– У вас в блокноте, – невинной улыбкой просиял Тайо, указывая на заточенный карандаш и раскрытые страницы. Бернард испытал смешанные эмоции – не то злость за использование чужого, не то интерес к изобразительному искусству, а может даже и страх из-за возможности в любой момент потерять последнюю связь с прошлым.
Первый из рисунков, крайне схематичный и незамысловатый, чёрточками и фигурами изображал самого мистера Хаксли возле палатки. Тайо нарисовал его более мускулистым и высоким, чем в жизни, а первый план подчёркивал его главенство даже на фоне подрисованной в уголке исследовательской команды.
Вторым рисункам предстала семья мальчика. Лунджил и Ифе расположились в центре, и Тайо бегал между ними за бабочкой. Абрафо оказался в углу на охоте, о чём свидетельствовали деревья и копьё. Что неожиданно – нашлось на бумаге место и ещё одному мужчине, но тот как-то совсем оторвано от остальных сидел, скрестив ноги, в хижине и медитировал на фоне большой схематичной лапы.
– Это замечательные рисунки!
– Правда?
– Только больше не бери мой блокнот, договорились, дружище? Я выделю тебе пару листков и… – недолго думая, Бернард разломил карандаш надвое и протянул мальчику половину. – Он твой, можешь рисовать в любое время.
– Убунту, – склонился с благодарностью паренёк, и Бернард воспринял его слова за местное «спасибо».
Приготовленный павлин напоминал курицу или индейку под приправами, и оказался настолько вкусным, что остались от него по итогу одни только кости. Тайо, довольный, загорал и рисовал, а мистер Хаксли, определив местоположение хижины вождя, двинулся за новым знакомством.
Дом находился на отшибе. Стены сооружения украшали народные узоры, а соломенную крышу покрыли яркими красками. Ткацкие узоры и резьба дополняли декор. Глины на здании было заметно больше, и стоял дом будто бы крепче, за долгие годы поросший мхом и лианами. Основу его укрепили булыжниками, а тропу засыпали белым песком.
На стук не реагировали, да и подобных действий здесь никто не совершал – двери у племени отсутствовали. Ожидаемое молчание спровоцировало мистера Хаксли без разрешения шагнуть в помещение и оказаться в большой уютной комнате с догорающим в углу костром. Толстые ковры и мягкие подушки украшала вышивка. Шкуры зверей, натянутые под потолком, образовывали тени и лабиринты. Резные стулья и стол с вкраплениями слоновой кости выглядели дорогим антиквариатом, но не в них заключалось величие обстановки, а в стоявшем по центру деревянном троне со вставками перьев попугаев.
На троне и восседал вождь племени Зикимо – мужчина не старше тридцати, в мантии из коричневого меха. В его ушах блестели серьги из золота и драгоценных камней, а лицо украшала защищавшая от злых духов каменная маска. Её мужчина снял при появлении гостя практически сразу и взглянул на мистера Хаксли глубокими, как ночное небо, исполненными теплоты и уверенности серыми глазами. Прямой горделивый нос вынюхивал запахи чужака, и пухлые губы первыми начали разговор.
– Зачем вы пришли в наши джунгли, мистер Хаксли?
Антрополог задумался. Какие слова следовало подобрать, какое обращение к вожаку выбрать? Стоило ли кланяться, были ли уже нарушены Бернардом обычаи, и главное – как достоверно передать ложь и скрыть жажду перед сокровищами?
– Мы с командой хотели изучить местность, – решил ответить белый человек прямо и кратко.
– Чтобы найти золото?
– Откуда вы знаете… – сердце кольнуло, и руки у британца затряслись. Зелёные глаза забегали по хижине и наткнулись на магнитометр.
– Изучили ваш блокнот, мистер Хаксли. Несколько лет назад чужаки пытались вбить нашим детям ваш язык. Не ругайтесь на Тайо – он действовал по моему указу.
