брат, чтобы указывать.

Катю неприятно покоробила такая речь, ведь только что стояли в храме рядышком как одно целое, и вдруг… Доехали молча и распрощались сухо.

* * *

Дома Витьку ждали недопитый кефир и полбуханки хлеба. Может, зря он от супа отказывается? В квартире тихо, соседи не гудят, Кралечка халат не распахивает. Витька разделся и, не смущаясь, в семейниках и майке пошёл в ванную, где долго стоял под душем, не думая о том, положено или нет в Крещение холодной водой грехи смывать. Потом вернулся в комнату, так никого не встретив, проглотил кефир с хлебом, лёг в кровать. Долго не спалось, внутри ныло, крутило, дурманилось: «Плевать на всех; сейчас встану, оденусь и смотаюсь в „24 часа“, денег чуток заработал». С первого аванса Витька купил себе куртку и шапку, остальное подыскал в пожертвованиях; сдачукономил на еду, транспорт и непредвиденные расходы. Хотел Катю куда-нибудь сводить: в театр или на хоккей. «Нет, не нужно, мне нужно другое: встать, пойти в магазин», – с этой мыслью Витька заснул, а наутро поехал в храм, чтобы с обеда успеть на работу: «Пусть ставят полдня, машины в порядке». Отец Виктор опять благословил его петь – у Витьки не числилось за душой даже музыкальной школы, но слух идеальный и голос выразительный достались, наверное, от бабушек-дедушек или других предков, родители ведь никогда не пели. После службы, когда раздавали святую воду, батюшка подозвал певца и вручил ему бутылку крещенской.

– Покропишь комнату и квартиру. И будешь пить прямо стаканами, когда припрёт. Часто водочки хочется?

– Всё время.

– Вот, а ты – крещенскую пей. Да Евангелие читай, пока не отпустит. Сохранилось то Евангелие, что я дарил?

– Сохранилось.

– Читай, каждый день читай. И ещё, – батюшка помолчал, Витька ждал. – Как у тебя с женщинами?

– Никак. Как я с соседкой жил, исповедался в Рождество, так это почти три года назад.

– Хочется?

– Хочется.