– Казаки вообще много сделали для освоения новых земель, – сказал Карпыч.
– Ты прав – именно освоения. Не колонизация, как это было со всеми демократами, которые, в лучшем случае, высасывали из колоний все соки, и не завоевание, как это было в Америке. Простые русские люди всегда бежали на новые неосвоенные пока территории от власти, от чиновников-самодуров в поисках хорошей, лучшей жизни. Проще было уйти, чем терпеть. И не свободу они искали, которую нам пытаются навязать демократы. Не нужна русскому человеку такая свобода – они искали волю! Воля – это не свобода!
– А как потом осваивали Сибирь… – вспомни Столыпинские реформы, когда туда переезжали крестьяне целыми деревнями! А как потом строили БАМ всей страной! А нефтепроводы, газопроводы, линии электропередач… Теперь-то, конечно, на всё готовое кто не захочет?! Слетелись демократы на наше богатство, как мухи на мёд!
– Столыпин очень мудро поступил. Жалко, что теперь нет людей такого масштаба. Крестьяне ехали в Сибирь с охотой в поисках лучшей доли, земли и воли! И очень хорошо там устраивались. Или возьми Казахстан: малочисленные кочевые племена на огромных территориях, которые постоянно воевали и истребляли друг друга. Даже письменности у них не было! Какая Алма-Ата?! Это казачья станица Верная! Опять казаки! Надавали, конечно, по рукам всяким националистам и борцам за независимость кочевников. Присоединили их, и всё успокоилось… А как князья Русь собирали, вятичей и кривичей! Не на партсобраниях – так же и собирали – силой! И про какое уничтожение казахского народа сейчас говорят? Увеличилась численность, сохранилась культура, язык, традиции. Казахи получили от русских собственную казахскую письменность: появились казахские писатели, учёные, врачи… Опера казахская появилась! Развили им промышленность, освоили целину, космодром построили… Или Кавказ! И там мы оказались оккупантами. Если бы не Россия, не русский царь, которому они все в ножки бухались: «Спаси нас, царь-батюшка, от турков, вырежут они нас!», – точно бы вырезали всех! Они это хорошо умеют делать! Кто не верит, может у армян узнать. Или, учитывая любовь к соседям, горцы друг друга бы давно вырезали!
– Ну а Кавказская война? Долго же воевали…
– Воевали. Конечно! Понимаешь, в чём дело, у горцев абсолютно другой менталитет, уклад и шкала ценностей – Шулер прав! Я не говорю, что это плохо и не имеет права на существование, ни в коем случае. Я не «демократ», и свою волю другим не навязываю. Каждый народ имеет право жить, как он привык, как ему нравится. Если горцы считают, что кровная месть в порядке вещей, пусть режут друг друга сколько влезет. Только не надо это навязывать нам! Мы – жители равнинные, у нас своё мировоззрение. Его, кстати, русский царь никогда не навязывал горцам. Был генерал-губернатор, который следил, чтобы не было междоусобиц и резни между отдельными горскими народами, а во внутренние дела он и не лез – всем управляли местные князья! У них свои законы, и по нашим они никогда жить не будут, как бы этого не хотелось.
– Это точно! Со мной в институте учился один горец… Причём, он и на горца-то не был похож: тихий, скромный, в очках, учился отлично… После института ему, как отличнику, предложили остаться в аспирантуре, но он отказался и захотел поехать на БАМ. Когда мы его стали по-дружески отговаривать, он рассказал, в чём дело: дома в горах убили старшего из его рода! Теперь он остался старшим, и охотиться будут за ним. Как-то так… Кровная месть, Миш, и это в эпоху развитого социализма! «В Москве они меня найдут и зарежут! – сказал он, – А на БАМе я смогу спрятаться!» Мы ему не поверили и пошли к другим горцам узнать, может ли такое вообще быть в советское время?! Знаешь, что они нам ответили? – «Паслющи! Иму нэ прятатся нада, нада кинджал хароши пакупат! Какой разница гдэ зарэжт, БАМ или эспирантура? Всё равно зарэжт!»
– Правильно. Я про это и говорю: они живут по своим законам. И не надо пытаться их изменить и демократизировать, их просто нужно уважать и не лезть со своими советами, всё равно они будут жить по-своему. А Кавказскую войну разжигали англичане, которые на протяжении столетий грабили свои колонии и очень боялись, как бы Россия через Кавказ туда не добралась: помогали горцам деньгами, оружием, всячески их подстрекали и разжигали эту войну… Они и до сих пор не могут понять, что не нужны нам их колонии! Вообще не нужны никакие колонии – нам своей земли хватает! И не в наших правилах вести захватнические войны и грабить другие народы!
– Я недавно смотрел передачу, там говорили, что финны на нас обижаются… После войны мы оттяпали у них много земель.
