Дмитрий Ромов "Цеховик. Книга 7. Большие дела"

– Ну что, Егор, – мурлычет первый секретарь горкома ВЛКСМ мне на ухо, – надо нам хорошенько поработать.

2. Как же ты меня бесишь

Прекрасное и даже, можно сказать, восхитительное зрелище, сопровождаемое ароматом импортного дезодоранта и импортного же парфюма. Головокружительный, пленительный коктейль. Да вот только… Даже и не знаю с чего начать перечислять эти самые «только»…

Во-первых, я хоть и старый пень, но переживаю романтический период, налагающий на меня определённые ограничения. Во-вторых, юность-юностью и, могу даже признать, что у Вали милое симпатичное личико, но сама она не вполне отвечает моим… как сказать-то… В общем, прости, Валя, мне нравятся другие… э-э-э… попки… Хотя понимаю, привередничать глупо и стыдно.

А с другой стороны, разве можно отказывать девушке? Разве это допустимая линия поведения для порядочного молодого человека? М-да… Есть, о чём подумать.

Я накрываю руками её руки, лежащие на моих коленях.

– Валя, – тихонько говорю я, собираясь с мыслями. – Ты очень красивая девушка.

Она издаёт что-то вроде мурлыканья. Блин, неправильно начал.

– Ты тоже ничего, – шепчет она.

– На нас Ленин смотрит, – тоже шепчу я.

Она смеётся. Голос её делается низким, а грудь начинает вздыматься, указывая на внезапно возникшие трудности с дыханием. Грудь у неё не слишком большая, но амплитуда, как оказывается ого…

Я не успеваю додумать, потому что в этот момент кто-то пытается войти в дверь, а она оказывается запертой. Валя выпрямляется и внимательно смотрит на дверь, словно пытается просветить её взглядом. Раздаётся резкий стук и неведомый посетитель начинает дёргать ручку.

– Какого хрена, – произносит Куренкова и снова дефилирует по ковровой дорожке в сторону двери.

С недовольным видом она поворачивает ключ и впускает посетителя.

– Вы чего заперлись? – с удивлением спрашивает Ефим. – У меня тут пара мыслей возникла по мероприятию.

– Отлично, Ефим Прохорович, – с энтузиазмом говорю я. – Мы тут как раз мозговой штурм с Валентиной Романовной проводим.

После небольшого совещания я вырываюсь из горкома и еду на работу. Так, надо сообразить, что делать. Хотел переговорить с Цветом, но он уехал в Ленинск, будет только вечером. А где я буду вечером? Пока неясно…

Трыня сегодня уже в школе, каникулы кончились. Наташка хотела ещё пару деньков потусоваться дома, а потом только ехать, но придётся, похоже менять планы. Раз меня требует Галина Леонидовна, нужно лететь. Это может быть полезно.

Перед фабрикой я заезжаю домой. «ЕрАЗик» пыхтит на холостом, дежурные несут вахту. Молодец Скачков. Я выхожу из машины, но иду не к себе, а в соседний подъезд.

– Наташ, одна? – спрашиваю я, когда она открывает дверь. – Ты спала что ли ещё?

– Ага, – кивает она и виновато улыбается. – А что, уже обед?

Она стоит босая в сбившейся ночнушке и пытается поправить свою шевелюру.

– Нет, милая, я пришёл на завтрак, – шепчу я. – Но ты не беспокойся, я сам всё возьму, всё, что захочу.

А хочу я в этот момент именно её, растрёпанную, тёплую со сна и немного растерянную Наташку. Я взваливаю её на плечо, утаскиваю в спальню и люблю так что она громко стонет от этой до невозможности прекрасной любви, а её неудобная старая кровать, грозит развалиться под напором наших ярких и совершенно нескромных чувств.

– Наташ, говорю я, когда дело доходит-таки до завтрака. Я сейчас вернусь на фабрику, а ты, пожалуйста, собирайся.

– Куда? – с любопытством спрашивает она.

– В Новосибирск. Платоныч звонил, просит завтра в Москву приехать. Довезу тебя, переночую и утром полечу дальше.

– А… – начинает она и тут же замолкает.

– Чего? – поднимаю я брови.

– Нет, машет она головой, ничего, всё хорошо. Во сколько нужно быть готовой?

