Гераклит и Парменид, Зенон (Элейская школа)
Гераклит, Парменид и Зенон современники (VI -V в. до н.э.), при этом они представляют два совершенно разных способа мышления, где Гераклит с одной стороны, а Парменид и его ученик Зенон, с другой.
Парменид учит о «бытие», поэтому его часто называют «отцом онтологии». В своей поэме, которую условно называют «О природе», он предлагает свою теорию бытия, описывая его в мифологическом ключе.
Гераклиту приписывают трактат со схожим названием «О природе», в котором он доносит нам свои суждения, образами, полунамёками, хотя философия обоих мыслителей ещё очень близка к языку мифа, к языку поэзии.
В своих произведениях они впервые отделяют истину от мнения. При этом, «философы», для них, это те «избранные», которые видят реальность, как она есть, которые предлагают истинные смыслы о бытие, в противовес мнению толпы.
От Гераклита до нас до нас дошли несколько десятков фрагментов, по которым исследователи слагают его образ, как человека, который практически всех презирал, который отказался от политического титула в пользу своего брата и, вообще, отличался очень резким характером.
Приводится история, когда горожане, проходя мимо, увидели Гераклита играющим с детьми в «кости». И когда они недоумённо спросили его об этом, тот ответил, что лучше играть с детьми в «кости», чем быть в их компании.
Ещё одно свидетельство от Аристотеля, который почему-то, спонтанно, рассуждая о ценности мельчайших животных, вдруг вспомнил Гераклита приблизительно в такой интерпретации.
Однажды некие странники пришли к нему, чтобы послушать мудреца. Полагая увидеть богатого человека в роскошных украшениях, они встретили простого человека в старой одежде, который грелся у печки, и это немного смутило их. Дальше Аристотель продолжает: «…тогда он пригласил их смело входить «ибо и здесь тоже есть «боги». Так и к исследованию каждого животного следует приступать не смущаясь, полагая, что во всём имеется нечто естественное и прекрасное».
То есть Аристотель использует образ Гераклита в качестве иллюстрации к обоснованию важности изучения живой природы, даже тех её элементов, которые кажутся нам мелкими и незначительными.
Это всё, что мы знаем о Гераклите и, хотя о нём написаны десятки книг, все приведённые в них истории не более, чем фантазии авторов.
Что же нам известно о его мыслях?!
С большей долей вероятности можно утверждать, что именно Гераклит ввёл понятие «космос», в качестве протонаучного термина.
Приблизительно в 480 году до новой эры он написал очень значительный философский трактат, который более поздние мыслители условно назвали «О природе». Ещё Диоген Лаэртский, историк II века, писал, что книга Гераклита разделена на три главы – о Вселенной, о государстве и о теологии. То есть автор второго века новой эры, говорит о том, что они располагают полным сочинением Гераклита, которое было написано за семьсот лет до этого. То есть книга просуществовала семь веков, её цитирует Платон, её цитируют более поздние мыслители, а потом она таинственно исчезает. До нас дошли лишь несколько десятков фрагментов, по которым пытаются выстроить общую парадигму мыслей философа.
Это можно сравнить с руинами древнего храма…мы видим несколько колонн, кусок фундамента, небольшой фрагмент стены, но, как выглядело само здание целиком по таким скудным нарезкам, нам представить очень трудно.
Точно также и с трактатом Гераклита…что-то мы можем понять, но увидеть, составить полное представление о его произведении практически невозможно.
Когда читаешь его тексты, кажется, что он не хочет быть понятым, его мышление подаётся в виде знаков, символов, различных аллегорий, посредством которых он создаёт несколько ярких образов. Гераклит говорит, что «природа» любит прятаться, говоря о ней, как о чём-то истинном. Или в другом фрагменте: «Тайная гармония лучше явной». По такому же принципу «таинства смыслов» он писал своё сочинение, которые более поздние философы назвали «темный стиль Гераклитового писания», а самого мыслителя называли Гераклит «Тёмный».
