Сократ
О Сократе (469/470 – 399 г. до н.э.) написаны тысячи книг. Его имя у некоторых вызывает иронию, как нечто самое очевидное и почти простое, домашнее. Многие говорят о феномене Сократа, о «сократической мудрости». Его образ стал эталоном просвещения. Кто не знает выражение: «Мудр, как Сократ»?!
На самом деле, мы практически ничего не знаем об этом неординарном человеке, также, как мы нечего не знаем о его предшественниках, за небольшими исключениями.
Сократ ничего не писал. Он говорил со своими учениками и его образ был отражён у двух авторов: у Платона и у Ксенофонта, в «сократических сочинениях». В них воспоминания о философе, диалоги, которые он вёл со своими собеседниками, а также его апология. И Платон, и Ксенофонт были учениками Сократа, тем не менее мы находим у них совершенно непохожие описания образа своего учителя и это то, что называют «загадкой Сократа». Сведения об историческом Сократе минимальны. Благодаря художественному замыслу Платона, который воплощается в его диалогах с Сократом в главной роли, очень ярко изображён стиль ведения бесед философа.
Однако свидетельства Платона и Ксенофонта имеют несколько существенных недостатков.
Ксенофонт не жил в Афинах последние годы жизни Сократа, не присутствовал на суде и не беседовал с ним, как остальные ученики, когда тот в течении месяца до казни находился в тюрьме. В это время он находился на военной службе, поэтому его записи о последних годах своего учителя он передаёт с чужих слов. Кроме того, Ксенофонт не был философом, поэтому, когда он передаёт воззрения Сократа, в них нет той яркости и глубины, которые есть у Платона.
Но, у Платона мы находим другую проблему. Сделав Сократа главным персонажем и главным ведущим во всех своих диалогах, Платон вкладывает в его мышление очень много от своей философии, и это проявляется уже, даже, в ранних беседах, которые называют «сократические». Продвигаясь от первых к более поздним диалогам, возникает ощущение, что от Сократа уже почти ничего не осталось. Например, диалог «Федон» весь описан в пифагорейских интонациях. Платон вкладывает в уста своего учителя пифагорейское учение о теле, как оковах души, о том, что душа бессмертна, а тело, это её темница, сближая, тем самым, воззрения Сократа с пифагореизмом, который был ему совершенно не свойственен. И эта пифагорейская стилизация Сократа не даёт нам истинного ключа к его учению.
За всё прошедшее время историкам философии так и не удалось «отчистить» его учение от наслоений Платоновской философии, как и не смогли они установить аутентичность свидетельств Ксенофонта, который многое передаёт из вторых уст.
Поэтому тезис о том, что мы что-то знаем об этом мыслителе, не верен.
Мы о нём, почти, ничего не знаем.
Влияние Сократа на мировую философию, подобно Пифагору, скорее «подводное», скрытное. Из под какой-то незримой тени проступает сила его воздействия на формирование мышления Платона и последующих философов, таких, например, как «стоики» или «киники».
Остаётся ещё один свидетель – Аристотель. Он говорит о Сократе, но очень мало, однако к его свидетельствам прислушиваются с большим доверием. Аристотель провёл 20 лет в академии Платона и слышал от своего учителя и других «старших» людей устные рассказы о Сократе и поэтому, то что он говорит в своих сочинениях, это часть живого придания, неразбавленного чужими домыслами.
Аристотель указывает, что о Сократе мы знаем только две вещи: то, что он учил «определениям»; и то, что он учил «индукции», то есть продвижению от частных примеров к обобщению. Больше нам о мыслях философа ничего не известно.
Сократ учил своих учеников рассматривать конкретные факты, события или явления, обобщать их и давать им более универсальные определения. Например, рассматривая конкретные примеры мужественных поступков, переходить к вопросу о мужестве в целом, или рассматривая разные примеры прекрасного, спрашивать, а что же такое «красота»?! Типичная форма мышления, которую называют «сократовским вопрошанием». Это было настолько необычно для его современников, что они очень часто не понимали его, как это особенно ярко показано в диалоге «Евтифрон».
