Тут услышал резкое глухое рычание, зашелестели ветки кустов, и поднялась вверх громадная туша оесного хозяина. Мелведь встал на задние лапы, показывая свои внушительные рост и стать, открыл пасть, обнажая клыки, и опять зарычал, только ещё более яростно. Ерёма принялся отступать в воду, так и держа вёдра в своих руках.
«И то, вёдра артельные, заругается Афанасий Петрович, точно заругается, больше не отпустит одного. Да будешь вечно только кашу варить, к делу не допустят, да засмеют», – подумал юноша.
Вроде бы Ерёма делал вид, что не боится, только вот коленки предательски дрожали. Снял ружьё с плеча, но руки нетвёрдые сделались, и ствол, сделавшись будто из масла, вдруг выскользнул из рук и упал в воду. Юноша весь вздрогнул, да нырнул с головой, силясь в тине нащупать оружие. А тут, медведь страшно закричал почти по-человечески, и внезапно замолк.
«Что такое, как бы хуже не стало» – сразу задумался Еремей, оглядевшись вокруг.
Медленно вернулся на берег, вёдра стояли на месте. А со стороны кустов тёк ручеёк, которого вроде бы, раньше и не было. А тут, Ерёма, не смотря на то, что вымок с ног до головы в холодной воде, разом вспотел. Это текла густая кровь, делая воду этой речушки розовой.
– Господи… – прошептал он, и перекрестился, и тут же отжал картуз от воды, и опять нахлобучил себе на голову.
Парнишка чуть ли не присел, а холодная водица стекала с картуза по ушам и затылку прямо за спину. Тут уж дрожать не хочешь, а враз мурашками покроешься…
– Нет, так меня ещё никто не называл, – услышал Еремей голос незнакомца, – Алексей Горн, к вашим услугам!
Затрещали кусты, и Еремей уж собрался дать стрекача, да и так в воде стоял. Примеривался, что бы нырнуть, но тут засмотрелся на незнакомца. И точно, человек выглядел, словно иностранец с картинки. Ну, или с журнала «Нива». Чисто выбритый, голубоглазый. Высоченный, почти в сажень ростом, разодетый, словно богатый путешественник. Кепи, кожаная куртка, штаны-галифе, ботинки с гетрами. С винчестером за спиной, большим рюкзаком. Правда, вместо белейшей рубашки с накрахмаленным воротничком и галстуком, имелся в наличии только тонкий вязаный свитер с воротником под самое горло.
Окровавленное лезвие охотничьего ножа он неторопливо вытер о траву и спрятал черненый клинок в ножны.
И, как дополнение картины, имелась окровавленная шкура медведя. Лежала, она, правда, на манер коврика, перед ногами этого Алексея. А у кустов их небольшая лайка жадно жрала медвежью требуху.
– Ох ты, Дружок! Дружок, ты куда от нас сбежал! – так обрадовался паренёк, что забыл назваться гостю.
– Ваш пёс? Сбежал? Так даже собаку кормить надо, оголодал. Вот, вчера ко мне прибился. Давай, сейчас костёр разведём, а то тебе обсушиться надо, замёрзнешь, заболеешь.
– Нет, – скорее испуганно произнёс юнец, делая шаг назад, – ждут меня с водой. И ты с нами иди, всё веселее у огня. Чаю попьём. И меня Еремеем Ивановичем Красильниковым называют, – важно добавил водонос.
– А, – с улыбкой тихо проговорил Алексей, – пойдём. Только мясо уложу, да и твой Дружок пока вдоволь наестся!
И то, пёс глотал здоровенные куски с кровью, и не разжевывая. Как видно, идти пока ему совершенно не хотелось. Хвост -кренделёк теперь весело смотрел вверх, а уши, хитрец, к голове прижал, всё же ожидая подвоха. И всё косил голубыми глазами на люлей. Ну а швед не спеша укладывал медвежье мясо в ткань, ловко при этом увязывая добычу. Ерёма поджидал нового товарища, а затем пошёл впереди, показывая дорогу.
ГЛАВА 7 Из леса
– А кто это? – не понял Афанасий, вставая, и схватившись за ружьё.
Старшой артели увилел высоченного незнакомца, с рюкзаком за спиной, шедшего за Ерёмой. Тот где-то вымок до нитки, но с вёдрами в руках, полными воды. Не слишком Харатьеву это понравилось, но у гостя в руках оружия не было, за плечами висел американский винчестер, да охотничий нож на поясе.