– Ах, вот это чьих рук дело… Да, это правда. Мы хотели найти золото.
– Вы не первые приходите за золотом, мистер Хаксли. И вы точно не хуже людей с оружием. Но я вас огорчу – здесь золота толком нет. Всё наше богатство – это мы, и наша связь с предками.
– Легко вам говорить, живя в самой удобной хижине с золотыми серьгами в ушах.
– Высокий стул не делает королём. И даже большая хижина – не моя прихоть. Я бы и дальше жил с Лунджил, Абрафо, Ифе и моим сыном Тайо, но есть обычаи и традиции, которых следует придерживаться вожаку.
– Так Тайо – ваш сын? – ужаснулся Бернард, до последнего считавший юношу случайным любопытным туземцем. – Но почему он живёт отдельно, не с вами?
– Чтобы вырастить ребёнка, нужна вся деревня. Он привязался и к вам, и вы уже внесли вклад в его взросление, мистер Хаксли. Вы его идол – и я это одобряю. Я не вижу в вас какого-то предателя или плохого человека. Но я вижу, что вы потерялись.
Это было и так очевидно. Бернард Хаксли действительно потерялся – вдали от цивилизации, посреди джунглей, он утратил понимание сторон света и времени. Но вождь намекал на нечто более глубокое – потерю самого себя. И с этим мужчина никак не хотел соглашаться.
– Разве потерялся? Я только ищу сокровища, чтобы жить счастливо. Это моя цель.
– Богатство, если им пользоваться, закончится; знания, если ими пользоваться, увеличатся. Не деньги делают вас счастливее, и даже записи никогда не стояли у вас на первом месте.
– Вы намекаете на статью?
– Я не знаю – что вы пытались написать, но нас изучали из интереса. Поэтому у вас и не получается, мистер Хаксли. Вам не нужны сокровища или слава. Вы даже не попытались вернуться в лагерь, когда проснулись. И вы точно хотели бы жить свободно – как мы.
– Ну это уж мне решать – чего бы я хотел, извините за грубость.
– Вы одиноки. Но в одиночку браслет не звучит. Что осталось бы от наших ритуалов, проводи мы их по одиночке? Прекратите поиски и ложитесь спать сегодня со спокойной душой.
– А если нет? – мужчина скрестил руки на груди – в безопасной позе он снова почувствовал себя спокойствие.
– Знаете, Мистер Хаксли… – Зикимо снял с ушей золотые серьги и, встав с трона и взяв собеседника за руку, вложил их Бернарду в ладонь. – Они ничего не стоят здесь. Завтра вы примете участие в празднике – я разрешаю. И если даже после праздника всё, на что будут обращены ваши мысли – сокровища, вы можете вернуться домой с этими серьгами и любым другим найденным в племени золотом. Но если останетесь – обретёте дом, из которого никто вас не прогонит за долги. Мы договорились?
– Я согласен, – недолго думая, кивнул мистер Хаксли и всё-таки поклонился. – А могу я забрать эту коробку… Которая для вас, видимо, служит подставкой?
– О, она ведь ваша – забирайте. Буду рад видеть вас завтра.
Уже выходя, антрополог заметил на одной из стен огромные царапины – как если бы большое хищное животное оставило их, каким-то образом проникнув в помещение. Отсутствие дверей и прежде смущало Бернарда по ночам, но теперь мурашки забегали по спине с новой силой. Он отлично помнил случившийся в лагере ужас и не желал столкнуться с разрухой и здесь – второй раз ему выжить не повезёт.
До вечера мужчина проводил время в безделье, думах и записях. Он всё крутил в руках серьги и метался между желанием побродить по деревне с магнитометром или отыскать Ифе и развеяться разговорами. Последнее делать самостоятельно даже не пришлось – перед закатом она сама заявилась к порогу с корзиной фруктов. Инжир, манго, эшта[8 - Эшта – «кремовое яблоко», фрукт семейства анноновых, широко распространенный в субтропических и тропических регионах.], груши и персики заполнили комнату сладким ароматом.
– Подарок от семьи, – призналась туземка, но очевидно, что основным инициатором презента была она сама.
– Постой, может быть поужинаешь со мной?
– Дома меня ждёт нормальный ужин – с мясом и овощами, – верно подметила девушка отсутствие в доме мистера Хаксли хоть чего-нибудь добытого на охоте.
– Я не охотился. Вообще не представляю – как это делать в одиночку, а Майну так больше и не видел. Может быть, ты принесёшь мне ещё что-нибудь?
– Я ещё не жена тебе, чтобы что-то приносить… – многозначительно ответила та, взмахнув волосами, и гордо удалилась под звуки урчащего желудка Бернарда.
Кое-как насытившийся фруктами, чесавшийся с ног до головы от укусов британец лёг на шкуры и очень скоро заснул. И ночью он видел Лондон – такой же серый и дождливый. Город тянулся бесконечной полоской, пока исследовательская команда ехала по нему на джипе. Прохожие махали ему руками и шляпами в знак приветствия, и гора золота текла следом рекой. Вот здания стали обрастать травой и лианами, оборачиваясь в хижины. Глина покрывала окна, и земля поглощала нижние этажи. Цветы и кустарники заполонили дороги, а англичане обернулись туземцами племени. Они уже не радовались незваным гостям и размахивали копьями, прицеливаясь, для удара. Оскалившись, велели они убираться домой и не тревожить больше покой джунглей. Фиолетовые тучи сгущались, нагнетая, но стоило молнии ударить в мистера Хаксли – мужчина тут же вскочил со шкур в холодном поту, и кошмар закончился.
Антрополог проспал, по меньшей мере, часов девять – и никто за это время его не потревожил. Проснулся мистер Хаксли не от большого желания, но от музыки, судя по всему, отразившейся во сне громовыми раскатами. Били в барабаны, хотя солнце ещё не взошло. Пели песни, свистели и смеялись местные, собравшись, по видимому, всей деревней у ритуального костра. Праздник начался.
И хотя никто не разбудил Бернарда, в хижину всё-таки заглядывали – об этом свидетельствовал оставленный на соломе костюм. Длинная оранжевая туника с синими, зелёными и жёлтыми узорами – свободная, точно халат – повисла на широких плечах Бернарда как мешок. К ней шли два ожерелья из ракушек каури и неуклюжая шляпа из соломы с вкраплениями фиалок.
Музыка пульсировала в воздухе. Глубокий резонанс барабанов джембе эхом разливался по деревне. Когда темп ускорялся – к игре присоединялись мбира[9 - Мбира – это наиболее распространенный вид африканского язычкового музыкального инструмента, который имеет тысячелетнюю историю и только недавно стал известен в других частях мира под названием «калимба»] и гармоничные песнопения. Каскадные ноты музыкальных инструментов походили на бурлящий поток ручья, к которому стекалась округа. Танцоры двигались синхронно, волнами, точно в трансе.
Не менее пятидесяти человек принимало участие в обряде, но не нашлось среди них ни одного ребёнка. По мере приближения мистера Хаксли к костру инструменты плавно затухали, а людские голоса приобретали чёткость.
Шаман Вилакати ни капли не изменился – стоя во главе, в той же устрашающей маске, он размахивал деревянным посохом, в чьём основании вырезали женский божественный силуэт. Вождь, стоявший по правую руку от Вилакати, прибыл на празднество без шкуры и головного убора, но навесил на голое тело цветов, ракушек и тигриных зубов. Его образ завершали длинная соломенная юбка с красной тканью и звонкие браслеты на лодыжках.
Близ костра, как бы в центре импровизированного круга, на коленях стояли четверо юношей не старше двадцати, и каждый в оранжевой тунике подобно надетой Бернардом. По взорам собравшихся было ясно – для них песни и звучали. Весь праздник адресовали самым нарядным, и в их число входил белый человек.
Шаман указал мистеру Хаксли на свободное пятое место в центре, и вождь одобрительно закивал. Красный от неловкости, полный смятения, антрополог боялся пошевелиться. Собравшиеся стали кличить его и зазывать, поторавливая, но как-то по-доброму, точно уговаривали сыграть в некую игру. И Бернард решился.
Цилиндрические барабаны нгома вступили теперь в мелодию, вытеснив старые мотивы. Со всех сторон зазвучали погремушки и браслеты, придав музыке мерцания и змеиного шипения. Звуки то нарастали, то снова отступали, и танцоры, имитируя приливы и отливы, то воодушевлённо подпрыгивали, то опрокидывались к самой земле.
Шаман Вилакати поочерёдно завязывал участникам ритуала глаза – одному, второму, и вот очередь уже добралась и до мистера Хаксли. Он перестал понимать происходящее – только музыка звучала в голове. Паника нарастала, когда местные, достигнув апогея, слились в голосах с каждым присутствующим инструментом, и весь звон и грохот, скрещенный с треском брёвен в костре, волной нахлынули на учёного. Раздались новые шаги – ряд танцующих прибыл откуда-то со стороны и стал кружить меж сидевших на коленях мужчин. Посыпались цветы – это Бернард понял, в первую очередь, по запаху, но он также подсматривал за происходящим через щели у носа – повязку завязали слабо.
Женские ноги ступали по земле, чередуясь, и мистер Хаксли знал наверняка – среди них есть и Она. Ступни ударяли по земле, а руки имитировали движения диких существ. Бусы и ракушки бились друг о друга и звенели. Когда же резко музыка оборвалась – мужчина почувствовал тяжесть на левом плече. Повязку резко стянули, и перед учёным, во плоти, в самом деле, предстала Ифе.
Участницы танца закинули на юношей ногу, и такова была их воля. Шаман ударил посохом о землю, и туземцы торжественно завопили, восхваляя случившееся. Усыпанная тонной ракушек – они были и на руках браслетами, и на шее ожерельем, и даже ободком в волосах – Ифе широко улыбалась. Прочие мужчины уже обнимали суженых, и только Бернард никак не мог подняться с колен. Он всё думал – ему это снится. И не просыпался.
– Ну, действуй, – прошептала девушка, немного дёрнув ногой.
И тогда они обнялись. Ифе пахла пахирой и курупитами – так же сладко и пленительно. Она больше ни слова не сказала, но в поклоне кивнула головой и со всеми прочими невестами удалилась.
И тогда к женихам стали подходит отцы невест. Мистер Хаксли ещё не осознал случившегося, когда Абрафо уже пожимал ему руку и хлопал по плечу.
– Она выбрала тебя! Мы рады стать твоей семьёй, Мистер! Нелегко тебе придётся, белый человек, но ты такой же рукастый, как другие, и точно построишь дом.
– Спасибо… Что? Дом?
И снова посыпались цветы – теперь жители племени бросали их в костёр. Шаман мычал, подняв голову к чёрному небу, и никто не нарушал финал церемонии посторонними звуками – разве что заплакал чей-то младенец в дальних хижинах.
Вилакати стих, и тогда полился дождь. Тёплый, приветливый, он смывал страхи и стресс. Почувствовав кожей капли, антрополог убедился – ни о каком сне речи не идёт. Всё произошло на самом деле. Жители племени расходились теперь по домам, а он, белый человек, с радушием принятый на чужой земле, стал женихом. И никто его не спрашивал, но нужно ли было спрашивать, если его чувства к ней, а её чувства к нему столь очевидны?
Ритуалы, такие как церемония избрания жениха, играют центральную роль в объединении племени. Образ жизни здесь, ожидаемо, во многом связан и с животноводством, с глубоким почтением к земле и священным образам. Мне, определённо, импонируют духовные верования и социальная иерархия в племени. Я так же остался под впечатлением от общего радушия, но обескуражен подлым предательством со стороны одного из местных детей. Впрочем, таковы обычаи.
Золото – цель путешествия – было найдено. Не в том количестве, которое ожидалось, но вождь подарил мне золотые серьги. Мне дано разрешение обыскать племя на предмет наличия иных богатств, и даже вернули магнитометр, но пока главное богатство, которое я обнаружил – любовь.
Дальнейшие записи своих планов и чувств в дневнике считаю нецелесообразными – даже среди носителей другого языка это опрометчивое и опасное дело.
Бернард Хаксли, участник международной этнографической экспедиции.
Дневниковая запись от 14.05.1924
ГЛАВА 4. Мистер Хаксли начинает подозревать
К утру дождь не закончился, и ритмичный стук капель о листву успокаивал душу. Британский учёный всё сидел на берегу реки и всматривался в рябь воды как в узор. Рыжие волосы и вся праздничная одежда Бернарда промокли до последней нитки, но в хижину он не уходил – размышлял. Никак не получалось у него осознать последнее событие.
Мужчина был так рад, что красавица Ифе выбрала его! Но жениться – значило остаться в племени навсегда, жить здесь без возвращения на родину. Хотел ли этого мистер Хаксли? Об этом он и размышлял.
Мысли уносились в прошлое. В день, когда он согласился на это рискованное путешествие с сомнительной затеей поисков сокровищ. Что побудило мужчину тогда дать положительный ответ? Долги. Откуда взялись долги? Из-за безработицы. Антрополога никто не воспринимал всерьёз – и поделом. Он едва доучился, никогда не любил свою профессию в полной мере, и выбрал её только ради общения с другими культурами. Каковым было истинное призвание Бернарда – загадка. Иной раз казалось, что он в принципе ни на что кроме азартных игр не годится. И вот на горизонте маячит поездка в Африку, а знакомая контрабандистка просит его прикрыть команду написанием статьи о племени «Нанди».
– Эльдорадо? – недоумевал он тогда. – Вы верите, что где-то там всё-таки существует Эльдорадо? Это же глупая затея, как ни посмотри. Вы даже страну не ту выбрали.
– Это уже наша забота – искать невозможное, Хаксли, – парировала Эвелин Кларк. – Ты просто наблюдай и записывай – так, как этого бы хотели учёные в исследовательских институтах. Ты это изучал – справишься.
– Но…
– И не привязывайся к Эльдорадо. Это просто название операции. Никакой волшебной страны мы не найдём – это очевидно. Но пару богатых племён, возможно, ограбим – в одном мой осведомитель на днях выменял мешок пластиковых крышек на золотую монету!
Когда антрополог это услышал – недолго думая собрал вещи. Жил он один, и ничего, толком, не терял. Ничего, кроме «великолепной семёрки» – на Кенсал-Грин и Тауэр-Хэмлетс покоились его мать и отец, но навещал их мистер Хаксли не чаще раза в год.
Мужчина ещё тогда ужаснулся с отсутствия привязанностей к дому. Ничего не держало его в Лондоне – и причина крылась в самом мистере Хаксли, столь неумело общающемся с людьми и закрывающемся от тех, кто проявлял к нему избыток внимания. Он не был лишён знакомых, но обделён на друзей. Имел привычки читать и писать, но не сумел найти хобби. В самом населённом городе мира Бернард чувствовал себя одиноко. Его никогда не покидало странное ощущение – он родился не в той культуре, и потому так желал изучить чужие.
И теперь британец мог обрести дом? Но разве не останется он белой вороной чужакам, ведь даже в Лондоне рыжий – это странность. Выгоревшие тусклые брови и веснушки, редкие ломкие волосы и даже зелёные глаза становились причиной насмешек среди сверстников. Но Ифе же нашла что-то привлекательное в нём – может, и другие не зацикливались здесь на оттенках?
На противоположном берегу реки птица рода марабу вычищала перья. Чёрное с белым пузом и лысой головой, создание выглядело уродливо. Толстый серый клюв внушал ужас – таким можно и человека заклевать. Местные её не любили – привычным занятием марабу считалось рытьё в мусоре. Но никто не жаловался на внешний вид создания – на это здесь просто не обращали внимание. Она была такой же птицей, как все прочие, и плохую репутацию заслужила сомнительным поведением. Её уже бежали отгонять местные пятилетние дети, искавшие альтернативу скуке и довольные дождю.
Сколько бы ещё просидел так мистер Хаксли – неизвестно даже духам, но размышления он закончил преждевременно. Близ загона с коровами началась суматоха – несколько охотников во главе с шаманам Вилакати шагали в сторону лежавшего в грязи силуэта. Что-то плохое стряслось с важным жителем племени, и со всех уголков поселения стекались теперь привлекаемые слухами туземцы.
Поднялись шум и гам. Обсуждали проклятия и магию, злых духов и, почему-то, оплошности вождя. Старушка с серьгами-ракушками и оттопыренной губой бубнила про фиолетовую дымку, а дети травили байки о некой Импундулу – местная страшилка для непослушных.
– Что с ним? – задавались вопросом одни.
– Это же Майну, – констатировали другие.
Масамба, отец винодела, оторванный от производства приправ ужасным известием, опустился на колени возле сына, и повязка с перьями райского журавля упала в лужу. Старик тряс дитя за плечи, и толстый Майну, вопреки общим ожиданиям, закряхтел. Мистер Хаксли даже не сомневался в его пробуждении, но теперь придвинулся ближе к толпе в ожидании ответов.
На виноделе не было лица. Широкие от ужаса глаза ни на чём не концентрировались. Кровь отлила от губ, и ушли тёплые оттенки кожи, ставшей серой и нездорово холодной. Голос дрожал, и звуки не связывались в слова. Он и хотел бы что-то произнесли, рассказать, но только лишь завидев в толпе белое пятно чужака – указал на него пальцем и в ужасе завопил.
Жители племени, как один, посмотрели на мистера Хаксли с опаской и разошлись в стороны. Ведь это с ним Майну видели в последний раз, его винодел уводил в джунгли для охоты – это могли подтвердить все, включая Ифе. Разразиться скандалу помешал шаман – он грозно ударил посохом о землю и приказал собравшимся разойтись.
– Ты видел – что напугало Майну, сына Масамбы, мистер Хаксли?
– Э… Нет, ничего странного не видел, – признался антрополог, прикусывая нижнюю губу от напряжения.
– Может он сам вёл себя странно? – уточнял носитель пугающей маски.
– Да вроде нет, – если не брать во внимание, что большинство действий местных выглядели Бернарду странными, винодел вполне вписывался в общепринятые стандарты. – Он что-то говорил про белого анти и игбегулу, но не более того.
– Будь настороже, белый человек. Когда падает могучее дерево, птицы разбегаются по кустам.
Шаман удалился, велев двум сильным воинам нести испуганное тело следом, а жители деревни вернулись к повседневной рутине. Ифе нигде не было, и даже Тайо как сквозь землю провалился, хотя с последним Бернард видеться вовсе и не хотел. Маленький шпион, возможно, всё это время оказывал чужаку внимание только из просьбы отца.
В мелодии дождя снова звучал вопрос – держит ли что-то мистера Хаксли в племени, кроме любви или влюблённости? Что так напугало тучного полного сил Майну, способного одолеть бегемота, и почему обвинили в этом именно антрополога? Потому ли, что на чужака легче свалить невзгоды племени, или крылась в этом большая тайна?
В конечном итоге, к полудню мистер Хаксли двинулся в сторону хижины – за магнитометром. И непременно добрался бы без приключений, если бы не орава детей с Тайо во главе, устроившие очередные дворовые игры прямо перед домом учёного.
– Сыграйте с нами, – умоляли дети незанятого взрослого.
– Не умею, извините.