– После революции у нас всю Финляндию оттяпали. Мы же на них не обижаемся. И всю Прибалтику оттяпали. У нас же отняли, нас же и обвиняют. В последнее время я много читал, в том числе и по истории. Дело в том, что русские цари и императоры исповедовали православие и, видимо, не были приобщены к «настоящим» демократическим европейским ценностям. Например, на территории нынешней Европы раньше проживало много всяких народностей… Сейчас о них вообще ничего не известно, разве только историкам: их просто нет. Что касается Финляндии, то она входила в состав Российской империи, как Великое княжество. Но это было государство в государстве. У неё имелся собственный законодательный орган – сейм, государственным языком был шведский, жила она по старым шведским законам и не подчинялась законам Российской империи! Поскольку раньше входила в состав Швеции, то там всё было шведское. В Финляндии действовала своя таможня, даже небольшая армия! Вот такая у нас была империя – «тюрьма народов»! И наш царь-батюшка всё это безобразие разрешал. Мало им было – в Финляндии господствовал ярый национализм и антироссийские настроения. Вплоть до того, что застрелили российского генерала-губернатора! Как бы поступили «настоящие» европейские демократы, как ты думаешь?
– Известно как. Ввели бы войска, расстреляли из пушек и ринулись снимать скальпы. Потом заселили бы колонистов. И добавили бы перед названием страны приставку «Нью»!
– Я тоже так думаю. С Прибалтикой всё было намного сложнее… После победы над шведами царь Пётр, тоже либерал и реформатор, предложил немецким дворянам, хозяевам Остзейского края, очень выгодные условия капитуляции: оставить всё по-старому и ничего не менять. Немцы получили в Российской империи огромные привилегии и льготы. В их Остзейском крае остались немецкие законы, немецкий язык, немецкие порядки, немецкая власть, культура и, наконец, земли с крепостными крестьянами. Причём, крепостными были только коренные народности: латыши и эстонцы. Хозяева, немецкие дворяне, со свойственной им педантичностью практически превратили их в рабов. Если у русского крепостного мужика была хоть какая-то собственность: избёнка, иногда и лошадёнка, корова, то латышам и эстонцам было запрещено хоть что-то иметь, даже одежда им не принадлежала и выдавалась немецким хозяином. Если крепостного секли за какую-нибудь провинность, то даже стоимость розг учитывалась немецким управляющим, и за них приходилось отрабатывать. Можно сказать, что у латышей и эстонцев, как ни странно это сегодня звучит, надежда улучшить своё положение была только на Россию – «тюрьму народов». Просвещённые немцы не отпустили бы их добровольно никогда. Не раз русские цари пытались хоть как-то улучшить положение коренных народов-рабов и постоянно получали от немецкого дворянства отпор. Но всё же удалось отменить крепостное право, причём, даже намного раньше, чем в основной России! После этого начался хоть какой-то национальный подъём… Зарождающейся национальной интеллигенции сильно помогали и всячески поддерживали её русские либералы. Первые газеты на латышском и эстонском языках вышли только в конце 19 века в Питере. Издать их на родине не представлялось возможным: позиции остзейских немцев были ещё очень сильны – они оставались полноправными хозяевами всего. Постепенно немцев стали вытеснять с руководящих постов, особенно, при помощи русского языка: выпустили указ, кто не знает языка – уходи с должности. Представляешь, Виктор, русский язык, который сейчас объявлен там вне закона, помог латышам и эстонцам выжить. И только в начале 20 века первый эстонец занял государственную должность. Потом коммунисты устроили переворот, расстреляли царя… И Лысый стал раздавать русские земли, как и было обещано инвесторам… В том числе и Финляндию, и Эстонию, и Латвию… Немцы сбежали, батраки захватили их собственность: города, земли, дома и дворцы…
– Тоже мне «страна» – плевок на карте мира! Значит, культура, которой они так гордятся, не их? Соборы, дома, города?!
– Конечно, это всё немецкое. Все они были у остзейских дворян крепостными рабами, их в города-то не пускали… Даже ремесленниками были немцы.
– А я то думал… – удивился Карпыч.
– Но это ещё не всё. Они сполна «отблагодарили» Российскую империю за своё освобождение от немецкого ига! А иначе его не назовёшь… Если бы мы, нация оккупантов и захватчиков во главе со своим царём-тюремщиком, не освободили их от немецких рыцарей, то их сейчас вообще бы могло не существовать. Был такой прибалтийский народ – пруссы. Как у эстонцев и латышей, у пруссов был язык, культура, и жили они рядом. Но волею судеб оказались не в Российской империи, а в Германии. Теперь от этого народа осталось только название на карте мира: «Пруссия». – Папа грустно вздохнул.
– Ты, Миш, хотел что-то про благодарность сказать.
– Хотел… Что ты знаешь про латышских стрелков?