В диалоге «Пир», Ксенофонт показывает, как в шутливых интонациях беседы о «прекрасном», проявляется стиль мышления Сократа. Когда он спрашивает о красоте своего собеседника, который представлен, как привлекательный молодой человек, в то время, как Сократ был совсем не прекрасен и далеко не молод.
Пожилой мыслитель провокационно заявляет, что он намного красивее своего оппонента, на что юноша попросил пододвинуть светильник к лицу Сократа, чтобы все воочию увидели его безобразное лицо, как бы призывая в свидетельство чувственные ощущения. В этом диалоге Сократ и задаёт тональность разговора в духе своего вопрошания. Он говорит, что есть прекрасные девы, но ведь «копьё» и «меч» тоже могут быть прекрасными. Так, многозначность он пытается свести к единоначалию.
Современники Сократа донесли до нас несколько описаний его физического образа, отмечая его потрясающее сходство с Селеном, воспитателем Диониса – одного из младших «олимпийцев». К зрелому возрасту он был невысок; у него были большие навыкате глаза; маленький, но широкий, приплюснутый нос и высокий лоб. Его речи завораживали, вызывая то головокружение, то слёзы, как это описано в диалоге «Пир», также, отмечается, что он всегда ходил босиком.
Почему же о Сократе говорят, как о некой загадке?!
Дело в том, что самые разные философы, учёные и богословы видели в нём «своего» Сократа. Христиане называли его первым христианином до христианства, приближая его смерть к смерти Христа, как невинную смерть праведника. Мусульманские учёные считали его первым исламским философом, которого особо отмечал в своих трудах авторитетный богослов и толкователь Корана XIV века шейх ибн аль-Каййим, придавая ему образ протоисламского мудреца. Тень Сократа отражалась в столь разнообразных векторах познания, что его учение проходило через призму самых различных теологических и научных воззрений.
При этом современники обвиняли его в атеизме и, одно из обвинений, которое было ему предъявлено, так и звучало – отказ от «богов», а комедиограф Аристофан укорял философа, что вместо «богов» он учит о силе природы: воздуха и огня. Исламский учёный, богослов XI века Абуль Хамид аль-Газали считал Сократа проповедником атеизма.
Ещё один взгляд на этого мыслителя, который нельзя обойти вниманием, это взгляд Фридриха Ницше, который сказал, что Сократ – это страшная маска Еврипида. Ницше считал Сократа страшным падением эллинского духа, и главный укор немецкого философа состоит в том, что тот поставил на первый план разум и рациональность, поэтому он называет Сократа первым «декадентом». Очень хорошо понятие «декадент» раскрыл поэт-символист XX века Константин Бальмонт в своей книге «Горные вершины», рисуя образ художника-декадента, он говорит о нём, как об утончённой натуре, которая гибнет в силу своей утончённости.
Ницше пишет о Сократе: «Всякий скован Сократовской любовью к знанию и заблуждению, на счёт способности, таким образом излечить вечную рану существования». То есть, по его оценке Сократ ввёл в заблуждение весь мир о том, что знание несёт исцеление от трагедии бытия.
В духе Ницше, советский профессор Алексей Лосев, автор книг об античных философах, так характеризует Сократа: «Всмотритесь в это мудрое, ухмыляющееся лицо, в эти торчащие, как бы навыкате глаза, смотревшие вполне по-бычачьи, в этот плоский, широкий, но вздёрнутый нос, в эти толстые губ, в этот огромный, нависший лоб со знаменитой классической шишкой, в эту плешь по всей голове… Да подлинно ли это человек? Это какая-то сплошная, комическая маска, это какая-то карикатура на человека и грека, это вырождение… Сократ – это, может быть самая волнующая, самая беспокойная проблема из всей истории античной философии».
Сократ – это многовековая загадка. И, если кто-то произносит фразу «сократическая мудрость», то стоит спросить, а что, собственно, он имеет ввиду?!