Мясников, как всегда, быстрее дело делал, чем разговоры говорил. Он, как, самый опытный в артели, был уже с ружьём в руках, отходя чуть вправо, занимая лучшую позицию для точного выстрела. И даже оставил в покое кучу угольев, которую перемешивал палкой. Судя по запаху, там мясо запекалось, облепленное глиной, что бы не сгорело от сильного жара.
Но тут вперёд выбежал Дружок, встал на задние лапы, упершись передними в грудь Харатьева, и облизал лицо хозяина. Хвостом крутил не переставая, радуясь, что увидел своих. Напряжение, и некоторая боязнь сразу спала. Фёдор опустил своё ружьё.
– Ну точно, твой пёс, – усмехнулся гость, – Ну, а я- Алексей Горн, бакалавр Гетеборгского университета, ботаник, шведский подданный, к вашим услугам!
Афанасий предложил жестом гостю присесть у костра. Тот сразу достал раскладное сиденье, и удобно расположился. Снял кепи, заблестел бритой головой с чудной косицей на затылке. А хитрый Ерёма, пользуясь лёгкой суматохой, исчез. Старшой даже и не понял, как так всё вышло.
– Вот, мясо у меня, медвежатина. Запечь надо, а то ведь пропадёт. А так на пару дней еды на всех хватит, – проговорил этот высоченный иноземец.
– И прическа у тебя чудная, и вот, набил рисунок себе на руки, – спросил много повидавший Мясников, – не из каторжан ли ты, добрый человек? А то может быть, и жандармы по твоему следу идут? Если так всё, так уходи, по добру, да по здорову. Куда тебе захочется.
– Справедливо, – согласился швед, – Вот, и мой паспорт. Смотрите, – и достал из кармана куртки документ, с фотографией, и тремя коронами на обложке, – вот, погляди, добрый человек.
– Не пойму ничего, не нашими буквами написано, а лицо точно, твоё. Ерёма, прочти, ты тут самый умный! – добавил Мясников, и взявшись двумя пальцами, и опустил козырёк своего картуза на самый нос, прикрывая глаза.
Фёдор же всё замечал. И точно, парнишка вернулся к костру, уже в сухой и чистой одежде. Подошёл к артельщикам, взял в руки паспорт, и медленно, по буквам, прочёл:
– Алексис Сванте Горн, родился в Гётеборге, 1889 год. Вот, забирай бумаги, швед. Так он помог мне, у речки медведя завалил, – заступился за знакомца Еремей.
– Чего? – не поверил Харатьев, – и как исхитрился? Выстрелов я не слышал.
– Да уж смог. Нож, да рогатка деревянная и смекалка вдобавок. Справился с лесным хозяином, вот и его шкура со мной. Солью уже посыпал, что бы не подгнила, – проговорил Алексей.
– Всё равно, странно иы выглядишь, господин Горн. Чудно прямо, – медленно произнёс Фёдор, – будто китаец, или монгол. Татуировка на руках. Косичка прямо такая же…
– Так я вайшнав. В Индии вырос, такие там обычаи. Потом мы уж в Стокгольм вернулись. А там родители от холеры умерли.
Харатьев с сомнением оценил стать иностранца. Видывал он во врмя службы и китайцев, и монголов. Не особо похож был этот швед и на тех, и на других. Ну, ростом та ещё каланча, и не видать, что такой уж большой силы иноземный человек. Понятно, что вожак артели, привык жить в тайге, и повидал разного. Потому и решил пока не лезть с расспросами. А то у самого начнут пытать, что, да чего…
– Надёжный человек всегда надобен, – не спеша заговорил Харатьев, обдумывая каждое своё слово, – Тем более, такой умелый охотник. Мы за своей собакой шли, теперь, поутру, к реке вернёмся. Меня Афанасием зовут, я старшой в нашей артели. Это Фёдор, – кивнул на Мясникова, – а с Ерёмой, ты, думаю, и так знаком. Располагайся, сей час чай будет готов, твоё мясо скоро изжарится, а наше уж и готово!
– Спасибо, тебе, Афанасий, и вам, добрые люди! – ответил гость.