– Не силён я в истории, Миша… Знаю только, что они помогали Лысому делать революцию. Что были карателями, поскольку чужаков проще убивать, чем земляков. Была поговорка: «Не ищи палача, а ищи латыша!»
– Это было: проводили продразвёрстки, подавляли мятежи, осуществляли карательные операции. Положили они русских людей без счёта… А ты знаешь, сколько их было?
– Не знаю… Может сто? – Карпыч посмотрел на Папу, – Неужели тысяча?
– Восемьдесят тысяч штыков! Средний возраст 23 года! Молодые, здоровые деревенские парни, прекрасно обученные и имеющие опыт боевых действий в первой мировой войне. Целая Латышская стрелковая дивизия регулярной царской армии после коммунистического переворота сорвала с себя погоны и, нарушив присягу, полностью перешла на сторону Лысого. В полном составе: с офицерами, оружием и боеприпасами. Латышская дивизия в Красной армии была единственным обученным подразделением, имеющим опыт боевых действий! Остальная армия состояла в основном из мобилизованных русских крестьян и разношёрстных солдат. Если бы не латыши, не сдобровать коммунистам и на фронте, и в тылу. И неизвестно, как сложились бы события, не будь у коммунистов латышской дивизии, может, и разбили бы коммунистов, освободили Россию. Так они «отблагодарили» царя за свободу, – Папа посмотрел на Карпыча и продолжил: – Вот такая историческая справка, Виктор. Просто меня всегда возмущают эти беспочвенные обвинения: «Тюрьма народов! Нация оккупантов! Захватчиков!» Про коммунистов я не говорю: потопили они в крови Россию. Но странно слышать про геноцид какого-то отдельно взятого народа в советское время. Как будто идёт соревнование, и все наперебой, расталкивая других локтями, кричат: «Это против нашего народа был геноцид! Это у нас русские устраивали голод! Наш народ вымирал! Нас расстреливали и высылали!» А пострадал-то как раз в первую очередь русский народ, то есть коренные народности, проживающие в России. Его морили голодом, расстреливали, ссылали в Сибирь, кидали в тюрьмы. Но всё равно, даже при коммунистах, в это страшное время не был уничтожен ни один народ, ни одна культура, ни один язык. А уж тем более при царизме – этой «тюрьме народов»!
– Правильно, – согласился Карпыч, – главное обвинить в своих грехах других, смотришь – и сам чище стал. Что сделали с американскими индейцами «демократы-европейцы»? Вот это и есть настоящий холокост! Ведь физически уничтожили население целого континента! Скальпы на солнышке сушили. Сколько, не помню, они за скальпы платили? Кажется, три доллара за скальп взрослого индейца, и два – за скальп ребёнка. Загнали их теперь, кто выжил, в резервации, как зверей в зоопарк, и даже не извинились, не покаялись… А зачем извиняться? Им всё с рук сходит. Я бы сейчас на месте североамериканских индейцев, если ещё, конечно, кто-то остался живой, пошел бы демократическим путём. Провозгласил свободу и независимость индейцев, обличил европейских завоевателей, как оккупантов и нацистов, и отобрал всю собственность, нажитую за годы оккупации: предприятия, банки, промышленность – всё! Все некоренные народности, включая негров, по опыту Латвии объявил бы «негражданами» и выслал из страны! – Карпыч улыбнулся. – Даже не знаю, почему индейцы до этого сами не догадаются. А ты, Миш, поднаторел в истории. И когда успел?
– Пока ты тут бизнес делал, я книжки умные читал – работы-то на предприятии давно уж нет… Ладно… Так и порешим: во всё вникать, с Шулером не спорить и виду не показывать. А там посмотрим, кто кого.
Глава 11. Урок второй
За окном ещё не рассвело, а ученики уже сидели около кабинета Шулера свеженькие, наглаженные, выспавшиеся… Они пришли воевать. Хозяин кабинета опаздывал… Бойцы нервничали…
– Что это у тебя за приятель? – заговорил Папа, чтобы как-то отвлечься. – Ты про него вчера Шулеру рассказывал, Ферзь, кажется?
– Это мой приятель по институту – учились вместе… Хороший парень, весёлый, но жизнь не удалась… Несколько жён, несколько детей… Хотя может быть и больше. Но все попытки объявить его отцом со стороны очередной подруги разбивались о его стандартный ответ: «Всё правильно, всё сходится – ребёночек не наш!» Кем только он не работал! Сейчас торгует на рынке сувенирами…
– Ещё веселей тебя? – удивился Папа. – Разве так бывает?