Отец – каменотёс, мать – акушерка. Хотя, вполне возможно, это выдумка Платона, поскольку Сократ упоминает о своих родителях лишь в некоторых из его диалогов.
Сам Сократ был человеком не бедным, судя по косвенным признакам, поскольку он состоял в тяжело-вооружённой пехоте, а в ней могли служить только те, кто имел достаточно средств, чтобы обеспечить себя соответствующим вооружением. В Афинах, в то время, все обязаны были служить в армии и армейской амуницией должны были обеспечивать себя сами. В городе не было налогов, но были некоторые виды обязательных платежей, например, на своё обмундирование, на снаряжение кораблей, ритуальных процессий и так далее.
Где-то в тридцатилетнем возрасте, Сократ начинает «говорить» с афинянами, а уже в престарелом возрасте три человека обвиняют его в очень серьёзных преступлениях: отрицание «богов», введение новых «богов» и развращение молодёжи.
Философ предстаёт перед судом – собранием 500, и Платон передаёт все три его речи, которые он произносит в свою защиту. Это то, что составило «Апологию Сократа».
В первых выступлениях Сократ приводит свою историю о том, что свидетель его невиновности, ни много ни мало, «бог», который в Дельфах («бог» Аполлон). Он сказал, что его друг Херефон отправился в Дельфы, чтобы спросить у оракула Аполлона – дельфийской «пророчицы» Пифии, кто самый мудрый из людей и получил ответ, что это Сократ.
В этой части своего повествование Ксенофонт описывает недовольство слушателей, о том, как гул возмущения, по поводу того «святотатства», прокатился по рядам собрания.
Однако Сократ продолжает, что когда Херефон вернулся в Афины и рассказал ему о том, что рассказала «пророчица», он не поверил, потому что себя самым мудрым не считал. И, тогда он пошёл к мудрецам, чтобы встретиться с ними и поговорить, проверив, тем самым, слова Аполлона. Сократ беседует с ними и приходит к печальному для себя заключению, что те, кто считают себя мудрецами, таковыми не являются, но, самое главное, что эти, так называемые мудрецы, сами не осознают своего невежества. Тогда он отправился к ремесленникам и, после некоторых разговоров с ними он понял, что они мудры в своём ремесле, но они иллюзорно считают себя мудрецами и во всём остальном.
И вот Сократ спросил себя – что лучше, быть мудрым их «немудреем», то есть быть тем, кто думает, что во всём разбирается, или принять то, что «я ничего не знаю»?!
Так он заканчивает своё выступление, говоря о том, что с тех пор он ходит по улицам города, чтобы подтвердить слова Пифии, чтобы развенчать ложных мудрецов и, очень быстро, он понял, что хотел сказать Аполлон: «На самом деле, о мужи, мудрым оказывается «бог». И этим изречением он желает сказать, что человеческая мудрость стоит немного или вовсе ничего не стоит, и кажется, при этом он не имеет ввиду именно Сократа, а пользуется моим именем, как примером, как если бы он говорил, что из вас, о люди, мудрейший тот, кто, подобно Сократу, знает, что ничего-то по правде не стоит его мудрость…».
Образ, который составил Ницше о том, что «Сократ это маска» подтверждает сам Сократ. Он говорит, что Аполлон использовал его, как пример, как «маску». То есть самый мудрый из людей это тот, кто знает, что он не мудр, тот кто знает о своём незнании. Отсюда и проистекает сократовская формула: «Я знаю только то, что я ничего не знаю», хотя нигде в древних текстах нет у мыслителя такого афоризма. На самом деле, это проекция на его отношение к мудрости.
Так, устами Сократа, Платон указывает на изречение, которое приписывается одному из «Семи мудрецов» и которое было выгравировано на «Дельфийском храме», и гласит так: «ЗНАЙ СЕБЯ», в более поздних интерпретациях: «ПОЗНАЙ САМОГО СЕБЯ». Сократ, конечно же, знает об этой надписи и он постоянно движим ею. Он, как бы говорит нам, что самое важное для человека, это познать себя, а знание самого себя начинается с опознания собственного невежества.