Ерёма приготовил артельные деревянные ложки и плошки, эмалированные железные кружки. Самые это нужные вещи в любом походе. Мясников вытащил из угольев двух рябчиков, разбил и счистил глину, которая их покрывала, и большим ножом разделил пищу на всех едоков, поровну наделяя каждого.
– Где твоя миска? – спросил он у шведа.
– Точно, сейчас, – кивнул бритой головой гость.
И иностранец выудил из рюкзака металлическую миску, тускло-серебристого цвета, такую же ложку и кружку. Артельщик только хмыкнул, увидев такое. И то, заграница ведь, у них там всё, не как у людей. Взял миску в руку, и удивился лёгкому весу посудины. Но, ничего не сказал, только положил гостю его долю.
– Это аллюминий. Очень лёгкий металл, – объяснил Алексей, – очень удобно, – повторил швед.
– Ладно, есть давайте. Потом и спать ложится надо. Завтра день нелёгкий. Да и комары разбушевались, – тихо пробурчал старшой.
Но сначала доели рябчиков, затем попробовали медвежатину, которую затем убрали в глиняный горшок с крышкой. Пёс крутился рядом, выпрашивая свою долю. И его накормили до отвала. Дошло дело и до чая, и артельщики, и их новый знакомый с удовольствием и неспешно пили горячий и бодрящий напиток.
Пока суть да дело, за мужскими разговорами, от которых младшего из артельщиков то и дело а бросало то в жар, то в холод. А лицо. сделалось ярко пунцовым. Дотронешься до такого- просто и обжечься можно!
Харатьев глянул на молодшего, даже улыбнулся, так, по хорошему. Вспоминал, что и сам был молодым, в учениках долго ходил, пока ему на сходке артель не доверили. Прищурился, глянул, как солнышко в облаках купается, делая белых небесных барашков ярко- красными.
– Солнце уж садится в облака, и завтра день ветренный станет. А нам добраться надо ещё до своей лодки, да дальше идти, уже по воде! Силы беречь нужно! По очереди в ночь дежурить станем, – распоряжался Афанасий, -ты меня, Фёдор, в полночь поднимешь.
– Сделаю, – ответил Мясников, и сняв сапоги, залез в палатку.
Ерёму даже не пришлось уговаривать идти спать, видно, что намаялся за целый день, и тоже залез под полог.
Полог- это сетка такая, с мелкими ячеями, что бы не дать дорваться комарам до крови человечьей. Спать спокойно можно и даже выспаться. Алексей снял свою куртку, геры и ботинки, вытащил из рюкзака невиданный спальник.
– Это мешок такой, для сна. Залез, и спишь, – объяснил швед.
Рядом положил и электрический фонарик. Ерёма с интересом смотрел на эти диковины, но скоро его сморил сон. Алексей стараясь не разбудить никого, выбрался из палатки наружу. Там у огня силел Харатьев, и боролся со сном, ожесточённо зевая, раскрывая чуть ли не весь рот.
– Чего не спишь? – прошептал старшой, – завтра день тяжёлый.
– Да бессоница у меня, Афанасий. Давай, лучше я посижу.
– Непорядок это.
– Обворовывать мне вас смысла нет. А убить- я бы вас ещё вчера мог убить. Чего было на ночь откладывать?
– Шустрый какой… Ну ладно, поборешь меня на руках – станешь дежурить, как и все.
Харатьев верил в старые приметы. Если человек честный- так и рука у него крепкая, не дрожащая. И, такому человеку и довериться можно!
Швед кивнул, соглашаясь. И начали схватку на старом пеньке. Три раза решили схватываться, согласились оба, что так честнее будет.
Афанасий схватился за ладонь иноземца, и показалось, словно он за камень взялся, а не за живого человека. Начали бороться. Да легче было скалу сдвинуть с места, чем руку этого нового знакомого. Наконец, Харатьев прошептал, что бы остальных не разбудить громким разговором:
– Годится… Под утро чайник на огонь поставь. Ну, не скучай, швед…
А сам старшой артели снял сапоги и отправился в палатку. Алексей спокойно сидел на своём раскладном стульчике и подкладывал веточки в огонь, так, что бы тот не гас, но и не разгорался буйным пламенем. И неплохо было сидеть одному, и смотреть и смотреть на языки костра, на яркие потрескивающие угольки. И, приятно, что ему люди доверяли. Правда, удивлялся, а что, старшой артели и не знает, кто такой Ерёма?