– Я мошка безвредная перед Ферзём. До института он добирался на трамвае, но принципиально не платил за билет – зайцем ездил. Каждый раз его ловили контролеры, немолодые, злобные и цепкие женщины. Но Ферзь нашёл способ от них уходить без штрафа. Я как-то наблюдал такую сцену: когда женщина-контролёр понимала, что он без билета и хватала его обеими руками, Ферзь начинал кричать: «Что Вы меня за одежду хватаете руками! Какое Вы право имеете? Очень плохое обслуживание в трамваях! Как же Вам не стыдно из-за трёх копеек такой крик поднимать?» – Но контролёрша, как правило, всё равно вытаскивала его на остановку и пыталась сопроводить в милицию. Тогда Ферзь пел другую, безотказную песню: «Что ты ко мне пристала, старая? Не буду я с тобой спать. – Граждане! Это сексуальный террор, помогите! Она постоянно меня ловит и принуждает к сожительству! Отстань! Не буду я с тобой спать!» После этих слов Ферзя сразу отпускали. Через некоторое время его запомнили и перестали спрашивать билет. Таким образом, в институт он ездил бесплатно.
– Действительно, – кивнул Папа, – ты – мошка безвредная. Где же Шулер? Опаздывает…
– Ещё он большой любитель женщин. Заманивает в гости обещанием сварить чудо-борщ, говорит, что искусный кулинар, что хобби у него – уборка квартиры и покупка продуктов, и ещё он любит гладить бельё и вытирать пыль – девушки тают… Борщ он делал быстро: покупал в магазине готовый винегрет и заливал его кипятком. Как-то Ферзь раздобыл на медицинской выставке стопку пакетов, помнишь, в советское время пластиковые пакеты были дефицитом? Провожая вечером очередную девушку до метро, он снабжал её этим пакетом. Когда электронный голос в вагоне метро предупреждал: «Осторожно. Двери закрываются!», Ферзь шутил, крича в дверь: «Машка! Больше в вытрезвитель не попадай! Вытаскивать не буду!» – Где-то через час у Ферзя звонил телефон и женский голос выговаривал ему всё, что о нём думает. Забыл сказать, Миш, чем был ценен пакет. На нём была реклама лекарства и крупными буквами написано: «ГОНОРЕЯ – НЕ ПРИГОВОР!» Как правило, эту надпись сначала читали пассажиры метро, сидящие напротив, а потом уже и девушка, заметив их реакцию. Ещё веселей было, когда пакет добирался до места работы или учёбы девушки. Короче, весёлый малый. Но бабы его любят!
– Доброе утро, господа! – раздался голос Шулера. – Как спалось, кошмары не снились?
– Спасибо, – ответил Папа, – мы всегда хорошо спим. Крепкие нервы, чистая совесть…
– Это очень хорошо. Будем работать дальше, —
Все прошли в кабинет. Вместе с Шулером пришёл какой-то господин.
– Вчера я провёл с вами общее, так сказать, ознакомительное занятие. А сегодня, доктор Саботаж, – он кивнул в сторону иностранного советника, – проведёт с вами занятие по поводу производства. Он как раз курирует все вопросы, связанные с производством в данном проекте. Прошу отнестись к этому занятию серьёзно, «Производство» – очень важная тема. В последствии у вас будет много всяких занятий: по внешней политике, по внутренней, по приватизации… Будут и выездные занятия… Поездите по министерствам, ведомствам, поговорите с людьми, узнаете, что в стране происходит.
Ученики разместились в той же уютной комнате, где было первое занятие. Доктор Шулер ушёл по своим делам. Саботаж оказался высоким сухим господином с очень добродушным лицом. Рассказал, что его первое образование военно-техническое. Он закончил школу сапёров. Потом всю жизнь занимался производством:
– Производство… – доктор задумался, – очень непростая и важная тема. И вы должны ответственно отнестись к этому материалу, вы обязаны знать, как претворять его в жизнь.
– Тем более, – подал голос Карпыч, – что мы сами производственники и неплохо в нем разбираемся.
– В нашем случае это не пригодится, – отрезал Саботаж, – никакого производства здесь больше не планируется. И наша задача в соответствии с Планом ускоренным порядком ликвидировать все производства, которые еще остались! – он улыбнулся. – Ну если только развивать производство оглобель, они скоро будут нужны в больших количествах. Позже я вам объясню зачем.
Ученики аж вжались в кресла, как пассажиры самолета, резко набирающего высоту. «До чего же это противно. Но что делать, придется терпеть!» – подумал Михаил Потапович, чувствуя себя разведчиком в логове врага. «Гнида заморская!» – подумал Карпыч и мысленно плюнул. Ученики переглянулись и стали слушать дальше.
– Должен сразу оговориться, кое-что останется. Все производство, связанное с сырьевыми отраслями, пока уцелеет. Что из земли добывают: нефть, газ, металлы, алмазы… Что там еще? Древесина, хотя это уже не из земли, – пояснил Саботаж, – энергетика. Это, конечно, останется, но всё уже приватизировано на наших ручных олигархов, это уже наше. Почти… Ну а когда старое оборудование полностью износится и не сможет работать, – продолжал объяснять Саботаж, – до этого осталось совсем немного, будем переоснащать на новое, на наше, на хорошее. Тем более что всё машиностроение и станкостроение подлежит ликвидации.
