Что удивительно, очнувшись после такой процедуры, никто из посетителей и не думал жаловаться. Наоборот, благодарили своего избавителя и щедро расплачивались домашними припасами, а в редких случаях и парой-тройкой монет.
Я довольно долго склоняла отца к идее создать новые, удобные для зубного дела орудия, которые якобы увидела в учёной книге вымышленного монаха. Наконец, мне всё же удалось его убедить, и отец попросил растолковать, как они выглядят.
Первая попытка нарисовать схемы инструментов не сразу увенчалась успехом – в нашем доме не было ни клочка бумаги и, уж тем более, чернил. О соседях и говорить не приходилось.
– Мы не монахи и не господа, чтобы в доме держать чернила и бересту. Но, слава Господу, грамоте и счёту ты обучена, всё-таки дочь кузнечных дел мастера, потому пойду-ка к пономарю нашему, добуду тебе, что потребно.
В итоге он отправился на поклон к деревенскому пономарю, служившему при церкви, и у него разжился листом пергамента, очиненными гусиными перьями и пузырьком чернил. Взамен служитель божий получил большую корзину домашней снеди, копченый окорок и добрую бутыль эля.
Теперь, когда было на чём рисовать, осталось воплотить в жизнь идеи чертежей, которые дни напролет крутились у меня в голове. Пришлось изрядно повозиться, осваивая технику рисунка с помощью гусиных перьев. Сначала проклятое перо скользило меж пальцами, норовя выскочить и забрызгать все вокруг чернильными пятнами. Но потихоньку я научилась управляться с ним и вошла во вкус.
Когда я закончила со схемами, отец внимательно всё изучил. Одобрительно крякнул, и принялся за работу.
С этой минуты я стала неотрывно присутствовать рядом с ним в кузне, наблюдая, как виртуозно он создает на своей наковальне детали неведомых ему доселе штуковин. Как же было приятно осознать, что мой отец – кузнец от Бога, мастер золотые руки. Наблюдать за его работой было сплошным удовольствием!
По моему совету Джон использовал для создания новых инструментов добротную сталь, с которой ему и раньше не раз приходилось иметь дело, выполняя заказы господ.
Много дней он колдовал над изделиями, и, наконец, результат превзошел все мои ожидания!
Теперь в нашем арсенале был целый набор примитивных стальных помощников. Я условно разделила их на щипцы, элеваторы и люксаторы.
Щипцы по моим чертежам отец сработал двух типов: для удаления корней зубов и для удаления зубных осколков. Корневые щипцы имели сходящиеся щёчки при смыкании, и получились намного удобнее в пользовании, чем те железные монстры, которыми отец рвал зубы до сих пор.
Элеваторы были нужны в качестве рычажного инструмента. В медицине будущего их применяют в челюстно-лицевой хирургии для удаления зубов и зубных корней.
А люксатор – это уж совсем невиданный средневековыми лекарями инструмент. Он позволяет проводить удаление зуба легче и безопаснее.
Конечно, любой зубной техник будущего посмеялся бы над нами, но в моём случае выбирать не приходилось. Главное, что с новыми орудиями кузнец будет причинять пациентам гораздо меньше боли. Мне осталось научить его правильно с ними управляться.
Надо сказать, что новая идея постепенно увлекла отца не меньше, чем меня. Он часами изучал свои творения, радовался им, как малый ребенок новым игрушкам.
Ну, полдела сделано. Теперь я задумалась над надежным средством для анестезии. На ум первым пришел эфир, и я стала вспоминать историю алхимии…
Глава 8
Итак, древняя анестезиология… Что же я помню о ней из университетского спецкурса? В Европе в средние века прогрессивная медицина подвергалась гонениям церкви. Святоши внушали народу: болезнь есть наказание свыше за грехи наши, и не дело облегчать страдания хворых, коли их сам Господь покарал болезнью.