Это то, с чего начинает свой путь тот, кто видит смысл жизни в служению Творцу, ибо чтобы выйти из невежества бытия, вначале надо осознать факт своего нахождения в нём. Когда человек берёт в руки Священный Коран, он постепенно, буква за буквой, погружается в бездонный океан знания и праведных идей, и первое, что он читает – мольбу Господу повести его «дорогой прямой». Он говорит: О, АЛЛАХ, «…поведи меня дорогой прямой, дорогой тех, кого Ты облагодетельствовал…». Человек открывает свой путь со стартовой линии – признания собственного невежества и собственной беспомощности. Он полностью сбрасывает амбиции своего эгоцентризма, он стерилизует свой разум, очищая его от признания собственных заслуг и, словно тот, кто очнулся на дне глубокого колодца, он просит Всевышнего сбросить ему верёвку. Путь верующего, как и путь философа, начинается с того, что он ставит себя под вопрос и направляется к ответу на него. «Неужели они не размышляли о самих себе?», говорит АЛЛАХ, указывая на большинство людей. Именно с познания самого себя начинается путь приближения к Нему, который никогда не заканчивается, как учит нас история Его любимца – пророка Мусы, который уже на закате своей посланнической миссии отправился в долгое путешествие, чтобы найти того, кто восполнит его пробел в познании самого себя и, через годы странствий, находит его.
Но, изначально, эта посвящённая надпись в Дельфах – «знай себя», имела совершенно иное значение. Она должна была указывать человеку, входящему в храм на расстояние между ним и «богом», иначе говоря «знай своё место», знай свою ничтожность и ограниченность. Но Сократ, в Платоновских диалогах, переосмысливает эту фразу и задаёт ей совершенно новую смысловую форму.
Тогда возникает главный вопрос, как мы можем познать своё невежество? Как мы можем отделить в себе то, что мы знаем, от того, что мы не знаем?
Философское мышление. Отвечая на эти вопросы, Платон использует образ Сократа, как маску и говорит нам, например, в диалогах «Пир», Федр», что философия – это некий путь. В диалоге «Теэтет» он озвучивает мысль о том, что философия – это уподобление «богу», насколько это возможно человеку, а в диалоге «Пир» он говорит, что философ оставляет невежество толпы и уходит в сторону «богов», но он никогда не придёт к «богам», ибо это невозможно, им движет не стремление занять место рядом с ними, а любовь к знаниям, которую ему никогда не утолить, поэтому философ находится где-то посередине между толпой и «богами».
Невежды не знают о своём невежестве и им спокойно и комфортно в нём, поскольку они убеждены в себе. У Платона звучит мысль о том, что невежды не стремятся к знанию потому, что уверены в своём всезнайстве, а «боги» не стремятся к познанию, поскольку «они действительно знают всё». Философ же, это тот, кто мыслит не ради того, чтобы воцариться с «богами», а из желания непрерывно идти по пути знания, словно какая-то непреодолимая сила движет им. Сократ сравнивает себя с «оводом на теле лошади», который жалит её и не даёт заснуть. Так он воспринимал главную идею просветительской мудрости, которая воздействует на людей не всегда приятно. В этом сравнении воплощается философская концепция «сна и пробуждения». В эллинской философской традиции, сон олицетворялся с угасанием, невежеством, поэтому, как считал Сократ, истинное предназначение философа, это подобно оводу жалить лошадь, которая олицетворяет человека, не давая ему угаснуть во мраках порочности и невежества. Отсюда смысл философии по Платону и Аристотелю.