– Извините, – а почему же сразу не переоснащали отрасли? – заметил Папа. – Ведь когда приватизировали, главный лозунг был: «Государство – неэффективный собственник». Вот когда будет всё у частника, он порядок наведёт. А оказывается, что теперь всё уже изношено до предела!
– Уважаемый Папа! Вы что, ещё в сказки верите? Это же лозунг. При чем же тут переоснащение производства? Да и выдвигал его кто? Он хоть раз правду сказал? Вы слышали?
– Так если он врет все время, что же его не сняли до сих пор?
– Вы еще совсем мало у нас работаете, поэтому и не очень разбираетесь в тонкостях. Вот для этого мы с вами и занятия проводим. Рыжпейс работает в строгом соответствии с Планом – к нему претензий нет. На чем я остановился? – сам себя спросил Саботаж.
– Что все оборудование будет скоро заменено на иностранное, – подсказал Карпыч.
– Да! – согласился иностранный специалист. – Что пока останется? Пищевая промышленность. Народа-то ещё пока много, а его кормить надо. Тут тоже постепенный переход на монополию наших компаний. Пищевая промышленность, на первый взгляд, не очень стратегическая отрасль, но это ошибка. Она имеет огромное значение. Будем потихоньку вытеснять мелкие заводики и ставить свои, хорошие, – Саботаж задумался. – Вот и всё, остальное подлежит ликвидации.
– Как? – хором, не сговариваясь, воскликнули ученики. – И это всё, что останется?
– Больше нам ничего и не нужно, – равнодушно ответил советник. – Всё остальное мы своё привезем… Тут, правда, отдельные бизнесмены, из чиновников и бандюгаев, решили на строительстве наживаться: понастроили заводов стройматериалов. Пожалуйста! Пусть строят. Нам это не мешает. Главное, чтобы все шло в концепции Плана.
– Да уж! – ухмыльнулся Карпыч. – Я знаю, как они строят!
– Но людям надо же где-то жить. До сих пор многие в послевоенных бараках живут! – сказал Папа.
– Так они разве для них строят? Они для других… – ответил Карпыч.
– Бизнес, как бизнес… – вставил слово Саботаж. – Строительство везде идет под ручку с криминалом. А где и кому жить, это вы на другом занятии будете проходить.
– У нас не под ручку! – сказал Карпыч. – У нас это одно понятие, не два. Просто – криминальное строительство… Это я точно знаю. Другого строительства у нас нет!
– Не буду возражать, – отмахнулся Саботаж, – но это выходит за рамки нашего занятия. Давайте продолжим, – он сделал сосредоточенное лицо, – всё остальное производство подлежит ликвидации. В первую очередь производство вооружений. Это очень важно! Любых вооружений, начиная от космических ракет и заканчивая патронами. Некоторое производство оружия останется – это ещё и очень выгодный бизнес. Оно в обязательном порядке будет переведено в нашу собственность – только так, а всё остальное подлежит ликвидации! Для чего это нужно?
– Действительно, зачем? – заинтересовался Карпыч. – Вот мы работали на таком производстве… Проектировали и выпускали ракеты. Это же не завод был – конфетка: какое оборудование, какая культура производства, кадры… А сколько теоретических разработок… Это же кладезь!.. А нас обанкротили, и теперь сковородки делают… Некачественные… Государственные стандарты сейчас отменили, каждый выпускает продукцию, как хочет, как дешевле… Мой приятель Ферзь был как-то в командировке. Мальчишка он развратный, познакомился с девицей… У неё был презерватив «Нежность» отечественного производства… Ферзь потом описывал свои ощущения так: «Ничего, Карпыч, в нём не чувствуешь… Умом понимаю что происходит что-то, но ощущений никаких… Это изделие напомнило мне или валенок, или камеру от автомобильной шины!» – Весь следующий день Ферзь рыскал по городу – хотел купить побольше таких презервативов и подарить друзьям и знакомым… Но не нашёл… Дефицит!