Демонстрирует, что как жена декабриста всегда сделает то, что потребуется. Без лишних разговоров и расспросов. Ну что же, тогда поедем пораньше, чтобы подольше побыть вместе.

Я возвращаюсь на фабрику, даю распоряжения, заглядываю к директору и ухожу. Командировку решаю не оформлять. Возьму без содержания, иначе такое большое количество поездок действительно вызовет подозрения и какая-нибудь рядовая проверка поставит жирную точку на моей карьере.

И Снежинский запросто стуканёт при первой возможности. Нужно мне какую-то работёнку подыскать, чтоб мотаться можно было туда-сюда, не вызывая подозрений. А вот ребятам командировку оформить придётся и путёвку тоже. Блин, это очень неудобно всё. Надо уже машину собственную приобретать и парней тоже пристраивать куда-то…

– Егор Андреевич, – окликают меня, когда я иду к проходной.

Я оборачиваюсь и вижу Снежинского. Тут как тут шпик хренов.

– День на фабрике начинается и заканчивается встречей с вами, Эдуард Фридрикович, – усмехаюсь я. – Это что-то должно значить, мне кажется. Вы в астрологии не сведущи?

– Уже заканчивается? – удивляется он и смотрит на часы.

– На фабрике да, еду вот в горком. Меня включили в группу по подготовке городского слёта трудовых коллективов. Будем до ночи там заседать сегодня. А вы что-то сказать мне хотели?

– Да, – поджимает он губы и замолкает.

Я молча жду, когда он продолжит.

– В общем, я подумал над вашими словами и готов признать, что вы правы.

Во как, и к чему это, интересно?

– В чём именно? – чуть щурюсь я.

– Я неправильно строил свою жизнь. Но сегодня задумался и признаю, вы правы, дружба, а не конфронтация, вот что важно.

– Ну что же, я рад нашему взаимопониманию. Давайте попробуем строить дальнейшие отношения на этой общей для нас позиции.

– И ещё я понял, – говорит он, не слушая меня, – что недооценил вас с самого начала и за это поплатился. Да. Я всё неправильно сделал. И вы абсолютно правы, время ещё есть. Теперь буду действовать правильно. Спасибо вам за разговор. Вы, сами о том не догадываясь, очень мне помогли.

Он поворачивается и идёт прочь, а я смотрю ему вслед, пытаясь понять, что это было – капитуляция или угроза. Ладно, потом как-нибудь разберёмся.

Я забегаю домой, собираю вещи, оставляю родителям записку и звоню Наташке. Из подъезда мы выходим одновременно. Забрасываем свои вещи в багажник и забираемся на заднее сиденье. Она приваливается ко мне и сидит не шевелясь, козочка моя.

В Новосибирск мы приезжаем около шести часов. Погода здесь получше, чем у нас. Небо чище, да и теплее, мне кажется. Когда мы проезжаем мимо небольшого рыночка, я прошу Пашу остановиться и выхожу из машины.

– Ты куда? – удивляется Наташка.

– Сейчас вернусь, хочу кое-что глянуть.

Игорь идёт со мной, а Павел остаётся с Натальей. Мы проходим вглубь.

– Что ищем? – спрашивает Игорь.

– Цветы, – отвечаю я. – Цветов хочу купить.

– Маловероятно, конечно, – пожимает он плечами, – но давай посмотрим.

Цветы находятся в маленькой будочке с запотевшими стёклами, но только гвоздики. Блин. Гвоздики – это жуткий официоз.

– Бери, брат, сколько хочешь? – накидывается на меня грузин с тонкими усиками, красными замёрзшими ушами и огромной кепкой-аэродромом.

Их тут несколько человек и кроме пяти облезших роз и ведра гвоздик ничего нет. Гвоздики, правда не красные, а белые.

– Ну что, – обращаюсь я к Игорю. – Гвоздики что ли взять? Не люблю я их.

– Э-э-э, – оживляется продавец. – Как не люблю? Зачем не люблю? Брат, ты посмотри, цветок нежный, понюхай, брат. Для девушка берёшь? Спасибо тебе скажет. Любить будет. Я уступлю, по два рубля отдам.

Я поднимаю брови и удивлённо смотрю на него:

– Почём? По два? Сколько у тебя здесь? Сколько всего цветов?

Он подвисает.

– Сколько ты хочешь, скажи.

– Все хочу, сколько здесь?