Более поздние исследователи отмечают тот насмешливый фон, который Сократ создаёт вокруг своего судебного процесса. Он не хочет оправдываться, он иронизирует над судьями и, как бы играет с судом, предавая ему некий комедийный оттенок. Вначале соотношение голосов было 280 – виновен, 241 – невиновен. При таком положении, по афинским законам, Сократ должен был выбрать себе наказание и он просит суд «назначить ему пожизненную пенсию, какую город платит олимпийским героям». Это было крайне возмутительно, и соотношение голосов резко меняется, уже 360 – за, 141 – против. В конце концов он комично заявляет, что покидает этот мир спокойно, с надеждой продолжить свои изыскания в мире вечном и с радостной мыслью о том, что там его ждут более интересные собеседники, известные мыслители и разные незаурядные личности.
Таким образом, приводя апологию Сократа, Платон хочет решить сразу несколько задач. С одной стороны, он показывает суд над учителем, рассказывает подлинную историю с Херефонтом, но предаёт этой истории философский смысл, превращая биографический факт в философское ядро будущих своих диалогов, создавая образ мыслителя, который всегда спрашивает об основаниях и в самом себе производит важное, глубинное разделение между «знанием» и «незнанием», между «знанием» и «мнением». В последующем, эта формула становится главным фундаментом всей Западной мысли – «мы знаем только тогда, когда можем дать основания».
Философия, а затем и остальная наука, это постоянный поиск оснований. Всё в мире загадочно, нет ничего очевидного. Главные смыслы всегда сокрыты, чтобы достигли их только размышляющие, а не невежды. Поэтому мир – это безграничное поле вопрошания, которое невозможно пройти до конца. Любое различение истинного от ложного, подлинного от мнимого, реального от иллюзорного требует оснований, иначе различить не удастся. Тогда мы можем описать философию, как искусство поиска различений. Это то, что мы называем ещё одним словом – мудрость. Мудрость – это искусство тонких различений. Мудр тот, кто умеет различать, но чтобы различать ему нужны определённые причины.
И здесь любопытен ещё один образ Сократа, который Платон создаёт своему учителю в диалоге «Теэтет». Сократ говорит о себе, что сам он не мудр и уже не может породить плода мудрости, но может помочь породить его у своего собеседника. Так Платон, устами Сократа, создаёт образ «майевтического искусства», упоминая о повивальной стезе своей матери, и он говорит, что «точно также, как моя мать, принимая роды, использовала лекарства и заговоры…», точно также и я, чтобы способствовать порождению мысли, подобно снадобьям, использую специальные разговоры, ставлю беседу определённым образом, чтобы породить в собеседнике знание.
В своём диалоге Платон учит о том, что мы не можем научиться из вне, мы должны породить знание у себя внутри. Всякое знание из вне несущественно, ибо это не знание, а информация. Самое главное знание мы должны породить из себя самих, мы должны быть авторами своего знания. Но, для того, чтобы это произошло мы должны вспомнить это знание, а для того, чтобы вспомнить его, для того, чтобы возродить его в себя, мы должны слышать правильные вопросы.
Это и есть искусство правильных речей, которые подобно майевтики при родах, порождают знание у собеседника – майевтическое искусство. В этом Сократ видит свою задачу. Каждому он задаёт те вопросы и так ставит свою беседу, чтобы направить её в определённое русло, обращаясь именно к этому конкретному участнику разговора. Поэтому у Платона, диалоги всегда связаны с конкретной личностью собеседника.
Платон
Платона, не без оснований, считают самой значительной фигурой в мировой философской мысли, который на протяжении двух с половиной тысяч лет проявляется в традиции нашего общего когнитивного мышления. Британский философ и математик XX века Альфред Норт Уайтхед метко подметил, что «вся мировая философия – это комментарии к диалогам Платона». Причём его влияние чаще всего, не прямое, поскольку был период, когда его практически не знали. Это период раннего средневековья и чуть позднее, когда он появлялся на уровне коротких вспышек в рассказах, в метафорах, на фоне общего учения которое подхватили Аристотель и его ученики.
Сегодня платонизм является одной из главных линий современной мысли – в литературе и искусстве, в математике, логике и в других науках мы находим черты его незримого присутствия и в этом его уникальность.