– Вот вам и подтверждение моих слов. Все идет правильно и по Плану, – он улыбнулся. – Вы делали ракеты? Зачем? Чтобы угрожать своими ракетами нашей демократии? Нельзя этого делать! Значит, надо завод ликвидировать. Тем более что ракеты ваши, на самом деле, первоклассные и составляют конкуренцию нашим. И не только ракеты, но и всё остальное вооружение. Это же чистые убытки иностранным компаниям, производящим оружие. И мы сами должны решать, кому продавать оружие, а кому нет. Поэтому производство оружия должно быть только у нас или под нашим контролем! Кадры ваши никому уже не нужны, почти всех перспективных ученых мы забрали к себе, и перспективные разработки, конечно, пригодятся… Их, кстати, мы тоже забрали и по ядерному, и по обычному вооружению… Это было сделано в самую первую очередь. Работы по ликвидации производств идут полным ходом. Ликвидация – это не значит физическое уничтожение: банкротство, продажа за долги, приватизация… Очень много всяких способов. Главное – полное прекращение основной деятельности предприятия без возможности её восстановить. Оборудование должно быть уничтожено полностью. Технологии, документация, разработки забираются полностью. Кадры увольняются все от слесаря до директора. Ведь какой-нибудь гад, старый слесарь дядя Вася, может и по памяти что-то сделать. И без чертежей. Никак его нельзя оставлять там! Пусть идет картошку на огороде выращивать… Только после этого можно вздохнуть спокойно. Лично я выдвигал предложение, что для полного спокойствия надо бы всё взрывать, как в Дрездене… Но начальство не одобрило: «Не торопи события, Саботаж. Рано пока. Не надо злить этот дикий народ!» – А по-моему, зря оставляем даже здания… Но начальству виднее. Приказ – есть приказ! – сказал он расстроено, – Продолжу… Что будет в разорённых помещениях потом, кому оно достанется, это нас не интересует… Могут, как у вас на заводе, сковородки делать, могут водку разливать… Мы свою задачу выполнили. По промышленности вопросы есть?
Ученики были обескуражены. Судя по их грустному виду, к такому повороту событий они явно готовы не были. «Это он про Сергея Сергеевича говорил, – думал про себя Карпыч, – он уж точно любую деталь по памяти сделал бы, на глазок. И не одно ОТК не забраковало бы! – Карпыч вздохнул. – А я ругал его частенько… Хорошо что не дожил старик. Прав всё-таки был Сергей Сергеич!» – Карпыч вспомнил завод, как он там работал, сколько было всего разного, и хорошего, и плохого, как он с начальством ругался, как хотелось избавиться от гнёта тупого руководства и парткома. И вдруг ему до боли захотелось опять вернуться в то время, знать, что он занимается нужным делом, ругаться с начальством, «давать» План, стыдить слесарей… Теперь они казались ему такими милыми и родными… Много бы он сейчас отдал, чтобы вернуться в то время. – «Сам бы Сергеичу каждый день мотню делал!» – Карпыч поднял голову и внимательно посмотрел на Саботажа. «Как же так можно? – опять задумался он. – Вот так вот – раз – и нет ничего!»
– Нет, – услышал он голос Папы, – все настолько понятно, что нет ни одного вопроса…
– Просто я умею очень хорошо объяснять! – гордо сказал советник.
– У меня одна знакомая работала в Москве на оборонном заводе, – встрял Карпыч, – на Кутузовском. Завод побольше нашего будет – несколько кварталов… Только на космос и оборонку работали. Что ни станок – эксклюзив! Что ни стенд – шедевр! Самый паршивый станочек несколько миллионов стоил… Так директор, бывший секретарь парткома, как перестройка началась, всё в аренду сдал! Китайцы трусы шили, армяне из технической воды «Баржом» делали, корейцы собак-дворняжек разводили…
– Зачем? – удивился Папа. – Зачем дворняжек-то разводить? Неужели для меха?
– Ой, Миш! – не удержался Карпыч. – Тебе-то какая разница… Главное, что аренду платили исправно. Процентов пять по договору на счет, а остальное – директору в карман. Я как-то на проходной читал список арендаторов… Не одна сотня набралась…
– Ты как-то осуждающе про это говоришь, Карпыч! – насторожился Саботаж, внимательно слушавший его рассказ. – Очень хорошо, что ты привёл этот пример. Вот мы его сейчас и разберём. Очень хорошо!
– Я не осуждающе, – начал оправдываться Карпыч, понимая, что немного переборщил, – я видел, как директор один из цехов от оборудования освобождал – вот что я осуждаю, я производственник всё же!
– И как он это делал? – насторожился Саботаж.
– Как?! – сказал Карпыч, потом внезапно вздрогнул и проговорил шепотом, чтобы не слышал иностранец, обращаясь к Папе: «Миш! Ты по одному и тому же месту лупишь! Больно ведь…». – Да очень просто: отключил в цехе свет, воду и сжатый воздух, запустил туда огромный бульдозер, которым все станки и оборудование выдрал под корень с фундаментов, а потом отвалом на улицу через противоположные ворота, там уже краном на грузовики и в утиль… Ещё на металлоломе денег заработал, собака… – Карпыч посмотрел на Саботажа.
– Я всегда говорил, что тут живут способные и умные люди… – иностранец был очень доволен, – и генералу докладывал, что нельзя здесь действовать прямолинейно. Но не слушают меня. Этот директор – очень умный молодец! Мы бы так не догадались… Монтаж, демонтаж, склад, хранение, опись… А тут – раз! И бульдозером! – он был очень доволен, – Молодец директор. Вот вам и пример. Коммунист, а какой умный молодец. Производство военное уничтожил совсем! После бульдозера не восстановишь… Да ещё и денег заработал на металлоломе. Да ещё и за аренду получает!