Он часто говорит намёками, прячась за различные символы, поэтому его речь трудно интерпретировать. Фрагменты, дошедшие до нас можно вместить на нескольких станицах, а книг о нём и о его воззрении написано сотни, в которых его высказывания даны в тысячах вариаций, иногда прямо противоположных.
Долгое время считалось, что Гераклит учит о «единстве противоположностей». Некоторые исследователи, даже, считают его «отцом диалектики». Это мнение основано на нескольких фрагментах из его высказываний: «…тождественен Аид с Дионисом» или «одно и тоже в нас – живое и мёртвое, бодрствующее и спящее, молодое и старое, ибо Это, изменившись есть То и обратно То, изменившись, есть Это» или «бессмертные смертны, смертные бессмертны, одни живут за счёт смерти других, за счёт жизни других умирают» и наконец «война – отец всех, царь всех: одних она объявляет «богами», других – людьми, одних творит рабами, других – свободными».
То есть Гераклит пытается описать некий миропорядок, при этом, на первый взгляд, в его мышлении просматривается диалектический принцип соединения противоречий в единое тождественное начало, противостояния которые задают движение и постоянно меняют реальность.
Но, многие современные учёные, на основе, в том числе, последних филологических исследованиях, считают, что у него нет никаких противоположностей, а есть идея о том, что существует правильный, объективный взгляд на мир, разумные суждения, которые большинству людей не понятны, и есть разброд мнений и невежественных интерпретаций толпы.
Согласно Гераклиту, каждый из нас представляет реальность в каких-то определённых, субъективных аспектах, что искажает её объективное восприятие, тогда как мир надо познавать в виде некоего единого, целостного явления.
Он говорит, что «уши и глаза плохие свидетели для варварских душ». То есть, если душа человека черна ворохом пороков и страстей, если душа человека «варварская», невежественная, то она не познает этот мир в его истинном единоначалии, а воспримет его в примитивных, гротескных формах. Он говорит, что плохая душа – влажная, а благородная душа – сухая, при этом состояние нашей души таково, что никогда нельзя достичь предела её глубины. Она неисчерпаема, поэтому наша задача познать свою душу, свой «логос», чтобы постичь «логос» космоса – «логос» мироздания. В этом заключается истинная гармония, истинное «счастье»…«если бы счастье заключалось в телесных удовольствиях, мы бы назвали счастливыми быков, когда они находят горох для еды».
Поэтому часть фрагментов Гераклита посвящена космосу, его красоте, о том, как он видится с разных точек зрения, а другая часть говорит о человеческой душе. Эти фрагменты очень трудны для переводчиков, поскольку никто не знает, что Гераклит вкладывает в понятие «логос». И сколько бы не было попыток токовать эти тексты, до конца утверждать истинную семантику этого слова в интерпретации Гераклита мы не можем. Несколько его фрагментов о «логосе» дошли до нас в подаче раннехристианских авторов. Сегодня же, в новых переводах, в частности переводчик и комментатор Ип Мансфельд, раскрывает «логос» Гераклита, как «истинное толкование», «истинная речь», то есть нечто подлинное, незыблемое.
Так, касаясь политики, философ говорит о том, что граждане должны держаться за общий «закон», как за стену города, ибо все должны жить по некоему общему закону – несотворённому, вечному, разумному. Все должны жить согласно «логосу».
В одном из фрагментов особенно ярко видно, что Гераклит нащупал это единоначалие «несотворённого» – «Эту вот Речь (логос) сущую вечно, люди не понимают и, прежде, чем выслушать её, и выслушав однажды. Ибо, хотя все люди напрямую сталкиваются с Этой – вот Речью (логосом), они подобны незнающим её, даром, что узнают на опыте точно такие слова и вещи, какие описываю я, разделяя их согласно природе (согласно истине) и высказывая их так, как они есть. Что же касается остальных людей, то они не осознают того, что делают наяву, подобно тому, как этого не помнят спящие».
Гераклит повествует нам о существовании «логоса» – некоего единого, вечного, истинного смысла, который он называет «Речью». И вот эта Речь обращается к людям, но они не понимают её. Они не могут расслышать это послание, хотя, будучи частью физической реальности, они постоянно слышат его, но не понимают, будто спящие.
