– Наверное, тот, кто думал, что она – это я.
Пришлось рассказать ему об отравлениях в театре. О смерти Гали Горной.
– Разве я могла тогда подумать, что отравить пытались меня?
– Ты можешь предположить, кто это мог быть? Кому ты так крепко насолила? Или же дело касается денег, наследства?
Да, я понимаю, не надо быть семи пядей во лбу, чтобы предположить и такой вариант. Наследство. Эта тема возникла всего-то несколько часов назад. Но тот, кто начал охоту на меня, мог узнать об этом гораздо раньше, еще до того, как кто-то пытался споить Франсуа. И человек этот – как раз тот, кому выгодна моя смерть. Тот, кто, устранив меня как препятствие, станет законным наследником моего дяди Миши. Или же тот, кому после моей смерти достанется все мое состояние. Но кто? Моя мама, которая благополучно живет себе в Италии со своим новым мужем? Братьев и сестер у меня нет. Если меня не станет, то все по праву перейдет моей матери. Ее муж? Он немолод, богат, к тому же оставил своим детям немало. Нет, ветер дует не с той, не с итальянской стороны. Значит, из Парижа?
Франсуа говорил о дочери моего дяди, получается, моей двоюродной сестре. Что, если это она, узнав о завещании, отправила в Москву человека с ножом, чтобы избавиться от меня?
И хотя по логике вещей это можно было как-то объяснить, но верилось в это с трудом. Двоюродная сестра. Она что, совсем, что ли, берега попутала? Или бандитка? А что, у отца-официанта, возможно, игрока (раз столько денег всем должен), вполне могла родиться дочка-разбойница. И в то же самое время, будь он ученый, профессор или даже академик, где гарантия, что рожденный от него ребенок будет таким же умным? Бред.
– Лева, я ничего не знаю, кроме того, что Марина, когда на нее напали, была в моей дубленке. Все произошло вечером на улице зимой, в это время темно. Поэтому лица не разглядели.
И тут я подумала вот о чем: если предположить, что на меня напали с «французской» стороны, то откуда преступнику было знать, что это именно моя дубленка? Разве что он бывал у меня дома, знал, в чем я хожу… Что знал? Знал, что я бегаю в магазин в старой дубленке? И кто у меня бывал, кроме моих друзей-театралов, Игоря? Да никто!
Может, Игорь подослал ко мне кого-то? Полнейший бред.
– Послушай, дубленка обыкновенная, не запоминающаяся, тысячи девушек носят такие, – сказал Лева. – И преступник мог перепутать твою подругу с кем угодно.
– Ты знаешь, эта версия мне больше всего нравится. И я бы поверила именно в нее, если бы не отравления. Ведь тогда, в гримерке, это я устроила вечеринку, принесла коньяк и прочее. И у нашего художника на дне рождения я тоже была. Быть может, хотели отравить меня, а напиток с ядом выпила бедная Танечка?
Как же некстати все это случилось! Ведь я только что познакомилась с интересным мужчиной, а тут такое!
– Лева, мне так неудобно, что тебе приходится все это выслушивать. Как видишь, со мной одни проблемы. То ногу растянула, то теперь вот меня чуть не прирезали…
Мы сидели в больничном коридоре, дожидаясь, когда нам позволят войти в палату к Марине. Рану ей зашивали под местным наркозом, поэтому у нас был шанс увидеть ее. Лева, тактичный и все понимающий, остался в коридоре, словно чувствуя, что нам с подругой нужно посекретничать.
– Марина! – Я бросилась к кровати, на которой возлежала моя раненая подруга, схватила ее за руку и поцеловала ее. – Ты прости меня! Ведь это на меня охотились, я уже поняла это. И все из-за наследства… думаю.
Марина слабо улыбнулась. Она лежала бледная, напуганная.
– Хорошо, что жива осталась, – сказала она, едва разлепив губы.
– Ты не видела нападавшего? – спросила я.