– Он за аренду не получает! – вставил слово Карпыч. – Гребёт! Как та машина, которая снег на улицах убирает в грузовики. «Тёщина рука» в народе называется! – он улыбнулся. – У директора за два года демократии рожа тоже в два раза увеличилась и стала цвета спелого кирпича. Помер он на Канарах от радости!
– Так это Москва… – задумчиво сказал Папа, – у нас в Сибири не только в аренду никто не возьмет, приплатят – не надо!
– Хорошо! – продолжил Саботаж. – С оборонной промышленностью мы разобрались, теперь перейдем к транспорту: самолеты, автомобили, суда, вагоны и локомотивы, машины и механизмы… Выпуск этих товаров тоже необходимо срочно ликвидировать! – он гордо посмотрел на учеников. – Все средства транспорта, тем более для такой, пока огромной страны, должны производиться за её пределами.
– А это почему? – тоже потихоньку закипая, спросил Папа.
– Ну подумайте сами! – благодушно ответил Саботаж. – Почему надо закупать весь транспорт за границей? Ну? Думайте!
– Почему? – заговорил Карпыч. – Чтобы создавать рабочие места не у нас, а за границей. Кормить иностранных рабочих.
– Правильно… Но это не главное! – советник подбадривал учеников. – Это тактика. А я про стратегию хочу услышать, – Саботаж дружелюбно улыбался, – ну? Думайте!
Папа смотрел на улыбающегося и добродушного иностранного советника. «Как в первом классе! – подумал он. – Дважды два – четыре… Интересно, а представляет Саботаж, что стоит за его словами? Сколько человеческих жизней и судеб?» Папа представил себе, что значит закрыть заводы… Нет, не заводы. Ликвидировать всю промышленность, которая производит самолеты, автомобили, суда, станки… Сколько людей лишится работы, сколько разбитых судеб, сколько горя! «А хоть знает этот благодушный тип, как мы это всё строили. Сколько миллионов жизней наших предков, отцов, дедов было положено на этот алтарь? В голоде, в нищете страна поднимала эту самую промышленность, которую он хочет ликвидировать одним махом. Сколько миллионов русских жизней вам ещё нужно?!» Папа совсем расстроился. Вспомнил репрессированного отца, который как раз поднимал эту авиационную промышленность, расстрелянного коммунистами деда… «Надо собраться! – подумал он. – Что-то я нюни распустил. Воевать, так воевать!»
– Нам трудно судить, – нашелся он, краем глаза глядя на Карпыча, который тоже загрустил, – я только знаю, что производство самолетов, а точнее двигателей для самолетов – очень сложное дело. И производят самолеты только пять или шесть стран. Если это производство разрушить, то создать его потом будет невозможно.
– Теплее, теплее, – благодушничал Саботаж, – самолеты – это самое главное. Помимо космоса, конечно, но космос – отдельная статья. Так зачем это всё надо ликвидировать?
– Да говори уже, профессор! – не удержался Карпыч. – Не знаем мы.
– Даю наводящий вопрос! – не унимался Саботаж. – Я хочу, чтобы вы сами думали. Что я вам всё разжевываю? – так же благодушно продолжил он, как будто рассказывал про тяжелую жизнь североамериканских скунсов. – Для чего, например, уничтожили сельское хозяйство и почти все закупки продовольствия идут из-за рубежа? – он ехидно ухмыльнулся. – Не только для того, чтобы кормить иностранного фермера. А зачем тогда? Для чего, например, уничтожили фармакологическую промышленность? И все закупки лекарств идут из-за рубежа в десятикратном размере. Хотя у вас и свои лекарства были не хуже и намного дешевле! – он опять заговорщицки улыбнулся, подробно разжевывая ученикам материал, – Ну? Зачем?
– Ну взятки берут наши чиновники за импортные поставки, – предположил Папа, – миллиардами воруют.
– Эх вы! – расстроено сказал Саботаж. – При чем тут взятки? Конечно, берут и ещё какие. Но не в этом дело. Куда они эти деньги-то денут? Все равно к нам придут. Это всё тактика. Тактика! – он торжественно посмотрел на учеников. – Безопасность!!! Вот в чём стратегия! При чём тут взятки? Это всё игры предателей, – он повысил голос, – главное – нарушить безопасность продовольственную, транспортную, фармакологическую, военную… Нарушить все безопасности! – Саботаж перешел с благодушного тона учителя на разгоряченный тон политика, – Представьте себе такую ситуацию: в вашей стране эпидемия какой-то болезни. Народ вымирает! – он довольно улыбнулся. – Вымирает миллионами! – Саботаж облизнулся. – А своих лекарств-то нет уже – промышленность разрушена – лекарства не делают. Вы к нам: «Ребята, погибаем. Срочно пришлите лекарства, мы уже свои не делаем, на вас вся надежда. Министр-то наш, демократ, всё украл!» Эпидемию, кстати, – сказал он, задумавшись, – можно и помочь устроить.
