Валерий Андреевич Рыженко "Книга абсурдов и любви"

– Трудно, – сказал знакомый носильщик и отослал её к младшему бригадиру.

Младший выслушал, сказал, что сила нужна и обронил.

– Трудно.

Вика вышла на новый круг к старшему бригадиру. Старший подчеркнул, что бригада испытывает сильнейший дефицит в рабочей силе и тоже обронил.

– Трудно.

Спиральные витки насторожили Вику. Она уже смутно чувствовала иерархию в клане человечков с номерками. К концу дня Вику провели через дверь в стене камеры хранения. Вышла она из неё подавленная. Человек выслушал просьбу претендента на место и обронил.

– Трудно!

– Я не понимаю! – возмутилась Вика.

– Я тоже, – ответили ей, – но такой порядок.

Тайну расшифровал администратор ЖЭКа. Вика пришла к нему, словно тащила в руках собственные кости. На последние гроши она отбила телеграмму, которая взывала о помощи.

Возле вывески "Домоуправление № 1» Вика наткнулась на человека. Его сотрясала тяжёлая лихорадка, которую он пытался завязать в узел на троих. Лицо Вики ему понравилось.

– Не пью, – ответила она и показала на живот, похожий на морскую впадину.

– От этого раньше умирали, – услышала она, – а сейчас новая эпоха.

С надеждой на новую эпоху Вика вошла в кабинет начальника ЖЭКа: продолговатую, похожую на пенал для цветных карандашей комнату. Кабинет плавал в клубах дыма, словно в него впустили восточного джинна. На её голос никто не откликнулся.

– Да он там, – сказали ей в коридоре. – Ты только крикни, зачем пришла. Может он и проявится.

Вика так и сделала.

– А не врёшь? – спросил тусклый голос с одышкой.

Голос был. Домоуправа не было. Он возник из небытия после трёхчасовых заклинаний. Администратор ЖЭКа с хорьковыми глазами усадил её на табурет – единственное, что обладало плотью и кротко сказал.

– Слушаю.

После получасовой жалобы он отвёл её в. самый дальний угол и обронил, что в ситуациях, в который сейчас находится молодая девушка, нужно брать быка за рога. Из дыма вынырнули два бычьих рога, и потрясённая Вика истолковала слова в буквальном смысле.

Под диктовку администратора она начертала расписку, в которой значилась сумма, взятая в долг, и срок уплаты суммы. Расписку администратор сунул в карманчик под ремнём и сказал, что завтра она может приступать к работе.

– А гроши? – спросила Вика.

– Какие гроши? – удивился домоуправ. – Это ты мне должна. – И показал расписку.

Спать Вика пристроилась в подвале. Он был удушливый, сырой, с полутёмным светом, который с трудом пробивался через узкое вровень с землёй окошко. За ним раздавались шаги, голоса… Не было запаха степных трав: мяты, чабреца, полыни… Он остался в степи. Его место занимал тяжёлый, мутный запах мокроты.

Вика погружалась в воспоминания, пытаясь оживить умирающие в сердце угольные посадки, задыхающиеся в пыли морщинистые акации, степь.

И кто только не поддавался пламенным воспоминаниям и чудному воображению с их волшебными картинками?

Как ручеёк превращается в полноводную реку, так и промелькнувшая, зацепившая вросшую в душу корнями картинка превращается в просторную панораму.

Когда в душе тяжело и смутно, когда настоящее задёрнуто непроницаемыми шторами, когда жизнь, словно разваливается на куски, когда черствеет память, а будущее не поддаётся осмыслению и не видно тропинку, по которой можно пройти в него, мы и провинциалы, и самые могущественные владыки, земные боги ищем те живительные истоки, от которых закипает и бурлит кровь, светлеет затемнённый ум, раскрываются сжатые в комок онемевшие чувства…

День замкнулся на воспоминаниях, которые прервал пришедший осоловевший сторож с похожим на рыболовный крючок носом. Он достал из рассыпающегося шкафа раскладушку, которая стоила грошей.

– Нет бабок, – сказала Вика.

– Тогда давай кофту, – сказал сторож. – Я её пока поношу.

На следующий день из подвала пропало тридцать унитазов.

– Новенькая, – констатировали в домоуправлении.

Провинциалка поняла, что она оказалась в положении Сизифа, о котором вычитала в энциклопедии, где утверждалось, что Сизиф был величайшим земным     неудачником.