Но даже в те суровые времена лекари как могли старались облегчить страдания заболевших. Знахари применяли такие средства, как опий, белена, цикута, семена латука, сок смоковницы и некоторые другие растения. Отец упоминал, что Мэгги дает больным маковую настойку. Хм, по сути это и есть тот же опий…Надо бы хорошенько расспросить старушку…
А диэтиловый эфир появился только в XIX веке… Первую операцию под эфирным наркозом тогда выполнил американский хирург Лонг. Но до этой революции ещё очень далеко…
Интересно, а смогла бы я создать эфир самостоятельно? Нет, без определенного оборудования и опыта алхимиков никак не обойтись. Где же я найду алхимика в деревенской глуши? В средневековье они обитали, я думаю, только в городах. В основном, надо полагать, это были выходцы из тех же медицинских школ, вроде Салернской корпорации врачей. Наверняка такие доктора где-то есть и у нас – достал же откуда-то отец Стефан свои медицинские книги!
Да, о создании эфира на настоящий момент говорить ещё рано, – в итоге разочарованно подытожила я. Но вот с опиатами поэкспериментировать обязательно нужно! Надо наведаться к Мэгги, добрая знахарка не откажет мне в совете.
Решив так, я наскоро оделась, наложила в большую плетеную корзину нехитрых домашних гостинцев для старушки и, около полудня, покуда отец работал в своей кузне, отправилась к целительнице.
Лачуга Мэгги стояла за околицей деревни, в стороне от других домишек. Её жилище представляло собой небольшое деревянное строение, ветхое и старое, как и его хозяйка. Крыша была покрыта соломой, а стены сложены из грубо обработанных брёвен. Домик был окружен небольшим садиком, где старушка, видимо, выращивала лекарственные растения, чтобы не ходить за ними далеко в лес или поле. Среди прочих растений я заметила мяту, ромашку, календулу и другие травы, наполнявшие всё пространство дворика терпкими, бодрящими ароматами.
Подойдя к дому, я открыла входную дверь и ступила внутрь. В помещении царил полумрак, единственным источником света служило маленькое окошко, затянутое бычьим пузырём. В центре комнаты высился потемневший от времени деревянный стол с грудой глиняных горшков и плошек, напротив входа прямо на стене висели кривовато прибитые полки, на которых у старой Мэгги, судя по всему, хранились настои, коренья, мази и другие нужные в её ремесле снадобья. На стенах висели пучки сушёных трав, а на полу лежала вязанка сена, служившая по всей видимости постелью. В углу комнаты находилась глиняная печь, на которой знахарка готовила немудрёную пищу, ею же обогревала своё жилище. Рядом с печью стояла деревянная скамейка, такая же ветхая и темная, как все предметы в этой обители.
Мэгги была дома. Она возилась у плиты, помешивая черпаком в котле какое-то зелье, издававшее малоприятный запах. Огромный чёрный кот, по виду раза в два больше нашего Тибо, тёрся об её ноги, а, увидев меня, зашипел и кинулся в угол комнатки, испугавшись чужака в доме.
Мэгги обернулась на скрип двери.
– А, Лира, девочка моя! Вот уж не ждала, не гадала! – старушка радостно заулыбалась беззубым ртом. – Проходи, деточка, садись. Просто так решила меня проведать, аль нужда какая появилась?
– Я, тётушка Мэгги, и навестить вас пришла, да, скажу прямо, и за советом. Вот, гостинцев вам принесла, что Бог послал, – протянула я старушке свою корзину. – И отец вам кланялся, просил захаживать к нам, как досуг будет.
– Ну, спасибо, спасибо, голубка, что не забываешь старуху, – знахарка поставила корзину со снедью на стол и стала неспешно вынимать содержимое. – Да куда же столько притащила-то, разве я одна осилю такую груду? Что, мне, старой надо-то – хлеба ломоть, да браги глоток. Ладно, что не съем, снесу хворым. Нужды-то в нашей деревне хватает, а уж больным и подавно харчи сгодятся. Что ж, сказывай, за чем пришла? Какого совета просишь?
– Видите ли, дело такое. Хочу попросить вас: обучите меня, как боли облегчить тем людям, которые приходят к батюшке зубы рвать. Мучаются они сильно, жаль мне их. Как увидела я недавно, что отец живого человека кулаком оглушил, так дурно мне стало. Слышала я, знаете вы секрет настойки из мака, от неё человек в забытье впадает и боли не чувствует, – я постаралась придать своей просьбе невинный тон несведущей в медицине девушки.
