Не скули, не ной,
А не то заморожу посильнее ещё!»
А народ, хоть бы хны,
Как об стену горох,
Заполняет собою улицу.
Для его страны
И мороз не плох,
И ветра пусть бьют по всему лицу.
Он захватчиков
Да налётчиков
Повидал, словно в пене вал,
Да на рачью кровь
Свою волчью кровь
Не продал, не обменивал.
Только кутался в шубы колкие
Да бурчал всё втихаря,
Да умению бить двустволками
Обучался на глухарях.
Так ему ли с мороза алчного
Не гулять, не петь?
Так ему ли порядка палочного
Рукоять терпеть?
У него такой развесёлый дух —
Зашатаешься.
Он рукой одной как завалит двух —
Не утаишься.
Сколько бить-коптить заливным ветрам,
Сколько вьюге ещё яриться —
Скоро солнцу всходить, да по всем дворам
Заиграет ключом водица.
Как остынут горе-диктаторы,
Свой просчёт поймут,
Так и снимут они, проклятые,
Холодов хомут.
Как ходили люди по городу,
Так и будут впредь
На природу родную гордую
Свысока смотреть,
Будут брызгать по лужам ботами,
Вдрызг разбитыми,
Будут небо коптить заботами
Незабытыми.
«Февраль, оправив тельника рукав…»
Февраль, оправив тельника рукав,
Открыв бутыль и старые консервы,
По риску льёт, почти не расплескав,
И исцеляет скомканные нервы.
Потом сидит, задумчиво жуя
И с бородёнки отрясая капли.
– Вот вроде я, а вроде и не я.
Перегорел ли, сдулся ли, ослаб ли?
Где молодость спортивная моя
С боксёрским тренированным ударом?
Теперь вся жизнь – почётная ничья.
Ничья она, не нужная задаром.
Ведь был сорокаградусный мороз
Во взгляде и в дыхании глубоком!
Теперь я просто тепл и нетверёз,
Держу сорокаградусник под боком.
Сосед-январь, ты держишься ещё,
На турничках трапецию качаешь?
Под окнами уже весна течёт,
Счастливец, ты её не замечаешь.
Объяли эти воды душу мне…
Ворчал февраль, бутыль опорожняя
И видя в воспаленном полусне
Последнюю грозу в начале мая.
Слово и дело
И закипело —
по трубам горящим кровь,
Радуга луж да мякина дурных голов.
Что вам за дело, кто автор этих слов —
Мальчик иль муж?
Слышишь, звенит «дин-дин!»
Детство играет туш в глубине плотин.
Поздно менять винил и титан пластин —
Их не унять.
Лёгкие как балласт
Сбросить хотят мороженый зимний наст.
Тронулся лёд, и безумием входит в нас
Первый полёт.
Межсезоний края остры.
Холодны звёзды, но солнце палит костры.
Ты на снегу след оставил, а он простыл.
Слышится гул —
из фаты веселящий газ.
Шафер небесный пылает огнями глаз.
Сколько ни бейся, уже не изменишь галс,
Розовый крейсер.
Начиная рассветный тур,
Злобную плесень всю повыдует трубадур,
Вскроются фрески старых добрых твоих культур.
Бурные всплески.
Вращается, чуть дыша,
Твёрдое тело, неделимый единый шар.
Чтобы взлетело – нужно сделать широкий шаг.
Слово и дело!
«Осторожно…»
Осторожно
Падает лёд.
Невозможно,
Но кто-то поймёт,
Скажет – с краю
Туда не ходи,
Я не знаю,
Что ждёт впереди.
В небе ветер,
В тоске голова.
Всё на свете
Пустая молва,
Всё, что было,
То и пройдёт.
Но как мило —
Падает лёд.
Белым пухом,
Острым пером,
Сном и духом,
Злом и добром
Лёд шутихой
Летит в молоко
Тихо-тихо,
Легко-легко.
Прямо с неба
В нашу тоску,
Цвета снега
Полёт к виску.
Оттепель
Где мостовую обнимают ручейки,
Срезают щупальца деревьям мужики,
Чтобы последние остатки теплоты
С людей не сбрасывали прутьями спруты,
Чтоб не смотрели на прохожих свысока,
Не отирая с губ остатков молока,
Не поменяв на малахит глубокий сон —
Теперь наказаны они за моветон.
Потоки талые сбегают между тем
По капиллярам оросительных систем,
Деревьям раны окропив святой водой
Назло краснеющему деду с бородой,
Который клумбы новогодние разбил
И эту воду почему-то невзлюбил,
Отверзнул долу свой увесистый мешок
И распылил по свету белый порошок.
Но ручейки не остановятся уже!
Стоят деревья одиноко в неглиже.
Теперь деревья бесконечны, ведь они
Своих конечностей лишились в эти дни.
Вода смочила им уверенно стопы,
А по зигзагам их мерцающей тропы
Спешили мимо горожане по делам
И удивлялись пробудившимся ручьям.