Читая его диалоги, невольно задумываешься и задаёшься вопросом, как это мог написать один человек?! Платон, зная о разных уровнях и возможностях мышления, обращается к читателям совершенно разных интеллектуальных этажей, от самого низкого до самого высокого. Он виртуозно обрамляет своё учение литературной оправой, сопровождая свою мысль историями, рассказами, аллегориями. Мастерски подбирает персонажей и расставляет декорации, причём все герои его диалогов, это реальные люди, конечно с налётом художественного вымысла, тем не менее, читая эти диалоги, они узнавали себя. Тексты Платона составлены в интересном стиле – добираясь до узловых точек сущности идей, персонажи вдруг либо меняют тему разговора, либо и вовсе его обрывают. Исследователи говорят о платоновском умалчивании, утаивании, тем самым, обосновывая теорию о том, что главный стержень его учения имел эзотерическую форму и передавался устной традицией вне писанного текста. Так было задумано автором.
Платон – его настоящее имя Аристокл, с детства рос разносторонней личностью, занимался борьбой, любил поэзию, писал стихи и получил аристократическое воспитание. Кстати сказать, в ментальности древних греков аристократизмом считалось пренебрежение к труду, который совершается ради получения денежной платы, это считалось уделом рабов. В Древней Греции бедность не была пороком, но пороком был труд ради денег. В диалогах Платона подчёркивается противостояние Сократа с софистами, которые брали плату за своё обучение, чего сам Сократ никогда не делал. Он дорожил своим аскетизмом, поскольку среди греков аскетизм считался признаком избранности. Этому следовал и Сократ, считая себя «посланником» к афинянам ради высшей цели.
На определённом этапе своей жизни Платон встречается со своим будущим учителем, восхищается масштабом его личности, его мудростью, забрасывает поэзию и становится его учеником. Слово «ученик» является довольно условным, поскольку сам Сократ категорически возражал, если его называли учителем. Он не считал себя таковым, поэтому описывая его учеников, правильнее их называть «слушатели».
Накануне встречи Сократа с Платоном, Сократу приснился сон, как на его колено садится лебедь, а лебедь был птицей Аполлона. Любопытно также, что сам Платон родился в день Аполлона и умер в день Аполлона. Сейчас подобные вещи воспринимаются как простые суеверия, но для греков всё это было очень важно, ибо они воспринимали такие ведения, как божественные знаки, указывающие на важность произошедшего события. Знамения высшей воли, которой предстояло свершится.
Затем последовало многолетнее обучение, а спустя время Сократа обвиняют в государственных преступлениях, одно из которых звучало, как «неуважение богов». В то время в Греции религия и политика были едины, посягательства на «богов» считалось государственным преступлением. Состоялся суд, смертный приговор и финальные уроки учителя с учениками, которые продолжались до последнего дня его жизни.
Из-за болезни Платон не присутствовал на этой встрече – в день, когда Сократ выпил чашу с ядом. Тяжело переживая смерть учителя, он покинул Афины и отправился странствовать. По возвращении обратно Платон открыл первую образовательную школу, которая называлась «академией». По сути, это был первый европейский университет, в котором обучались таким наукам, как философия, математика, политика, риторика и другие. Его открытие произошло около 380 года до новой эры и просуществовал вплоть до конца VI века, то есть почти 1000 лет. Как известно, академия была закрыта императором Юстинианом, как «рассадник языческой ложной мудрости», вредный христианским догматическим канонам.
По описанию профессора Алексея Лосева, занятия в школе проводились двух типов: общие, для более широкого круга слушателей и специальные, для узкой группы «посвящённых» – так называемые, эзотерические занятия. Обучение проходило по особому распорядку.
Подобно пифагорейцам, ученики жили небольшими аскетичными общинами, мало спали, практиковали размышления в тишине и старались жить чистыми помыслами.
Впервые Платон систематизирует знания в определённые области науки, вводит методы познания и формы его передачи. Отвечая на вопрос, чем отличается наука от мнения, в своих диалогах, философ выводит два важнейших сущностных свойства науки. Наука это обоснованное мнение (знание) и науке можно научить. В Платоновском диалоге «Ион»» Сократ беседует с поэтом и просит научить его поэзии, а тот отвечает, что не знает, как это сделать. Вот почему поэзия не является наукой.
Во времена неоплатонизма, в стенах академии выработался тройной канон, которому учёные следуют до сих пор. Первое – это чтение авторитетных текстов. Для платоников это были «диалоги» Платона, которые они считали «сакральными», культовыми произведениями.
Второй канон – создание комментариев к этим текстам, и неоплатоники предлагают нам первые такие комментарии, которые, по своему объёму, многократно превышали тесты самих «диалогов». Например, комментарий неоплатоника Прокла на диалог «Парменид» представляет собой крупный фолиант, тогда как сам диалог не более двадцати страниц. При этом, комментаторы ставят задачу не просто буквально считать текст и передать его смысл, а как бы взволновать слушателя, вовлечь его в контекст платоновской философии и оживить её для новых и новых поколений.
Наконец, третий канон – это написание учебников. Уже в среднем платонизме, в первых веках новой эры, мы находим первые такие учебники, которые систематизированы, вплоть до разделов и параграфов. И мало кто знает, что те учебные пособия, которые мы держим в руках со школьной скамьи, в своём структурировании, дело рук платоников.
Это каноническая система универсальна не только в направлении освоения наук, но она крайне важна и в приобретении эзотерического познания. Удивительная самоидентичность подхода, направленного на перерождение человека из ограниченной, «пустой» биологической субстанции в активную, разумную индивидуальность.
В центре обучения философии и теологии находятся труды авторитетных мыслителей, главный из которых – нерукотворный текст Божественного Откровения. Первое и самое главное каноническое ядро. С него начинается путь познания истины и к нему, в конце концов, сходятся все остальные пути. Первооснова, являющаяся неоспоримым «лекалом» аутентичности земных проекций высших идей, которые мы стремимся постичь. Следующий круг – это воззрения пророков, их разъяснения священных текстов и те поведенческие матрицы, которые они оставили после себя, будучи участниками различных жизненных перипетий. Ибо нет сомнений в том, что никто не был так посвящён, так приближен к миру светлых истин, как посланники Всевышнего. И третий канон – это воззрения, комментарии и мысли «людей знания», богословская литература, составленная пером высокого мышления, авторами самых различных возрастов и профессий, самых разных теологических, философских и научных течений, с официальными образовательными дипломами или без таковых, ибо знание заложено повсюду, поскольку АЛЛАХ одаряет им кого пожелает. Достижения и открытия этих одарённых людей, и даже их ошибки и заблуждения, это всегда бесценный опыт познания, который может стать главной причиной собственного восхождения к вершине мышления.
Таким образом, предельная идентичность сформировавшихся канонов познания в философии и в теологии обусловлена единством их высшей цели. Задача философии и религии одна и та же – научить человека мыслить ради него самого и, посредством разумного мышления, привести его к Истине ради него самого.
До нашего времени дошли 23 подлинных диалога Платона и несколько диалогов ему приписывают. Также дошли несколько его писем, одно из которых («Седьмое письмо») считается подлинным. Это очень важное письмо, в котором Платон описывает свой путь и указывает на своё решение не передавать свои наиболее важные идеи и мысли посредством «пера и бумаги».
В этом письме, а также в диалоге «Федр» содержится, довольно, жёсткая критика писанного слова, поскольку «писанное слово беззащитно перед невеждами». Платон считал, что главные философские идеи нельзя передавать «на бумаге», поскольку в таком виде они становятся уязвимы и не способны себя защитить от «дурного глаза», поэтому основным методом постижения гуманитарного знания в академии была устная традиция, беседы, рассуждения, диалоги и так далее. Основная часть занятий по философии проводилась через устные практики, лишь иногда отсылая к письменным текстам.