Старушка пристально посмотрела на меня, вздохнула и стала неторопливо говорить своим скрипучим голосом.
– Сподобил же Господь, привёл ко мне тебя, чтобы секреты мои передать. Я всё думала: помру, кто же болящим помогать будет? Ан, выходит так, небеса мне ученицу послали. Расскажу тебе, что знаю, а ты уж это в помощь скорбям людским употреби.
Что ж…запоминай, доченька. Поведаю тебе я о маке. Цвет этот непростой, видно, Господь его создал с умыслом. Да только опаска тут нужна: не ровен час, неправильно зелье сваришь, от него человек может и навеки сном забыться. Мак-то, он на все случаи пригоден. И корешки, и листья, и коробочки – всё в ход пустить можно. А в листьях-то сила главная: хранят они в себе сок млечный, маковый сок. Он-то в забытье и уносит. Листья маковые для заготовки я собираю, как сам цвет полностью в зрелость войдет. Раньше собирать опасно – ядовиты будут! Запомни это крепко-накрепко, Лира! А вот корешки, напротив, срывать нужно, пока коробочки ещё не дозрели. Выкопай бережно корешки, от земли очисть, высуши хорошенько да в ступке растолки. Коробочки на время дозревания лучше обвязать загодя тряпицей, не то семена-то все осыпятся…
Знахарка встала, подошла к своему ветхому шкафчику и порылась в нем. Достала маленькие мешочки, перевязанные бечёвками.
– Вот он тут у меня, маков цвет. Здесь – листики, здесь, гляди-ка, семена. От многого настой маковый пособляет, ох, от многих хворей. И боль головы снимет, и, коли сердце прихватит, поможет. Кто животом мается – тем тоже даю его. Ну а ежели он нужен как оберег от боли, так тому свой секрет есть. Запомнишь аль запишешь?
Услышав это, я не смогла скрыть своего удивления..
– Тётушка Мэгги, а у вас есть, на чём писать? – спросила я с неподдельным изумлением. Достать бумагу и чернила в нашей деревне – тот ещё квест!
– Как же, милочка, память-то моя уж не та, что прежде. Все свои секреты записала, авось, кому и пригодятся, как отойду на небеса. Года-то уж мои преклонные, пора и в вечный путь сбираться… Да ты, небось, и не слыхала, что я грамоте обучена. Дело давнее. В юные годы отдал меня отец покойный на воспитание к монашкам в монастырь. Дом наш из хороших был, батюшка достаток имел. Ну, и обучили меня там письму, да счёту, да белошвейному делу. Сейчас-то многое подзабыла. Да и глаза не те, печатные да писаные буквы плохо уж разбираю. А когда могла, всё, что знала да примечала, всё записывала…
Старушка поковыляла в другой конец комнаты и принесла мне небольшой лист серого, низкопробного пергамента, пузырёк с чернилами и гусиное перо.
– Садись, девонька, да пиши, запоминай, пока я жива.
Я стала старательно записывать её неторопливые наставления.
– Настойка макова, что в сон крепкий человека вгоняет, вот какова. Зрелые головки макова цвета ты мелко растолки. Возьми их одну унцию да залей винным уксусом на три четверти. Ровно двадцать дней и ночей томи настой в месте тёмном да прохладном. Хоть в погребе. Как настоится, процеди. По десять капель в воде давай человеку, коли он сложения не тучного. А уж если высок шибко больной да толст, то десяток капель капни, да ещё полдесятка. Сразу в забытье впадет, и боли-то уже не почует. Но помни: плод носящим бабам да детям маленьким макову настойку вовек не давай – беды не оберёшься! Вот, запасы, что есть у меня – тебе отдаю. Используй их во благо, деточка, пусть тебе и отцу твоему, доброму Джону, ваши труды пойдут на благо людское!
Так я получила заветный рецепт маковой настойки. По сути, мак – этот тот же опиат, значит, он и служил прототипом средств будущей анестезиологии.
Теперь мне оставалось подумать о подходящем помещении для приёма будущих пациентов. Место, где больных лечил отец, не выдерживало никакой критики. Нет, больных надо лечить в более комфортных условиях.