Кстати сказать, образ «спящего» часто используется Платоном, в качестве олицетворения души испорченной, порочной, в то время, как познание, очищение характеризуют душу «пробуждающуюся».
Так, посредством первых философов, Всемогущий Господь создал для нас образы интеллектуального мира, в котором есть человек мыслящий, размышляющий и потому «бодрствующий», а есть человек, удовлетворённый своим невежеством, и потому «спящий». Похожий приём, но с более жёсткими проекциями, Всевышний использует, когда обучает нас своей религии посредством целой череды Писаний и посланников, олицетворяя Веру с «жизнью», а Неверие – со «смертью». Поэтому, сравнивая между собой верующих и неверующих, Он говорит в одном из Своих аятах: «Не равны между собой живые и мёртвые», или в другом: «О те, которые уверовали! Отвечайте Аллаху и Посланнику, когда он призывает вас к тому, что дарует вам жизнь». Али ибн Абу Талиб, один из выдающихся сподвижников последнего пророка, часто говорил: «Поистине, человек спит, когда живёт и просыпается, когда умирает». На антитезе о человеке мыслящем и верующем, рождается следующая ассоциация: тот, кто не размышляет – спит, а тот, кто не верует – мёртв.
Между тем, в приведённом фрагменте, Гераклит показывает нам ещё одно свойство человеческой природы – неприятие истины. Он сокрушается о том, что даже когда он говорит людям об этой Речи, «согласно природе…», то есть в её идеальных аппликациях, то люди всё равно отталкивают его, поскольку они «спящие». Он считает, что его речь артикулирует речь истины – «космоса», речь самой «реальности», их смысл он пытается донести людям, но ничего не выходит. В одном из фрагментов, он говорит: «Те, кто слышали, но не поняли, глухим подобны: «присутствуя – отсутствуют», говорит о них пословица».
На протяжении тысячелетий с этой проблемой сталкивались посланники АЛЛАХА в ещё более трагичных формах. Истину, которую они несли, не просто не принимали, а их самих лишали жизни из-за неё. В Священном Коране, Господь выделил пять пророков, которые прошли самые тяжёлые испытания людского отторжения – Ной, Авраам, Моисей, Иисус и Мухаммад (мир и благословение всем посланникам).
Гераклит видит свою роль в том, чтобы раскрыть людям «логос», как некую подлинную, космическую идею мироздания, и он прекрасно понимает, что его всё равно не поймут. Он раздражён этим, он резок в высказываниях и сторонится обывательских компаний. Он публично даёт колкие советы, обращаясь к толпе: «Скрывать невежество предпочтительнее, чем обнаруживать его публично». Непонимание угнетает мыслителя и один из фрагментов отчётливо передаёт эту его досаду: «Ослы золоту предпочли бы солому». Даже животные более разумны, чем большинство людей, поскольку они не обманываются внешним блеском пустого бытия, а выбирают то, что по настоящему полезно и значимо. А, поскольку у людей всё по-другому, чтобы невежды не подступили к его мыслям, он как бы вуалирует их метафорами и намёками, снискав себе это прозвище – Гераклит «Тёмный». Наверно он думал так… раз большинство вообще не поймёт «логос», я упакую знание о нём в символы и загадки для тех, кто придёт и раскроет их.
Он пишет: «Поэтому должно следовать общему, но хотя разум – общ, большинство людей живёт так, как если бы у них был особенный разум». То есть наш разум имеет общую природу, все мы – носители единой, негасимой истины, а люди ведут себя так, словно у каждого собственная «правда», вместо того, чтобы выстраивать наше самосознание на общей, объективной основе. Гераклит уверен в том что он говорит, считая, что это не его частное мнение, а истина из «истин космоса», «логоса».
Параллельно он создаёт несколько ярких образов, в которые прячет матрицы своего мышления, и один из них, образ «вечно живого огня», который несёт возмездие нечестивым душам. Цитата мыслителя: «Всех и вся, нагрянув внезапно, будет Огонь судить и схватит».