– Ну вот, и ты, как следователь. Конечно нет! Кто-то напал на меня сзади, повалил в снег и поволок в кусты. А потом я почувствовала сильную боль… Вот и все. Больше ничего не помню.
– Полагаю, мне теперь нужно отказаться от наследства – умирать как-то не хочется. Позвонить Франсуа, благо телефон его у меня есть, и сказать ему, что я отказываюсь от этой квартиры… Да к тому же там долги! – Я словно уговаривала себя.
– Даже и не думай! – замотала головой Марина. – Наоборот, нам с тобой надо поехать туда и во всем разобраться. Напишешь заявление еще здесь, в Москве, что в нападении подозреваешь гражданку Франции… Узнай у Франсуа имя своей двоюродной сестры. Объясни, что она тоже могла быть наследницей…
Вот так. Оказывается, моя Маринка, вместо того чтобы думать о себе, о своем здоровье и благодарить судьбу за то, что осталась жива, размышляла о завещании.
– Сколько дней тебя еще здесь продержат?
– Может, дня три.
– Хорошо. Потом я возьму тебя к себе, ты полежишь у меня, пока рана не затянется, и тогда мы полетим в Париж. Если ты, конечно, не передумаешь.
– Я? Передумаю? Да с чего это?
– Как – с чего? Если на меня покушались уже трижды, то могут повторить это где угодно, в аэропорту ли, в самолете… А ты-то будешь рядом! Может, мне вообще отправиться туда одной?
Но произнося это, я понимала, что лукавлю, поскольку просто не представляю себя в Париже без переводчика. Ведь я английский-то знаю постольку-поскольку. А мне хотелось бы встретиться с бывшей женой дяди, с его дочерью (возможно, убийцей). Обсудить все вопросы, договориться. И если понадобится, то и отказаться от квартиры. Может, его дочь нуждается, а дядюшка, вместо того чтобы позаботиться о родной кровиночке хотя бы после своей смерти, словно нарочно, чтобы сделать ей еще хуже и больнее, придумал это завещание в мою пользу?! Интересно, что же такого она сделала, если он так поступил?
– Лара, если ты хочешь по-настоящему позаботиться обо мне, то забери меня отсюда прямо сейчас, – вдруг сказала Марина.
– Это еще зачем?
– Объясняю. Вот ты сейчас приехала сюда одна?
– Нет, с Левой.
– Но он не сможет сопровождать тебя каждый раз, когда ты решишь меня проведать. Ты только представь себе, что человек, которого наняли убить тебя, выследит тебя здесь и нападет… Нет-нет, до отъезда в Париж нам надо находиться в безопасности, то есть дома. Продукты нам может покупать твой друг, но это всего-то пару дней, пока мы не соберемся. А потом он отвезет нас в аэропорт. И все! Нам надо действовать! Я не хочу, чтобы прирезали еще и тебя! Пожалуйста, забери меня прямо сейчас, пока твой приятель здесь!
– Марина, но как же твоя рана?
– Она не глубокая! Мы попросим медсестру показать тебе, как делать перевязку, купим перевязочный материал, все необходимое, и полетим!
– А если случится заражение крови? Марина, так нельзя! Это опасно!
– Уверена, если мы обратимся за помощью к Франсуа, он поможет нам найти доктора. Были бы деньги!
Она была права. С деньгами доктора можно найти хоть в Африке! Была она права и в том, что на меня действительно могут напасть в любой момент.
– Хорошо, я поговорю с врачом. Но тебе, моя дорогая, придется подписать бумагу, что ты отказываешься от лечения…
– Заплати врачу, и он быстро меня отпустит.