ГЛАВА 8 В бегах
Настасья шла теперь не торопясь, берегла силы. И хоть вырвалась из этой каменной крепости, а всё оглядывалась, боялась, что Тивда следом идёт. Местечко, это ещё то оказалось, хотя батюшка и говорил:
«Повезло тебе девка, просватался за тебя сам Тивда. Богат он, так богат что и словами не передать… И не жадный, не злой, долги всё оплатил наши перед купцами. Сама подумай, на к чему тебе этот, неумеха?. Ни кола, ни двора.. Чего тебе этот, Фома… Всего у него и добра, что лошадёнка полудохлая, да ружьишко осталось от ота старое. Мучится в бедности станешь… А Тивда, хотя и из этих, сектантов, так очень богатый старатель, вякий его знает, да и хорош собой.»
Не поверила Анастасия, отцу, Тимофею Лукичу, не дура ведь. И то, боялась и ждала. Но через три дня приехал к ним, на заимку, чудной человек, верхом на лосе. Нет, видывала такое, но за этим, сохатый прямо как собачонка бегал. Одет был, по-обычному, в армяк, рубаку, шаровары и сапоги хорошие. И точно, выглядел, прямо как принц заморский из сказки, про таких она читала иногда, ге дура ведь безграмотная. Ну, прямо королевич Елисей с картинки… Высокий, стройный да ладный, глаза голубые, небесные. А уж как подошёл, да подарил то золотое ожерелье, так улыбнулся, прямо сердце и расстаяло.
«Быть тебе красавица, просто царевной в моём замке. Богато всё у меня и красиво».
Услышала она эти слова. В тот вечер, в церкви и оженились. А наутро, усадил на своего коня рогатого, и погнал прямо в лес… Она цепко держалась за шею сохатого, всё пытаясь припомнить дорогу, да где уж там… Петляли долго, прошли между каменными холмами, и оказались у дубовых ворот, обитых медными, позеленевшими листами. И то, не всякий поймёт, что место жилое. Камни, из которых был сложен этот замок, были громадными. В её рост, никак не меньше, и длиной, в обхват рук Тивды, её неудачливого жениха.
Ворота отворились, за ними стояли двое, юноша и девушка, а по облику, так словно брат и сестра её женика. Тоже, рослые да на диво пригожие. Правда, в сердце кольнуло, что здесь да девка какая, когда это она, Анастасия Тимофеевна, теперь жена Тивды Гартовича. А ту будет здесь ещё кто распоряжаться! И то, вот имячко какое её супругу обломилось, не иначе, что бы жена больше мучилась!
Но вот, её муж спрыгнул с седла, взял её на руки, поцеловал и не спеша понёс в дом. Ну как дом? Покои, в этом обширном тереме-крепости. И вправду, красиво было в этих нескольких комнатах, по-богатому. Даже в доме попа их посёлка, мебель куда беднее имелась, а уж ковров не было вовсе. И граммофона… Он з покрутил рукоять хитрой машинки, затем поставил пластинку, и зазвучала музыка. Хрипловата, но всё же, уж получше, чем когда на гармошке Филька-сосед играл.
Переоделась в лучшее, когда ещё один мужнин знакомый ко столу позвал. Уже потом узнала, что его Лютом называют. Стол накрыли, куда как знатно. Серебряная посуда сверкала начищенными боками, радовала глаз. Такого, понятно, Анастасия и сроду не видывала. Жених, Тивда, появился разодетым в пух и прах. В красной шёлковой рубахе, с ярким рисунком, замшевых штанах, хромовых, ладно пошитых сапогах. Красавец, в общем. И его родня, или кто там они ему, не хуже выглядели. Тоже, богато да дорого. Но вот, пока мужчины пили вина, она подслушала, что говорили Геда и Висна.
«Сколько она тут проживёт? Лет, наверное, с десять. Троих детей, родит, которых мы её отцу отдадим, как уговорено. А Тивда, наш Кашей Бессмертный, и дальше жить будет, – говорила та, которую Висной называли.
– Да и мы никогда не умрём, – тихо проговорила называемая Гедой, – а Настя, как все, состарится и умрёт. Там, в перелеске, целое кладбище Кащеевых жён.
– Зато он детей сможет родить. А нам, вот, и не суждено. Всё ведь можем, а новую жизнь не можем в мир привести.
– Может быть, когда опять придёт Избранный, да Царевны проснуться? Но, пока -никак.»