Правда, ничего лучше, чем наша конюшня, мне на ум не пришло. Хотя, если приложить усилия, её можно было переоборудовать во вполне годный по нынешним меркам импровизированный кабинет для приёма пациентов.
Что же представляла собой отцовская конюшня, где обитала наша единственная рыжая кобыла? Это было обычное для деревень средневековой Европы деревянное строение, разделённое на денники – индивидуальные секции для лошадей. Денники были в своё время сработаны местными плотниками из добротного дерева и имели прочные двери. Также в конюшне было предусмотрено место для хранения сена. Здесь же громоздился специальный рабочий инструмент для распределения сена по кормушкам.
В целом, надо признать, помещение конюшни было сухим, надёжным и прочным, хорошо продуманным для комфортного содержания лошадей. Оставалось переоборудовать его в удобное место для наших пациентов.
Я стала ежедневно докучать отцу просьбами о создании нового места для его больных. Кузнец поначалу только усмехался над моими затеями, но вскоре, по доброте душевной да по смекалке житейской и сам проникся идеей оборудовать новое место для лечения.
И как же нам повезло, что именно в эти дни в нашей деревушке работала артель плотников из города! Наш староста задумал построить новый добротный дом для недавно выданной замуж дочери и позвал в помощь знающих свое дело рабочих. По моей просьбе отец потолковал с городскими мастерами, сторговался с ними за работу, и плотники дружной гурьбой нагрянули на наше подворье…
Глава 9
В нашей глухой деревне, где жизнь текла размеренно и спокойно, приход артели городских плотников стал настоящим событием. Веселой гурьбой, выполняя свои плотницкие работы, они оглашали окрестность задорными, неслыханными ранее в наших краях песнями. По вечерам, окончив труды, эти крепкие здоровые парни прогуливались по деревенским улочкам, и сердца селянок не оставались к ним безразличными. Девицы открыто кокетничали с городскими мастерами, а те по-доброму шутили с ними, и порой даже украдкой срывали стыдливые поцелуи.
И вот эти молодые умельцы взялись за нашу конюшню. Согласно наказу отца, помещение должно было превратиться в удобный кабинет для приёма пациентов с зубной болью.
Первым делом плотники начали создавать прототип стоматологического кресла из морёного дуба. Чертежи для них мы изготовили вместе с отцом, корпя над ними долгими вечерами. К моему удивлению, средневековые мастера взялись за дело с энтузиазмом и быстро схватили суть того, что от них требуется. В итоге сработанное ими кресло стало оснащено специальными зажимами для фиксации головы пациента и мягкими кожаными подушками для комфортного сидения, и получилось удобным и безопасным как для пациента, так и для врача.
Наши старые денники городские умельцы перестроили, снеся пару перегородок. На освободившемся месте разместились шкафы для инструментов и лекарств. Спустя несколько дней первый прототип стоматологического кабинета был готов к услугам пациентов! За хорошую работу отец щедро расплатился с парнями, изрядно опустошив свои неприкосновенные денежные запасы. Кузнец, хоть и поворчал малость для порядка, но, как я поняла, сам осознал к этому времени, что цель оправдывает средства.
Не успели мы переоборудовать конюшню, как к отцу явился первый пациент. Это был бондарь Билл, человек среднего возраста, справный и зажиточный по деревенским понятиям мужик. Он обладал исполинской наружностью, был крепко сбитым, с развитыми мускулами, огромными ручищами и довольно плотного сложения. Увидев его, я поняла, что будет сложновато подобрать нужную дозу обезболивающего – вес пациента был намного выше среднего.
– Помоги, почтенный Джон, мочи моей нет! – слезно обратился к отцу гость, едва возникнув на пороге, держась за опухшую щеку. – Третий день уж зубом маюсь, хоть на стенку лезь. Вырви ты его, проклятого, уж я в долгу не останусь!
– Ну, повезло же тебе, Билли! – приветливо улыбнулся гостю отец. – Как раз мы новое место справили, да новые орудия, чтобы зубы болящим рвать. Первым испробуешь, авось, и боли-то сильной не почуешь!