Она знала, что деньгами я решала и не такие проблемы. Деньги – это вообще метод решения практически всех проблем! Деньги! Я вспомнила о Сазыкине и его просьбе. Если мы с Тряпкиной сейчас закружимся и улетим, театр останется без денег, спектакль не будет поставлен, актеры не получат зарплату. Конечно, не будь я такой богатой, вряд ли эта тема меня волновала бы. Но я, на голову которой свалились не просто деньги, а огромные деньги Ванечки, которые продолжали работать на меня даже тогда, когда я бездельничала, спала или, грубо говоря, смотрела телевизор, не могла не поделиться ими с хорошими и близкими мне людьми, служащими в театре. Я и без того задумывалась о том, что бы мне такого сделать (помимо созданного мною фонда для детей, больных онкологией), чтобы мои деньги принесли пользу еще кому-нибудь. И тут этот визит главрежа.
– Хорошо, Марина, я сейчас пойду и поговорю с твоим врачом, а потом мы поедем домой. Но перед этим я хотела бы заехать к Сазыкиным, поговорить с Володей. Он не звонит, потому что сам ждет моего звонка. Волнуется. Он только и думает сейчас об этом. Я понимаю его состояние.
– Ладно. Хорошо. Подожду тебя в машине.
– Нет-нет, в машине я тебя не оставлю. Поднимешься с нами.
– Ты возьмешь с собой твоего приятеля? Как его зовут? Лева?
– Да, возьму, а что? Сама же говоришь, что с ним как-то спокойнее, безопаснее…
С врачом договориться не получилось. То есть деньги от меня он не принял. Покрутил пальцем у виска и сказал, что мы сошли с ума. Что Марину нужно оставить в больнице, что рана может открыться, закровоточить, воспалиться.
Я снова вернулась к Марине – она уже не лежала, а сидела, хоть и укутанная в одеяло, поскольку одежду нам еще не принесли. Это потом нам скажут, что одежду забрали с собой полицейские или опера – на экспертизу. Марина так возмущалась, так яростно жестикулировала при этом, так активно двигалась, что я стала волноваться за ее рану, как бы она не открылась.
– Покажи, что у тебя там.
Она откинула одеяло, и я увидела плотную, к счастью, без единой капли крови, марлевую повязку чуть пониже левой груди.
– Может, не поедем к Сазыкиным, а сразу домой? Вызовем по телефону медсестру на всякий случай, пусть поживет с нами до отъезда, понаблюдает, а? Она побудет с тобой, а я все-таки навещу Сазыкина.
– Брось. Поехали вместе. Не думаю, что ваш разговор затянется. Когда ты скажешь ему, что готова перевести деньги, он разве что заплачет от счастья, но и это продлится не так уж и долго.
Медсестра по нашей просьбе достала где-то мужскую пижаму и халат, мы одели Марину, и все вместе, втроем, с Левой, сели в машину и поехали к нашему главрежу.
Москва была такой красивой в этот вечер, снег мягкими хлопьями падал на белые тротуары, искрился в свете фонарей и сверкающих витрин. Я, глядя на эту красоту, на какое-то время забылась и не думала о том, что меня хотят убить. Как-то все это выглядело ненатурально, несерьезно, и это притом, что рядом со мной на сиденье сидела успевшая пропитаться больничными запахами подруга с раной под грудью. Что-то мешало мне воспринимать это как трагедию. Быть может, такая вот невидимая психологическая защита образовалась из-за присутствия рядом Льва?
Он, кстати говоря, поначалу вел себя тихо и ни во что не встревал. Но когда узнал, что мы везем раненую Марину не домой, а куда-то еще, возмутился уже более эмоционально. И даже ударил ладонями по рулю.
– Девушки, это не мое, конечно, дело, но, во?первых, вам, Марина, надо было хотя бы несколько дней полежать в больнице! Если уж вам так там не понравилось и вас тошнит от всей этой угнетающей атмосферы, то надо ехать домой, вызвать врача, я не знаю, частного или медсестру… Какие-то вы странные. Причем обе. А ты, Лариса, разве не понимаешь, что ей нужно лежать?!