Реванш

До первой стипендии было три месяца и два барьера: вступительные экзамены и пятикопеечный бюджет, который нуждался в срочном пополнении.

Вика отослала домой бумажного гонца с вестью: "Сдала первый экзамен". Телеграммы, взывающие о помощи, исчезали в проклятом Бермудском треугольнике.

За две недели Вика задолжала сторожу за амортизацию раскладушки. Долг начальнику ЖЭКа не укладывался в астрономическую цифру. На домоуправление каждый день обрушивались бедствия. Повинна в них была провинциалка, успевшая захапать и продать не только тридцать белоснежных импортных унитазов, но и десять отечественных чугунных ванн.

Хлопоты начались, когда Вика увидела осоловевшего хозяина раскладушки с цвета жгучего чилийского перца носом. Она спряталась за мусорный короб в осаде обленившихся голубей, которые испугано шарахались от стремительных атак юрких воробьёв и послала сторожу мысленное приказание: пройти мимо.

Сторож оказался сущим Кощеем.

– Чую, – сказал он. – Должок.

Сторож был в красных армейских галифе. На опавших плечах, как бурка, болталась цыганская кофта, пропитанная терпким подвальным запахом, перемешанным с пивным.

– Чапай, – выдала похвалу Вика, – только без кобылы, – и улыбнулась.

Великолепными улыбками она уже владела в совершенстве. В подвале был треугольный кусок зеркала, выдраенный до солнечного блеска, перед которым она изучала великую магию империи человечков с номерками. Улыбка ткнулась в «стерню» на щёках сторожа и дала сбой.

Рассчитаться со сторожем Вика решила пожарным инвентарём. Она изъяла его с одноногого, деревянного щита, в середине которого находился внушительный, покрытый ржавыми окалинами пустой огнетушитель, отзывавшийся сердитым «голосом», когда Вика щёлкала по нему.

Лифтёрша: пенсионная утеплённая фуфайкой и валенками бабушка в громадных очках, в которых отражались, словно синее летнее небо глаза, утверждала, что отвечает за него головой.

– Ты что говоришь, бабушка? – возмущалась Вика. – Это же несравнимые вещи.

– Да это не я сравниваю!

Лифтёрша указывала на просторное окно и шёпотом называла имя. Окно было с бельевым балкончиком. Имя звучным.

Сторожу Вика заявила, что на пожарный инвентарь имеется очень приличный покупатель с приличной и достойной ценой и показала на окно с балкончиком.

– А сама, почему не продаёшь? – хмуро спросил сторож.

– Хватки у меня нет, – вздохнула она. – Ты – крутой.

Это была высшая похвала.

– А если что! – сторож угрюмо нацелился на Вику, а потом на балкончик, который даже осел от его взгляда. – Я его поприжму.

Провинциалке хотелось знать, как прижимают покупателей.

– Я продавец, а ты покупатель, – сказал сторож – Что должно быть у покупателя? Хруст. – Он пробежал рукой по карманам Вики. – Голь, – с огорчением закончил сторож.

– Кто ж так определяет покупателя, – с насмешкой ответила Вика.

Выудить в карманах сторожа удалось копейки. Добыча сверкнула на ладони Вики. Рука сторожа тотчас слизала её и упрятала в бездонные недра армейских галифе.

– Продавец у покупателя отнимает бабки? – вскинулась Вика.

Нос сторожа словно макнули в красные чернила. Стало тихо. Было только слышно, как в коробе скребутся голуби. Тишину разрядил сторож.

– Ты на кого руку подняла? – прошептал он. – Я сейчас начальника полиции кликну.

Шёпот вспугнул голубей. Оглушительная, заливчатая трель Вики совершенно сбила сторожа с толка. Кофта тотчас перекочевала на её плечи. Сторож попытался обвинить провинциалку в нечестной торговой сделке и несанкционированном воровстве государственного добра. Вика пошла по стопам администратора ЖЭКа.

Только сумасшедший начальник полиции может поверить, что Вика хапнула государственное добро, чтобы отдать за здорово живёшь.

– Не за здорово живёшь, а чтобы вернуть должок, – мягко поправил сторож, подбирая отвисшее под носом, и мягко погрозил Вике.

– Разве я брала у тебя в долг? – возмутилась Вика.

Свидетелей не было. Отсутствовала даже выручка… единственное доказательство. Сторож вытер «плачущий» лоб, завернул пожарный инвентарь в чёрный кусок брезента и направился к окну с балкончиком. Вика – к лифтёрше.