Поколебавшись, он начинает считать, получается сорок семь. Гвоздики, сами по себе, цветы тощие, не пышные и сорок семь – это не так уж много. Если поставить в не очень высокую вазу и дать им свеситься в разные стороны, может, конечно, получиться неплохо. Но, по мне, даже астры гораздо лучше, чем гвоздики. Но делать нечего, возьму, что есть.

– До вечера точно не продашь, брат, – пожимаю я плечами. – А завтра цена упадёт, уже несвежие будут. Давай все за тридцать.

– Э-э-э! Каких тридцать! За…

Он задумывается прикидывая в уме за сколько может отдать.

– За семьдесят отдам, – покачав головой говорит он.

На подмогу к нему подтягиваются его собратья по бизнесу, стоящие здесь же.

– Э-э-э! Какой тридцать? Совсем уже?! Семьдесят.

– Нет, – качаю я головой. – Цветы уже дня два у вас здесь стоят.

– Какой два дня, а? – кипятятся они. – Сегодня привезли.

– Место непроходное, постоите и выбросите. Ладно, дам тридцать пять и пойдёте отдыхать в тепло.

– Иди да, пока цел, понял? – злятся торговцы.

– Ну ладно, – отвечаю, пожимая плечами. – Как хотите. Пошли, Игорь.

Они сначала молчат, а потом кричат вслед:

– Эй, ты, сюда иди! Сюда, сказал! Пятьдесят! Э!

Клиентоориентированность на высочайшем уровне, ничего не скажешь. В общем, я забираю за сорок пять, но их, похоже, начинает интересовать содержимое моего бумажника. Мы уже идём на выход, когда они догоняют и хлопают меня по плечу.

– Эй, слышь, брат. А ты кто такой, а? Слышь, э… Постой, эй… Ты сам откуда, а?

Мы с Игорем просто оборачиваемся, но взгляды наши, вероятно, оказываются весьма красноречивыми, потому как эти искатели приключений немного сдают назад.

– Ты не хочешь знать, – говорю я, – поверь мне.

И они не настаивают. Я-то что, а вот у Игорька взгляд бывает действительно такой, что пулю остановит, не то что нескольких хулиганов. Думаю, его вид, а так же Паша, вышедший из-за баранки «Волжанки» с длинной антенной на заднем крыле, немного отрезвляют этих солдат фортуны, и мы беспрепятственно уезжаем.

Да, над культурой обслуживания ещё работать и работать. Правильно я говорю, товарищи?

Наташка приходит в восхищение, когда, подрезав кончики, я ставлю цветы в широкую хрустальную вазу.

– Прелесть какая! Спасибо! Ну зачем так много, это же сумасшедшие деньги! Егор, что ты делаешь!

Редко, но метко. Как плохой родитель, вместо ежедневного пестования чада, откупаюсь дорогими подарками… Надеюсь, этот букет не вызывает в её памяти рассказ Трыни о букете для неведомой женщины.

Я не отвечаю, просто сгребаю Наташку в охапку и душу в объятиях.

Утром за мной приезжают парни и мы едем в аэропорт. Машину бросаем на площади и летим в Москву. Это значит, что возвращаться будем так же, хотя могут быть варианты. Приезжаем на такси в гостиницу и селимся. Я сразу звоню Платонычу, он живёт здесь же в «Москве».

Дядя Юра оказывается в номере и мы едем наверх, на предприятие, так сказать, выпить кофе и поговорить.

– Ну что, как там наше министерство? – спрашиваю я. – С Андрюхой я говорил, он не против покантоваться какое-то время в одиночку.

– Слушай, ну ты подумай сам. Я его не для того под опеку взял, чтобы бросить на произвол судьбы. Ему сейчас внимание нужно, ты пойми, так ведь неправильно. Нужно его ещё научить чему-то успеть, пока он совсем взрослым не стал. Вложить что-то доброе, а я уеду и с концами. Сам ведь понимаешь, тут запрягут так, что ойкнуть не успеешь, не то что домой слетать.

– Так что в итоге, ты согласился или нет? Мы ведь поможем, ты не думай.

– Так ты сам больше в Москве торчишь, чем дома. В общем, предварительно я подтвердил, но буду разговаривать с Андреем. Если он не захочет переезжать, тогда не знаю, что делать…

– Понятно. Предварительное согласие, это уже кое-что, да?