Именно по этой причине Платон передаёт своё учение в особой форме, которую он сам и разрабатывает – в форме диалога, где между говорящими, как бы разыгрывается некая сценка, как в греческом театре. Эта форма письма, по мнению мыслителя, способна уберечь от невежд философские истины, однако не возлагая на неё слишком много, в своём «Седьмом письме» Платон говорит, что самые важные свои мысли он всё-таки не доверил «бумаге». Поэтому большинство платоноведов настаивают на эзотерических, «неписанных» взглядах философа, которые были направлены только на узкий круг учеников. Многие говорят, что диалоги Платона вообще не содержат в себе его истинного учения, а это некая игра, где он лишь изредка намекает на свои мысли, разыгрывая перед нами различные ролевые партии, образы и сравнения, ибо главное свои постулаты, по его собственному признанию, он сокрыл от большинства людей.
Некоторым доказательством этого тезиса являются два примера, точнее сказать два аутентичных отрывка об устной практике академического учения о «благе». Первое свидетельство приводится от философа Аристоксена, который в своем трактате «Начало гармонии», как бы невзначай, на полях вспоминает: «Аристотель всегда рассказывал о том, что случилось с большинством пришедших послушать лекцию Платона «о благе». Каждый пришёл, думая узнать что-нибудь о, так называемых, общечеловеческих благах: богатстве, здоровье, силе…когда же оказалось, что речь идёт о математических предметах и числах, о геометрии и астрономии, и, наконец, о том, что благо есть единое, то они, как я полагаю были совершенно сбиты с толку и тогда одни исполнились презрением к сказанному, а другие даже бранили его». Аристоксен вспоминал уроки своего учителя Аристотеля, который считал очень важным упоминать о слушателях лекции Платона «о благе», полагая, что это будет что-то практичное, рациональное и полезное, с точки зрения их земного бытия, но вместо этого Платон говорил о математике и астрономии, о числах и их соотношениях, что порождало в них чувство глубокого разочарования.
Другое свидетельство, от ранее упомянутого неоплатоника Симпликия, который также, как и Аристоксен, как бы на полях, комментируя «Физику» Аристотеля, вспоминает слова Аристотеля о лекции Платона «о благе»: «Говорят Платон полагал началами, как идей, так и чувственно воспринимаемых вещей единую и неопределённую двоицу. На этих лекциях, среди прочих друзей Платона были Аристотель, Гераклид и, Гестиай, неясные слова учителя они записали в такой же неясной форме». И снова звучит свидетельство о том, что в основе учения Платона «о благе» на уровне идеи и чувственного восприятия, заложено сочетание цифр, как величин предела и «двоицы», как безграничного и неопределённого – снова пифагорейский стиль. Это же подтверждает и сам Аристотель в первой книги «Метафизики».
Но дело в том, что ничего подобного и близко нет в диалогах Платона. Таких идей мы не встречаем в писаных текстах, за исключением лёгкого касания в диалоге «Государства», а это как минимум значит, что они не отображают истинного учения мыслителя. Значит они выполняют какую-то другую роль. Какую же?! Совершенно очевидно, что с их помощью Платон, подобно оводу, которой жалит лошадь, пытается всколыхнуть наше мышление, предлагая нам отправиться в путь к познанию высших идей. Он, как бы заманивает читателя в свои философские полунамёки и ребусы, с одной стороны, предлагая ему своё учение, при этом тщательно скрывая его от «всякого невежественного глаза», а с другой стороны, призывая самому прикоснуться к истинной, сокровенной реальности, доступной только мыслящему человеку. Это некие игровые ситуации, которые позволяют нам вычитывать то, что не сказано в текстах. Поэтому ни один диалог Платона не ведёт к окончательному решению вопроса, всё как бы остаётся в «подвешенном состоянии». Мы всякий раз ожидаем получить ответы, но автор снова и снова обрывает беседу своих персонажей или уводит её в сторону, предлагая читателям самим продолжить этот диалог, но уже между собой.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70653553&lfrom=174836202&ffile=1) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
