Марина Тмин "Привет, дорогой дневник, я из России"

признаётся устаревшим всё, сделанное с умом,

на музейной полке отводят вроде почетное место,

но вы видели кого-то, кто теперь шляется по музеям?

кто отличает Ленина от Есенина?

рты разевают, увидев в интернете разглагольствования Змея,

Змия-искусителя, с хвоста пожирающего Росею.

вот и все. сдохла интеллигенция, пшиком вышла,

в форточку вылетело образование – рваный воздушный шарик.

раньше шевелить учили мозгами. развивалась головная мышца.

теперь шевелят исключительно гарнитурной обвешанными ушами.

подойди поближе

переспелая слива тут черноплодной рябиной

свешивается с ветвей,

вроде ноябрь, но холода – вполовину.

делай, что хочешь. но не волочи с собой мертвечину,

более того – не пиши о ней.

подай копейку тунеядцу, пьянице.

за испуганным красным глазом – тоже людское.

сердце лупится в рёбра. с него не станется.

у пьянчуги в своём дворе – роль иностранца,

не знает местного языка, как не знает покоя.

зайдётся в кашле, проткнутый остановочным ветром.

проведи рукой своей щедрой бездельника,

дай ему состояться, артисту, в попрошайническом концерте,

дай рабу божьему протащиться в бою предсмертном,

добрести с опохмелом до понедельника.

думаешь, ты лучше? думаешь, никогда не ляжешь мешком на станции?

всякое бывает. сегодня – выше, а завтра – едва ли выжил.

вдруг случится казус, конфуз или ситуация?

попробуй хоть раз не гордиться, не возвышаться.

себя разглядишь.

свой народ разглядишь.

всё разглядишь.

подойди поближе.

голова – котёнок по имени Гав

сколько скоплено во мне чужих лиц и глав,

сколько фраз, диалогов и кутерьмы.

голова – котёнок по имени Гав,

голова являет собой некоторое подобие тюрьмы.

все в ней заключены, все, встреченные по воле

случая, в одиночных камерах, в профиль и анфас

сфотографированные. злые и недовольные.

закончившие или начавшие рассказ.

что важно: темница не запирается, не проглочен ключ,

уходили бы, я не держу ни наручниками, ни шантажом.

вроде бы нежничаю, не грублю, не мучаю.

зачитываю резолюцию, а они

кидаются с ножом.

вот и помни их, изрезавших в лоскуты,

а таких – большинство, воспоминания, как стекло,

приставляются к горлу, вспарывают животы.

красно. липко. что-то безжизненное утекло.

женское тело – самое искусное и искусанное из искусств.

тело моё – тряпка, разодранная быком,

выжженная, выжатая. расплескалась грусть.

обо всех. о каждом. о прожитом. ни о ком

не хочу жалеть.

голова отрывается, как редис,

совершенство,

сознанное во благо,

валится и дохнет, всё, что питало

жизнь,

оседает

конденсатом в мертвецкой.

а что?

это тоже —

влага.

Бастилия

танцуйте – вот мое пепелище,

лежу никому не нужной Бастилией,

идите – вас здесь простили.

мёртвый мести не ищет.

живите – пойте жизни во славу

песни.

лежу

растерзанной Травиатой —

бейте! кромсайте падшего провокатора,

упавший не даст отпора: он слишком слабый.

да и не до того. похороните за плинтусом.

передайте: бабушка велела кланяться,

она просит прощения: с этой станции

не идут поезда.

здесь плюс становится минусом.

и в вечном минусе, на затерянной параллели,

не ищите моего пепелища,

здесь век забвения. забывайте нищих

духом.

хвойный лес теперь им – постель.

кутает и баюкает:

никто не придёт, лежите смирно.

лежу всеми ангелами, всеми женщинами!

ледники растаяли и покрылись трещинами.

всему жестокому и несправедливому