В некоторых текстах ярко просматривается его образ «потока реки»…«в одну и туже реку входим и не входим. Мы есть и нас нет» или «нельзя дважды вступить в ту же реку».
Гераклита долго считали философом, который развивал теорию «вечного становления»: он рассматривал реальность, как непрерывный поток реки – учение, которое граничит с абсолютным скептицизмом, поскольку всё меняется, всё проносится, реальность трудно схватить и почти невозможно понять потому, что сама реальность, подобно потоку воды в реке, всегда утекает.
Но, автором такого образа Гераклита является Платон. В одном из своих диалогах, где Гераклит выступает таким скептиком, Платон как бы оппонирует ему. У Гераклита «космос», это постоянный поток, в отличии от Парменида, для которого «бытие» неподвижно и спокойно. То есть, для одного реальность – это динамика, а для другого – статика. А себя Платон противопоставляет им обоим и в диалоге «Софист» он пытается соединить подвижность и покой.
Современные исследователи всё чаще говорят о том, что Платон повинен в ложном толковании Гераклита.
На самом деле он не говорит нам, что мы не можем схватить реальность, наоборот, его мысль примерно такова: вода меняется, а река остаётся. Это то, что сохраняет нашу самоидентичность при новых и новых разнообразиях. Гераклит, действительно, хочет подчеркнуть динамику реальности, но он не говорит, что мы не можем её познать, как Платон пытается преподнести. Он предлагает схватить единство «космоса» со всем многообразием его процессов, через познание его «логоса», его истинного смысла, который говорит с нами посредством физически изменяющейся реальности.
Ещё один яркий образ, созданный Гераклитом, образ «играющего ребёнка». Мыслитель очень часто подчёркивает, что «необходимость», «судьба», «рок» – это главная сила и мы не можем ей противостоять. Иногда для олицетворения «необходимости» он использует образ «войны». И для того, чтобы заострить эту мысль Гераклит приводит нам аллегорию «играющий ребёнок», по одним переводам, играющий в шашки, по другим – в кости. Он говорит: «Век – дитя играющее, кости бросающее, дитя на престоле». То есть он сравнивает «судьбу» с ребёнком, который играет в кости, соединяя в этом образе элемент её закономерности и непредсказуемости, поскольку ребёнок играет в игру, у которой есть определённые правила, вместе с тем, какая выпадет комбинация костей, никто не знает. «Судьба» свободна и непосредственна, как дитя, и она непостижима.
Так Гераклит предстаёт перед нами философом, который избирает очень незаурядный путь сообщения своих мыслей. Он говорит о некой вечной «сотворяющей» силе, о всеобщем «логосе», который составляет миропорядок. Он преподносит себя как одного из «избранных», который посвящён в его истинные смыслы, но люди его не понимают, поскольку похоже на спящих и он, вынужденно, заключает свою философию в некие образы и полунамёки.
Как и в отношении большинства досократиков, нам практически ничего не известно о Пармениде. По представлению Диагена Лаэртского, он жил в городе Элея, греческой колонии в Италии, был учеником Ксенофана, фигуры достаточно интересной, чтобы остановиться на ней чуть подробнее.
Ксенофан был скорее поэтом, чем философом, который писал стихи, затрагивая различные философские темы. Но ярче всего, в своих сатирических произведениях, он подвергал жёсткому осуждению господствовавшие представления о множестве «богов», считая мифологию выдумкой поэтов, продуктом исключительно человеческого воображения. Сохранились несколько отрывков с его текстами о теологии. Он учит, что «бог» един, что он выше всех «богов»: «есть один только Бог меж людей и «богов» величайший, не похожий на смертных ни обликом, ни сознанием». Ксенофан впервые отделяет антропоморфные качества «бога» от его подлинного образа, который мы не можем себе представить – он вне наших ассоциативных возможностей: «весь целиком Он видит, весь сознаёт и весь слышит. Но без труда помышлением ума Он всё потрясает…вечно на месте одном пребывает, не двигаясь вовсе, переходить, то туда, то сюда Ему не пристало». Ксенофан, не стесняясь, критикует таких признанных законодателей мифологической картины мира и творческих авторитетов, как Гомера и Гесиода: «всё на «богов» возвели Гомер с Гесиодом, что только у людей позором считается и пороком: красть, любы творить и друг друга обманывать тайно». Он впервые передаёт этот диссонанс сознания при восприятии «богов», воспетых поэтами – как же они могут быть «богами», существами чистыми и светлыми, если вы (Гомер и Гесиод) рассказываете людям, как они обманывают, крадут, любодеют? Он настойчиво пытался показать людям, что поэты научили их ложной религии.