Мне понравилось, как он себя ведет. Как отец или муж. Как человек неравнодушный, серьезный, ответственный. Да, конечно, он был прав! Но откуда ему было знать, что у нас не так уж много времени! И что мы вообще запланировали купить билеты в Париж на послезавтра! Об этом я намеревалась рассказать ему, когда мы с ним останемся вдвоем. Хотя после всего, что произошло со всеми нами за последние несколько часов, я уже и не знала, захочет Лев вообще поддерживать со мной отношения или сбежит.
Когда я представляла себе, как Лева прощается со мной, проводив до порога моей квартиры, мне становилось не по себе. Да, мы знакомы с ним всего-то сутки, и мы друг другу пока никто. Вернее, мой-то статус ясен, я – легкомысленная женщина. Причем некрасивая. А вот с Левой все в порядке, он просто мужчина, и этим все сказано. И пришел он ко мне вечером наверняка в надежде провести со мной еще одну ночь. А почему бы нет? Но теперь, когда он понял, что мы с Мариной – девушки опасные и с нами постоянно что-то происходит, он наверняка исчезнет из моей жизни.
Я смотрела из окна его автомобиля на снег и проплывающие мимо фонари, любовалась бриллиантовым блеском снежинок на стекле, и мне отчего-то хотелось плакать.
– Это здесь?
Я очнулась. Мы приехали к дому, в котором проживал Сазыкин со своей женой Соней.
– Окна на восьмом горят, значит, они дома, – сказала, высунув голову в раскрытое окно, Марина.
Мы, не сговариваясь, решили не звонить перед визитом, пусть это будет приятным сюрпризом.
– Мне вас здесь подождать или это надолго? – спросил Лев.
Я почувствовала в его голосе, поведении намек на то, что он готов прямо сейчас развернуться и уехать, оставив нас здесь.
Когда Марина, придерживаясь за свой бок, выползла из машины и отошла на несколько шагов, Лев сказал мне на ухо:
– Не знаю, что вообще происходит и куда мы приехали, но сегодня я ночую у тебя, поняла?
Вот это было настоящее счастье! Я смотрела на снежинки, падающие ему на волосы, на его глаза, смотрящие строго и озабоченно, на аккуратно подстриженные виски, и мне больше всего хотелось, чтобы Лева меня поцеловал.
– Да, поняла. – Я нашла его руку и крепко сжала. – Потом все объясню.
6
День этот, впрочем, как и предыдущий, был наполнен драматическими событиями. Мы все, включая Леву, были возбуждены и напуганы. И хотя он, мужчина, старался не подавать виду, что взволнован, но я чувствовала, как он переживает за меня. И именно поэтому, не забывая, что убить пытались Марину, которая в моей злосчастной дубленке могла быть похожа на меня, он решил сопровождать нас весь вечер.
Вот почему к Сазыкиным мы отправились все вместе.
– Это наш главный режиссер, мне нужно с ним просто переговорить, и все. Но разговор важный. Очень.
Леве этого было недостаточно. Хотя мы с ним были знакомы всего лишь сутки, он имел право на ревность. Однако я была пока не готова рассказать ему истинную причину своего визита к главрежу. Ни к чему ему знать, что я вот так легко, пусть даже и в пользу искусства, могу расстаться с восемью миллионами рублей. Конечно, если у нас с ним все сложится благополучно, он и без того узнает, что я не бедная. Но пока еще рано. Вот почему разговаривать с Володей Сазыкиным я собиралась одна, с глазу на глаз, в его кабинете.
– Вам не кажется, господа, – хихикала за моей спиной Марина, – что наша троица представляет собой уморительное зрелище! Я, раненная в бок, ты, Лара, идешь, хромаешь. И с нами случайно оказавшийся рядом, практически посторонний человек…
Я повернула голову, возмущаясь тем бредом, что она несла. Зачем она так сказала? Хотела поставить Леву в неловкое положение, озвучив его статус так, как она его понимала?