Отец проводил пациента в нашу импровизированную стоматологию. Бондарь с опаской покосился на непривычного вида кресло, в которое ему предстояло сесть.
– Эк, штуковина-то какая мудреная… Не то испанский сапог, не то дыба. Это что же, Джонни, ты мне сюда усесться велишь? – с явным сомнением спросил посетитель.
– Не дрейфи, Билли! – кузнец ободряюще хлопнул его по плечу. – Кресло-то это мудреное, да ученые лекари в таких нынче зубы рвут. Заморская диковина, вот и до наших мест дошла. Садись, садись, волков бояться – в лес не ходить!
Пациент с опаской разместился в еще не опробованном никем кресле. Я попросила отца прежде осмотреть его рот самой – а вдруг, и рвать зуб не придется, достаточно будет лечения? Увы, это был не тот случай. Во рту больного воспалился так называемый зуб мудрости, изначально выросший криво. Расшатавшись, он травмировал слизистую оболочку. К тому же провоцировал развитие кариеса на соседних зубах. Поэтому, выход один – удалить этот ненужный и опасный для всей челюсти зуб.
Я приступила к анестезии. Пощупала пульс пациента – всё в норме. Организм крепкий, думаю, опиумная настойка из маковых семян, которую я приготовила по рецепту знахарки, ему не повредит. На глаз прикинув вес больного, решила добавить пару капель к обычной дозе, как говорила Мэгги. Развела жидкость в воде и дала выпить пациенту. Спустя несколько минут он забылся в крепком сне, и можно было приступать к удалению зуба.
Кузнец набожно перекрестился перед процедурой, и взял в руки доселе не использованный инструмент. С моими подсказками он вначале отслоил десну, которая окружала зуб. После наложил новые щипцы и стал осторожно раскачивать зуб. И, наконец, уже другими щипцами, ловко извлек его из ткани своею сильною рукой и выбросил в специально поставленную рядом лохань.
– Ишь ты! – воскликнул отец. – А ведь и впрямь этими учеными штуковинами работать куда сподручней! Да и Билли, смотри-ка, даже не почуял боли во сне. Молодец ты, доченька, видать тебя свыше к этому надоумили! Глядишь, и дела у нас пойдут веселее, коли работа впредь так будет спориться!
Мне осталось только промыть кровоточащую лунку настоем ромашки на винном уксусе для дезинфекции ротовой полости. Это изобретение было уже моим собственным, – ведь ромашку с древности использовали в народной медицине как антисептик.
Когда бондарь пришел в себя, он с изумлением обнаружил, что зубная боль его больше не беспокоит.
– Неужто вырвал, Джонни? – обратился он к кузнецу. – А я и не почуял даже! А меня-то как все стращали: дескать, зуб рвать – хуже пытки инквизиторов. А ты, гляди-ка, как ловко управился! Что ж, и я в долгу не останусь! Да всем теперича буду говорить про твои руки золотые, кто зубами захворает!
Билл низко поклонился, вручил отцу увесистый мешочек с монетами и, довольный, отправился восвояси. Ну, кажется, почин есть…
На следующий день у меня с отцом состоялся неожиданный разговор. Утром, после того, как я накормила его простым, но сытным завтраком, кузнец вдруг что-то вспомнил, нахмурился и обратился ко мне:
– Доченька, я запамятовал совсем. Видел я намеднись настоятеля нашего. Так отец Стефан серчать на тебя изволит. Говорит, чего-то дочка твоя совсем Бога забыла? В храм не ходит, на исповеди не бывает, причастия не принимает. Уж не происки ли колдовские, мол? Я отговорился тем, что хворала ты, дескать. А ты и впрямь, Лира, поди, исповедуйся. Со служителями божьими шутки плохи, того и гляди, от церкви отлучат, а это для молодой девицы позор несмываемый!
Видя искреннюю тревогу отца, я поспешила его успокоить и пообещала сегодня же сходить в церковь. Проводив его в кузню, надела строгое темное, по моим понятиям наиболее подходящее для визита в храм платье, и пошла на первую в своей жизни исповедь.
Да, именно на первую – ведь и в прошлой своей жизни я отродясь в таком таинстве не участвовала. Да и храмы посещала редко, будучи по убеждениям скорее агностиком. Но теперь времена не те – хочешь не хочешь, а роль доброй христианки играть придется. Ещё не хватало навлечь гнев этого злобного клирика на себя, а тем более, на ни в чем не повинного моего нового отца. Человек этот с каждым днем становился мне всё ближе и роднее. И не только потому, что стал моей единственной опорой в новой реальности. Своим характером, добросердечностью, бескорыстной натурой он полностью завладел моим сердцем, никогда ранее не знавшем родительской любви.
Я вышла на тропинку, ведущую к церкви на холме, и по дороге думала. Как вообще проходит исповедь, тем более у католиков? Из фильмов и книг знаю, что верующие на исповеди каяются священнику в своих грехах. А в чем мне каяться-то? Ума не приложу… Что еще из истории я помню об этом таинстве? В голову пришли строки из стихотворения моего любимого поэта серебряного века Дмитрия Кедрина. Всего я его наизусть не запомнила, но отрывки врезались в память. По сюжету, во время исповеди священник пристает с домогательствами к юной прихожанке, и та его отвергает, высмеивая при этом.
«Смотри, дитя, в мои глаза, Не прячь в руках лица. Поверь, дитя: глазам ксендза Открыты все сердца…
От поцелуев и вина До ада путь прямой. Послушай, панна, ты должна Прийти ко мне домой!
Мы дома так поговорим, Что будет стул трещать, И помни, что Высокий Рим Мне дал права прощать».
«Я помолюсь моим святым И мессу закажу, Назначу пост, но к холостым Мужчинам не хожу…
Но я божницу уберу, Молясь, зажгу свечу… Пусти, старик, мою икру, Я, право, закричу!..»
«Молчи, господь тебя прости Своим святым крестом!..» «Ты… прежде… губы отпусти, А уж грехи – потом!»
Да вот, пожалуй, и всё, что мне известно о процессе исповеди. Конечно, это сатира, актуальная в те времена. И всё же предстоящее общение со священником с глазу на глаз мне было малоприятно…
Размышляя, сама не заметила, как подошла к вратам храма. Миновав церковный дворик, я вошла внутрь.Атмосфера величественной пышности убранства храма в готическом стиле, возведенного в сельской глуши, не могла не поражать. Интересно, что за неведомые зодчие работали над его архитектурой? Какие живописцы расписывали стены красочными фресками? Их труды можно смело назвать шедеврами искусства…
Внутри здание было облицовано мрамором и гранитом, а двери и мебель изготовлены из ценных пород дерева. Подсвечники, канделябры, художественная ограда и перила были сплошь покрыты позолотой.
Как и полагается, почетное место в зале занимал пышный резной алтарь с дарохранительницей. Над алтарём возвышалась высокая, величественная скульптура Христа в терновом венце. Меж огромных белоснежных колонн я увидела ряды массивных деревянных скамей. Ах да, ведь католики во время богослужения не стоят на ногах, а слушают мессу сидя.
Напротив алтаря под сводами храма возвышался внушительный орган, по виду изготовленный из красного дерева. Церковный зал был богато украшен изображениями библейских сцен, цветными витражами, различной христианской символикой.
В храме царил полумрак, лишь мерцание десятка свечей отбрасывало блики света на свод и стены.
Было безлюдно. Видимо, месса уже закончилась, и прихожане покинули дом божий. Тут недалеко от алтаря я заметила невысокую фигурку в длинной коричневой сутане. Но это был не отец Стефан, а какой-то молодой юноша. Церковный служка, подумалось мне. Я подошла к нему.
– Мир вам! – произнесла я нейтральное приветствие, не зная, как правильно обращаться к служителю церкви. – Не скажете, где отец Стефан?
– Святой отец недавно завершил мессу, сейчас молится в своей келье, – ответил мне служитель храма. – Если хотите, мисс Лидс, я его кликну.
Церковник знал, кто я такая – наверное, всю деревенскую паству помнил по именам.
– Да, будьте добры, передайте, что я пришла на исповедь.
Служка удалился куда-то внутрь храма, а я с замиранием сердца стала ожидать явления отца Стефана…
Глава 10