– И что? – выдохнули ученики.
– Что? – загадочно улыбнулся Саботаж. – Выпускаем вперед нашего главного комиссара, Савьера Халану, ему не привыкать людей убивать тысячами, и он с гордым видом говорит: «А нету! Нету для вас ничего. Чем быстрее передохнете, тем для нас лучше. Уж больно нам ваши природные ресурсы нужны! И земелька… Уж больно много у вас всего. Обидно нам это!»
– Это который Сербию бомбил? Жилые кварталы, детей, женщин, стариков? – спросил Карпыч, еле сдерживаясь.
– Да, его работа. Но он не один, там ещё много народу было… Госпожа Олджабрайт…
– Жирная такая? На утку раскормленную похожа, – сказал Карпыч, – во время Второй мировой войны сербы из маленького городка спрятали её от фашистов. Хотя она и была ребёнком, но, как еврейка, подлежала уничтожению. Выжила тогда Мадлен, подросла, окрепла и приказала разбомбить! И городок этот разбомбили, и дом, где её прятали…
– Это сербам наука! – заметил Папа. – Будут теперь знать, кого прятать. Интересно, у неё свои дети есть? Внуки?
– И она требовала разбомбить… – подтвердил советник. – Что-то, видно, ей тогда не понравилось… Воспоминания детства… Может, конфет сербы не додали… – он засмеялся. – Но это уже не моя тема… Я тут в подробностях не знаю… – Саботаж сделал строгое лицо. – Или другая ситуация: в стране голод. Мы полностью прекратили все поставки продовольствия. Народ умирает миллионами! – он опять довольно облизнулся. – А своего продовольствия-то нет: сельское хозяйство в упадке, земля вся выкуплена олигархами и чиновниками. Работать на ней никому не дают. Частная собственность. Вы к нам: «Ребята, погибаем! Срочно пришлите еду, на вас вся надежда. Министр-то наш, демократ, всё украл!»
– Вы такие мрачные картины рисуете! – вставил Карпыч.
– Выпускаем вперед нашего главного комиссара Савьера Халану, и он с гордым видом говорит: «А нету! Нету для вас ничего. Чем быстрее передохнете, тем для нас лучше. Уж больно нам ваши природные ресурсы нужны! И земелька… Уж больно много у вас всего. Обидно нам это!»
– А он какие-нибудь еще слова знает? – спросил Карпыч. – Или только эти?
– Это я образно… Он очень умный, добрый и образованный человек. Хороший семьянин! – Саботаж опять сделал строгое лицо. – Вот мы и подошли к проблеме транспорта. Представьте себе такую картину: самолёты тут летают только наши, иностранные, автомобили ездят только наши, суда, локомотивы, мотоциклы, велосипеды, коляски детские, самокаты… Коньки роликовые – тоже наши! – он гордо посмотрел на учеников. – И в один прекрасный момент мы говорим: «Всё, господа коренные народы! Ничего вам больше продавать не будем. Ни самолётов, ни самокатов, ни запасных частей, ни расходных материалов!», Вы опять к нам: «Ребята, погибаем! У нас страна очень большая. Нам без самолётов крышка будет. И без автомобилей, и без судов – воды у нас очень много. Не говоря уже про железную дорогу!.. Прямо беда! Срочно пришлите, на вас вся надежда. Министры-то наши, демократы-либералы с тёмным коммунистическим прошлым, всё украли!»
– И тут вы выпускаете вперед вашего главного комиссара Савьера Халану, – продолжил Карпыч, – которому, что комара прихлопнуть, что маму родную придушить! Если заплатят, конечно. И он с гордым видом говорит…
– И он говорит, – продолжил реплику Карпыча Саботаж: – «Немедленно разбомбить всю эту православную сво…», ой! – опять запнулся советник, – это я не туда… Бомбить можно только после того, когда ядерный зуб вырвем. Ой! – он опять запнулся и, обращаясь к Карпычу, сказал: – Сбиваешь ты меня, Карпыч, не мешай проводить занятия. И он говорит: «А нету! Нету для вас ничего. Чем быстрее передохнете, тем для нас лучше. Уж больно нам ваши природные ресурсы нужны! И земелька… Уж больно много у вас всего. Обидно нам это!» – Саботаж внимательно посмотрел на учеников. – Сколько там у вас километров? От края до края? Гордость-то ваша? Тысячи?
– Много, – задумчиво ответил Карпыч, – очень много, десятки тысяч. И везде храмы православные стоят! – он гордо посмотрел на советника. – И нет им числа!