Далее, Диаген Лаэртский повествует о том, что Парменид первый учил о шарообразной форме земли, что земля – это центр космоса, что люди произошли из ила и что в основе всего два элемента: огонь и земля.
Другой образ Парменида создал Платон в диалоге, который он так и назвал – «Парменид». Это один из самых сложных диалогов, неоплатоник Прокл считал этот диалог центром философии Платона. В нём Парменид изображён в образе почтенного старца, мудрёного мыслителя, который беседует с молодым Сократом, испытывая его искусство обращения с идеями. По сюжету, между авторитетным Парменидом и юным Сократом разыгрывается своеобразная дуэль, где старец указывает на противоречия в учении об идеях. Некоторые современные комментаторы предполагают, что в этом диалоге Платон сводит счёты с Аристотелем, отвечая таким образом на критику своих воззрений со стороны ученика.
Но это всего лишь образ, который Платон использует для своих сюжетных планов.
Парменид написал свое сочинение «О природе» в поэтической форме, отсюда возникают трудности с переводом, поскольку для того, чтобы сохранить философский замысел, переводчик вынужден давать текст в форме прозы, и поэтический стиль теряется.
Благодаря неоплатонику VI века Симпликию, который сохранил единственный фрагмент от Анаксимандра, также сохранилось и несколько больших отрывков поэмы Парменида.
Первый фрагмент – это пролог…молодого Парменида девы несут на колеснице вверх, в чертоги некой «богини», «богини миропорядка». Колесница всё время устремлена вверх и, когда они подлетают к тяжёлым воротам, девы произносят определённые слова, ворота со скрипом распахиваются и Парменида встречает «богиня». Она встречает его очень благосклонно, с улыбкой, берёт его за правую руку, вводит в свой замок и объявляет о том, что собирается поведать ему и истину, и мнение смертных.
На этом фрагмент обрывается.
Но, что сразу бросается в глаза?! Парменид написал поэму, уникальную по своей идейной экспозиции, в центре которой человек, который в сопровождении неких эзотерических существ совершает физическое вознесение вверх, к самым истокам истины. Этот образ был абсолютно не свойственен для авторов того периода античности. Совершенно непонятно откуда он его взял и почему он, просто, не описал свои воззрения, как это делали другие мыслители?! Да! Предшественники Парменида говорили о мироздании, создавая вокруг него определённый мифологический фон, а поэты писали свои произведения, закручивая сюжеты вкруг «богов», и в этом не было ничего нового. Но, образ физического восхождения человека вверх, в небо, в самую высшую точку «начала всех начал», где ему открывается истина, на тот момент, было совершеннейшим ноу-хау.
Вполне возможно, что за много веков до этого, Всемогущий Творец это сделал с одним из своих посланников из какого-то древнего народа, который не принял его посланническую миссию. Однако история об этом событии, каким-то образом, осталась. Очевидцы передали её современникам, те дальше, так из уст в уста, из поколения к поколению, от одной общины к другой повествование о «чудесном переносе» превратилось в красивую легенду, которая и дошла да Парменида. Возможно, это были отголоски рассказа о вознесении пророка Идриса, которое произошло за много тысячелетий до этого времени, когда люди были максимально приближены к эзотерическому миру. Но, интересно то, что через пять веков после Парменида, Всевышний Господь перенёс к себе Своего пророка Ису, чтобы в конце времён, вновь направить его на землю для Своей завершающей миссии, а ещё через шесть веков после этого, Он физически вознёс Своего последнего пророка Мухаммада в сопровождении ангела Джибриля к высшей небесной точке – к Лотосу крайнего предела, где ему была открыта сакральная реальность. Только, в отличии от своих «собратьев», Мухаммад был вознесён и возвращён на землю в течение одной ночи.
В другом фрагменте, Парменид раскрывает своё учение о «бытие», перечисляя его свойства, причём делает это языком Гомера. Бытие вечно и неуничтожимо, «богиня» поведала мыслителю о существовании только одного пути мышления, который гласит: «Есть». И вокруг этого «Есть» и вращается всё описание бытия. Кроме того, в поэме впервые зарождается «теория убеждения», когда автор говорит не просто о риторических воззрениях, как прежние философы, а приводит доказательства и аргументирует представленные тезисы.
«Богиня» учит его: «Оно не «было» никогда и не «будет», так как оно «есть» сейчас – всё вместе, одновременно, одно непрерывное. Ибо что за рождение будешь выискивать ему? Как и откуда оно выросло? Из не – сущего? Этого я не разрешу тебе высказывать или мыслить, ибо нельзя ни высказывать, ни помыслить: «Не есть». Да и какая необходимость побудила бы его, скорее позже, чем раньше, начав с ничего родиться на свет».
Парменид апеллирует таким приёмом, который в логике называется «сведение позиции оппонента к абсурду». То есть он говорит…допустим бытие родилось, но что это значит?! Это значит, что вечное «Есть» рождается из некоего вечного «Не есть». Но как «ничто» может породить «что-то»?!
Таким образом, показывая несостоятельность иного суждения, он доказывает своё.
«…следовательно оно должно быть всегда или никогда. Равно, как и из сущего сила достоверности никогда не позволит рождаться чему-либо, кроме него самого. Вот, почему Правда не отпустила сущее рождаться или гибнуть, ослабив оковы, но держит крепко…».
То есть, некая «Правда», некая «мировая справедливость» не расслабляет оковы и держит бытие крепко, чтобы оно никуда не двигалось. Бытие самотождественно, оно не может быть или не быть, оно только «есть».
«…спор по этому делу – вот в чём: Есть или Не есть? Так вот решено, как этого требует необходимость. Тем самым всё непрерывно: ибо сущее примыкает к сущему. Неподвижное, в границах великих оков, оно безначально и непрекратимо, так как рождение и гибель отброшены прочь: их отразило безошибочное доказательство, оставаясь тем же самым в том же самом месте, оно покоится само по себе. И в таком состоянии оно остаётся стойко, ибо неодолимая Ананкэ (имя «необходимости») держит его в оковах предела, который его запирая – объемлет».
Звучит первая, аргументированная теория реальности, описывающая все её фундаментальные свойства.
«…на этом пути остаётся только то, что Есть. На этом пути перед нами много примет у него: оно нерождено, несмертно, цельно, единородно, недвижно, полнопредельно, не было и не будет, но есть, но ныне, но вкупе, слитно, едино. Какое ему ты припишешь начало? Как и откуда ему взрасти? Из Небытного Бытным я не позволю его ни сказать, ни подумать: ни сказа Нет, ни думы о том, что не есть. И какая потреба из ничего повелит ему стать – иль раньше, иль позже? Нет: или только быть, или только не быть ему должно. Точно также из Бытного стать чему-то иному мощь убежденья не даст. Оттого-то в крепчайших оковах держит Правда её, ни в рождение, ни в смерть не пуская. Стало быть нам осталось одно измыслить решение: Есть или Не есть? Но нами уже решено неизбежно бросить неистинный путь, недоступный ни думе, ни сказу и на другой восступить путь сущий и истинно сущий. Как же Бытному в будущем стать? Как в прошлом начаться? То, что было – не есть; не есть и то, что в грядущем. Вот и погасло Рожденье и стала немыслима Гибель. Далее всё подобно себе, потому – не делимо: нет нигде ничего ни больше, ни меньше – слиянность не разлучима ничем. Всё единым исполнено Бытным, всё слиянно, что есть. Бытным к Бытному плотно приникнув. Так в пределах великих оков существует недвижно то, чему нет ни конца, ни начала: и Смерть, и Рожденье изгнаны, их отвела достоверная Истины сила. Так, само в себе и само по себе пребывает Бытное там, где оно неизменно лежит: неизбежность мощная держит его, сжав кругом в оковах предела, ибо тому, что Есть невместна незавершённость».
Так, Парменид учит о неизменности бытия, о том, что оно находится в постоянном покое и никогда не меняется. Оно не рождается и не гибнет, оно всегда тоже самое.
Зенон Элейский
Зенон был приёмным сыном и единственным учеником Парменида. Он родился в Элеи на территории Южной Италии и всю жизнь прожил в родном городе.
Его учения, его взгляды дошли до нас только в изложении более поздних мыслителей. Он является одним из участников диалога Платона «Парменид», упоминается Аристотелем в трактатах «Физика» и «Метафизика», о нём пишут комментаторы трудов Аристотеля, прежде всего Симпликий, а также другие интеллектуалы античности и средневековья, включая Плутарха и Диогена Лаэртского.
Как и в отношении других мыслителей «досократического» периода, сведения об этом философе крайне скудны и крайне противоречивы, однако в наше время существуют некоторые истории и факты, которые в определённой степени позволяют сложить некую картину его творческого пути.
Аргументы и философское мышление Зенона рисуют его образ, как непревзойдённого полемиста. В диалоге «Федр» Платон называет его «элейским Паламедом», прекрасно владеющим «искусством словопрения». Плутарх характеризует его в духе описания софистов: «Он умел искусно опровергать приводя через контраргументы к апории в рассуждении». В диалоге «Алкивиад I» на софистику Зенона недвусмысленно намекает и Платон, выставляя его философом, который брал высокую плату за свои уроки, а из всех философских школ того времени платное преподавание практиковали только «софисты».
Зенон был не просто оригинальным мыслителем, но и очень мужественным политиком. Когда к власти пришёл жестокий, беспринципный тиран по имени Неарх, он возглавил группу оппозиционеров, которые вознамерились свергнуть диктатора. Однако заговор был раскрыт, философ арестован и подвергнут жесточайшим пыткам в присутствии самого Неарха. На допросах от него требовали выдать сообщников, но он стойко прошёл все испытания и мужественно принял свою смерть, которая описана в двух версиях.
По одной из них, Зенон откусил свой язык и выплюнул его прямо в лицо тирана. По другой, он попросил Неарха подойти поближе, якобы для того, чтобы шёпотом сообщить ему имена своих друзей, но, дождавшись удобного момента Зенон схватил его зубами за ухо и не отпускал, пока стражники не закололи его.
Незаурядный человек, философ и мыслитель, который был отмечен почти всеми выдающимися учёными в истории науки. Аристотель описывает его, как автора особого способа дискуссии под названием «диалектика», истоки которого он почерпнул у своего учителя Парменида. Конечно, в последующем у Гегеля и Карла Маркса этот термин существенно преобразился, но на тот момент, будучи однокоренным слову «диалог», диалектика, с лёгкой руки Зенона, стала практиковаться в философских беседах и представляла собой особый метод аргументации под названием «доказательство от противного». Предполагая истинность суждения оппонента, Зенон сводил его к абсурду посредством устойчивой цепочки доводов и общеизвестных истин.
Своей главной интеллектуальной задачей он считал защиту философских взглядов учителя, которого почитал безмерно.
Следуя своему методу дискуссии, он составил около 40 «апорий» – парадоксов и противоречивых суждений противников Парменида. Однако до нас дошли только девять из них в описании Аристотеля и некоторых других авторов.
Апория «против множественности».
Согласно Пармениду, в мире существует единое и неделимое бытие. Его оппоненты считали подобное суждение абсурдным, ведь совершенно очевидно, что существует множество элементов и все они делимы до бесконечности.
Зенон отвечает на это: «Всё сущее должно быть единым и неподвижным. Если сущее не будет единым и неделимым, но может делиться на множество, единого по сути вообще не будет, ибо если непрерывность можно делить, это будет означать, что её можно делить до бесконечности, а если ничто не будет по сути единым, невозможно и множество, поскольку множество составлено из многих единиц. Итак, сущее не может быть разделено на множество, следовательно есть только единое. Это доказательство может строиться и по-другому, а именно: если не будет сущего, которое неделимо и едино, не будет и множества, ибо множество состоит из многих единиц. А ведь каждая единица либо едина и неделима, либо сама делиться на множество. Но, если она едина и неделима, Вселенная составлена из неделимых величин, если же единицы сами подлежат делению, мы будем задавать тот же самый вопрос относительно каждой из подлежащих делению единиц и так до бесконечности. Таким образом, если существующие вещи множественны, Вселенная окажется образованной бесконечным числом бесконечностей. Но, поскольку этот вывод нелеп, сущее должно быть единым, а быть множественным ему невозможно, ведь тогда придётся каждую единицу делить бесконечное число раз, что нелепо».
Согласно Зенону, утверждение о множественности и делимости во Вселенной абсурдно, ибо в одном случае оно допускает делимость вещи до состояния «ничто», тогда нет самой вещи. А в другом случае, делимость уходит в бесконечность, при этом обратный процесс воссоздания вещи представляет собой бесконечное соединение бесконечностей, что также приводит к парадоксу суждения.
Особый интерес вызывают апории Зенона, в защиту философии Парменида о неподвижности мира – всё во Вселенной недвижимо, утверждение обратного приводит к абсурду.
Так, в апории «Дехотомия», мыслитель указывает, что каждый движущийся предмет, который должен преодолеть какое-то определённое расстояние, сначала должен пройти половину пути, а до этого – четверть пути и так до бесконечного уменьшения, ибо любой, даже самый маленький отрезок, можно разделить пополам. Поскольку при очередном новом делении всякий отрезок остаётся конечным, а число таких отрезков бесконечно, это расстояние невозможно пройти за конечное время. При этом длина пути и скорость движения предмета не имеют никакого значения.
В апории «Стрела», Зенон аргументирует позицию своего учителя относительно вечного покоя бытия, прибегая к примеру со стрелой.
Когда лучник выпускает стрелу, в каждый момент времени она будет занимать определённое место, равное самой себе, ибо в противном случае стрела была бы «нигде». А раз так, то она находится в состоянии покоя. «Летящий предмет всегда занимает пространство, равное своему объёму. Но то, что всегда занимает равное себе пространство, не движется. Следовательно оно покоится». Отсюда вывод: движение – это сумма состояний покоя, а это невозможно, ибо из «ничего» ничего не бывает.
С тех пор прошло почти 2500 лет. Учение Зенона нам представляется всё более и более наивным и смешным. Ещё Аристотель в своей «Физике», а затем Симпликий и другие античные философы отражали тезисы Зенона в своих работах, как паралогизмы – ошибочные суждения, основанные на искажённых интерпретациях. Современные учёные уже давно говорят, что все его апории легко решаются методами современной математики.
Но, что удивительно, в последние десятилетия, парадоксы Зенона вновь вызывают к себе повышенный интерес. В 1978 году американские физики открыли один из эффектов в квантовой механики именно на основе его апории о «Стреле», так и назвав это явление – квантовый эффект Зенона. Одно только это обстоятельство ярко свидетельствует о том, что он не так уж прост, а его воззрения не настолько наивны и примитивны, как это кажется на первый взгляд.
О философе Зеноне ходила одна легенда. Однажды он посетил Афины и собрал горожан, чтобы рассказать им свои апории. Одно из таких занятий посетил известный философ-киник Диаген Синопский, который всё время молчал и только прохаживался из стороны в сторону. Афиняне послушали мыслителя о неподвижности мира, посмотрели на Диагена и сказали: «Так вот же оно – движение», посмеялись над Зеноном и разошлись.
Александр Сергеевич Пушкин посвятил этой легенде короткое стихотворение.
Движенья нет, сказал мудрец брадатый,
Другой смолчал и стал пред ним ходить
Сильнее бы не мог он возразить;
Хвалили все ответ замысловатый.
Но, господа, забавный случай сей
Другой пример на память мне приводит:
Ведь каждый день пред нами солнце ходит,
Однако ж прав упрямый Галилей.