К счастью, Лева сделал вид, что ничего не заметил, больше того, даже поддержал Тряпкину.
– И не говорите, Марина! Вот жил себе спокойно, пока одна прекрасная сумасшедшая не бросилась мне под колеса! Да, Ларочка?
И тут он на глазах растерявшейся и успевшей разозлиться Марины (уж я-то знаю этот ее убийственный взгляд!) обнял меня и поцеловал. Это произошло неожиданно и как бы не вовремя, я удивилась. Но как приятно было! Я вообще не поняла, почему Марина так реагировала на Леву. Быть может, ей казалось, что он мешает нам с ней спокойно и без оглядки реализовать свой план, связанный с наследством, с предстоящей поездкой в Париж? Что ж, тогда ее беспокойство можно было оправдать. И хотя мы с ней о Леве еще не успели поговорить и четкого изложения своих сомнений с ее стороны еще не прозвучало, мне показалось, что я поняла ее. «Ну зачем он тебе сейчас, когда мы летим в Париж?!» Вот как я расшифровала ее тяжелый и полный укора взгляд тем вечером.
Мы поднялись, позвонили, дверь открыла Соня. Она была в курточке лимонного цвета и стояла в одном ботинке, держа в руке второй – то ли собиралась куда-то, то ли, наоборот, только что откуда-то вернулась. Она, такая пышечка, словно нарочно, чтобы подчеркнуть свою полноту, носила пушистые розовые и голубые свитера, широкие джинсы. Мне показалось тогда или моя Тряпкина уже успела облить ее презрительным взглядом?
– Соня, кто там?
– Володя, это Лара пришла! – радостно воскликнула Соня, отвечая мужу.
Сазыкин появился в прихожей в кухонном фартуке – женском, в красных маках – и, смущаясь, сказал, что зашивает брюшко гусю. Пальцы его, оранжевые от гусиной крови, жирно блестели.
– Проходите, что же вы стоите?! Соня, думаю, ты успеешь все-таки добежать до магазина… – И обращаясь к нам с Мариной: – Чай закончился, все банки пустые… – Напоследок жене: – И яблок купи, Сонечка, пожалуйста!
Все знали, как Сазыкин любит яблоки. Яблочная душа. Постоянно, что бы ни делал, грыз яблоки.
– Я мигом! – улыбнулась Соня. – А вы раздевайтесь, проходите!
Соня убежала, а Володя помог нам всем раздеться, познакомился с моим приятелем.
– Владимир.
– Лев.
Мужчины пожали друг другу руки. Оставив Марину с Львом в гостиной, я решила помочь Володе на кухне.
– Ты прямо как хирург! – сказала я, повязывая вокруг талии фартук и отбирая у главрежа гигантских рамеров портновскую иглу с суровой толстой ниткой, чтобы закрепить шов на брюшке птицы. – Отличная работа. Гостей поджидаете?
– Нет, Лара. Это у меня от нервов. Жор напал. Все подряд ем. А Соня смеется надо мной и кормит меня на убой.
– Да ты не нервничай. Я к тебе с хорошими новостями. Завтра же переведу тебе деньги, куда скажешь. Ты мне номер счета скинь на почту. Я завтра пойду в банк и сама все сделаю. Сумма-то крупная. Возможно, придется оформлять какие-то документы. Может, завтра деньги и не придут, но уж подождешь пару дней, если банковским переводом сделаю. В любом случае доход у меня легальный, так что с этим проблем не должно быть.
– Лара! Господи, ты просто спасаешь меня! – И Сазыкин, чуть ли не плача, бросился меня обнимать.
И надо же было как раз в этот момент на кухню заглянуть Льву.
– Ох, извините… Я просто хотел попросить воды.
Злился ли он на меня? Принял ли дружеское объятие за измену? Не знаю. Но выглядел спокойным. Может, и правда зашел на кухню выпить воды, а может, решил проверить, чем мы с Володей на кухне занимаемся.