Всё услышала она, все эти речи, до последнего словечка. И поняла, что её ждёт. Испугалась тут, задрожав всем телом Настасья, упала на колени перед Бесммертными девицами, обхватила колени Геды, и попросила:
«Дай мне уйти, прекрасная дева! Клянусь, никому не скажу о вас!»
«Знаешь ли сама, чего просишь? Путь дальний, и дойти сама не дойдёшь. Пропадёшь на этих тропках.»
«Да лучше уж на воле пропасть, чем здесь томиться!»
Вспомнила, что ответила именно так, этим рослым красавицам. И опустила голову, ожидая ответа. Сказать честно, не надеялась, что помогут.
«Ладно, обожди, пока я тебе одёжку годную принесу, да еды на три дня» – тихо проговорила Висна.
Геда ушла с подругой, и скоро обе девицы вернули сь с целым ворохом одежды.
«Всё ладно выходит. Сейчас Тивда за свежим мясом на охоту ушёл. Вижишь ли, ему оленины захотелось. Так что у тебя целый день есть. Но иди быстро, не мешкай» – обрадовала её Висна
Настасья быстро подобрала сапоги, затем и шаровары, подвязав их повыше, рубаху, поддевку. Не забыла и старое войлочное одеяло. Немалый мешок ей повесили на спину, дали даже нож и малый топорик.
«Ну всё, торопись!» – прошептала Висна.
Анастасия порывисто обняла по очереди обеих девиц, которых уже посчитала настоящими сёстрами, почище и подобрее настоящих, родных. Ей отворили ворота, а ноги беглянки сами понесли бывшую узницу прочь от этого потаенного места.
Шла сначала быстро, почти бежала. Обошла два холма, и тропа будто сама пропала. Она шла и шла, к лесу, и речке, про которую ей рассказали Геда и Висна. Теперь решилась Анастасия идти к тётке Наталье, а н к отцу. Больше ей доверяла, материной сестре, что не выдаст свою племянницу, не выгонит, а и в постылый дом не отправит.
К вечеру есть захотелось, поела, да ради опаски на дерево с удобной развилкой забралась. Примоталась к толстым веткам ремням, укуталась в одеяло, и смогла уснуть. Ночью ухали совы на ветвях, совсем ведь рядом сидели с её обиталищем. Но она не забоялась, чего ей теперь боятся, если она от самого Кащея Бессмертного убежала? Выпила воды из фляжки, и опять забылась тревожным сном.
А во сне ей Тивда привиделся, держал свою голову в руках, и улыбался. Потом, на колу кровью истекал, а затем, с шаманом вместе, вокруг костра прыгал. Проснулась она, вся в поту от страха. И, солнце уже поднималось над деревьями. Быстро поела, и пошла к берегу речки. А увидев охотников в байдаре, замахала руками, закричала, и что было сил побежала к своим спасителям.
ГЛАВА 9 Нехитрая дорога
Теперь от леса возвращались уже четверо, вернее, пятеро, если с собакой. Но, Дружка вёл теперь на поводке Ерёма, хотя это сложновато было понять сразу, кто там кого ведёт. Пёс был на редкость любопытен, и не мог пройти мимо самого невидного куста
А Алексей шёл позади всех, аж с двумя мешками. Разгрузил самого молодшего артельщика. Впереди, ведущим, был Фёдор, с ружьём наготове. Опасались зверья. Хотя это животные быстро уходили с тропы охотников. Харатьев шёл теперь чуть сбоку, и заметил, что швед видел, как прошмыгнул в траве целый лисиный выводок, но тот даже к ружью не потянулся.
А тут резвый Дружок спугнул своим лаем тетеревов из зарослей. Фёдор было вскинул ружьё, но тут Алексей весь преобразился. Скинул рюкзак с мешком и ружьё, сделал шажочек, и на манер лесного кота, высокого, на полторы сажени, подпрыгнул и ухватил птиц голыми руками. Упал на землю, как ни в чём не бывало закинул свою ношу себе за спину, а тетеревов- на пояс, в холщовую сумку.
– Вот, и ужин имеется! – рассмеялся он.
Харатьев шёл насупленый. И то, попутчик дельный, слов нет, но небывалый какой-то… А тот, как ни в чём не бывало, поглядел на солнце, воткнул две палки в землю, и заявил:
