Андрей Посняков "Лоцман. Власть шпаги"

Середина XVII века. Неспокойно на северных русских границах: новый шведский король Карл Густав стремительно наступает по всему побережью, грозя вот-вот превратить Балтийское море во внутреннее «шведское озеро». Государь Алексей Михайлович понимает, что новой войны со шведами не избежать… Никита Петрович Бутурлин, мелкопоместный русский дворянин, сильно озабочен собственной жизнью. Хозяйство его давно пришло в упадок, остались лишь верные холопы да интриги с могущественным соседом из-за земли и лесного озера. Дабы совсем не пропасть, Бутурлин промышляет лоцманским делом – водит торговые суда по Неве-реке до шведского города Ниена. Там, в Ниене, проживает одна девушка, что так нравится Никите… Однако суждено ли им быть вместе? Тем более что вот-вот начнется война, и Бутурлин уже получил от самого воеводы, князя Петра Ивановича Потемкина, очень важное и опасное задание, связанное с крепостью Ниеншанц… Книга содержит нецензурную брань

date_range Год издания :

foundation Издательство :Издательство АСТ

person Автор :

workspaces ISBN :978-5-17-122148-5

child_care Возрастное ограничение : 18

update Дата обновления : 14.06.2023


– А и на галеры, так что с того? – бородач хмыкнул и махнул рукой сотрапезникам – чтоб дали флягу. Те, хоть и побитые лоцманом, особой вражды нынче не проявляли… хотя и радушия – тоже.

– Главное, чтоб живым, – сделав долгий глоток, вполне справедливо заметил разбойник. – На галерах-то в шиурме, знаешь ли, тоже люди. И в профосах-палачах – люди же. Сбежать, поди, можно. Лишь бы не казнили тебя, мил человек.

– А что, могут? – молодой человек невольно напрягся. – Я ж никого не убил!

– И что с того, что не убил? Тут уж как судья. Как кости лягут… Кто у тебя судья-то?

– Не ведаю точно, – Бутурлин почесал затылок. – Какой-то Линдберг.

– Карл Линдберг?! – прощелыги разом переглянулись.

Карп покачал головой:

– Тогда, верно, зазря мы с тобою сговариваемся. Законник Карл может и в петлю. Запросто!

– Какой-какой Карл?

– Законник, – спокойно пояснил второй игрок – Лазебя. – Прозвище у него такое. За то, что не договоришься. Никак. Хотя… иногда и там – как кости выпадут. Вообще, он педант – есть такое шведское слово. Вдовец. Любит свою дочку, а больше – никого.

За разговорами не заметили, как за решетчатым оконцем под самым потолком поплыли зыбкие вечерние тени. Все ж август, хоть еще и тепло, а белые ночи закончились, темнело быстро.

Никита чувствовал, как веки его тяжелеют, слипаются, да и вообще – вдруг сильно захотелось спать. Наверное, от выпитого… а может, в водку-то и подсыпали что? С этих-то лиходеев станется! Хорошо бы и не спать вовсе, не смыкать бы глаз – да как выдержать-то? Хотя можно и по-другому: сделать вид, что спишь, а как подберется кто – так промеж глаз кулаком и ахнуть! С другой стороны, вроде как и некому подбираться-то. Самые лиходеи – теперь друзья. Такие друзья, что никаких врагов не надобно. Что же…

– Покойной ночки, сотоварищи дорогие.

– И тебе сладких снов, Никита Петрович!

Ишь ты – «сладких слов»! Вот ведь прощелыги… Неужто и впрямь так старого португальца боятся? А что же? Наверное, да, боятся. Боятся и уважают, сеньор Рибейруш – человек непростой, тем более с таким прошлым… с которым, верно, еще и не растался полностью.

– Господине, хлебушек доедать не будешь? – кто-то зашептал совсем рядом, едва только Бутурлин растянулся на соломе.

Вообще-то Никита Петрович собирался оставить с полкуска хлебушка на утро, чтоб новый день на пустой желудок не зачинать. Но… раз уж так просят…

Вытащив из-за пазухи хлеб, молодой человек выбросил в сторону руку:

– На! Кушай.

– Спаси вас Господь, господин…

Бутурлин скосил глаза – голос (приглушенный, но звонкий) почему-то показался ему смутно знакомым:

– Ты кто будешь-то?

– Матушка Флорианом прозвала. А так Флором кличут.

– Ну, кушай, Флор. Да это… я пока вздремну малость, а ты покарауль – мало ли.

– Не извольте беспокоиться, господин. Все выполню в точности.

Мальчишка. Ну да, судя по голосу – отрок. Уж девок-то здесь – с такими-то прохиндеями – точно держать не стали бы. Тогда не камера была бы, а чтой-то совсем непотребное.

Лоцман заснул сразу, едва только голова его коснулась соломы, словно провалился в черноту, и спал себе спокойно безо всяких сновидений. Сава богу, нынче никакие змеи не снились – выспался, проснулся – уже свет в окошке желтел, вернее сказать, золотился. Солнышко, похоже, поднималось уже.

– Доброе утречко, господин! Гутен морген. Ну, вы и спать! Стражники под утро явились – вы и ухом не повели!

– Какие еще, к ляду, стражники? – Бутурлин повернул голову… и удивленно моргнул. Парень-то, отрок голодный, старым знакомцем оказался! Он, он, гаденыш, вчера попался! Он, он – худой, лохматый, оборвыш! Глазищи-то сверкают – ого!

– А-а-а! – узнав, Никита Петрович схватил отрока за ухо да спросил строго: – Ты почто, Флор-Флориан, у меня перстень украсть восхотел?

– Так, господине, на хлебушек. У-у-у, больно…

– На хлебуше-ек, – скривясь, передразнил лоцман, однако ухо все ж таки отпустил. Да и к чему держать-то? Куда этот оборвыш отсюда, из узилища, денется-то?

Хотя… некоторые все же делись… Что-то не видать было навязчивых вчерашних знакомцев – ни Карпа, ни Лазеби, ни лысого.

– А где это… дружки-то мои? – обведя взглядом камеру, удивленно протянул Бутурлин. – Эй, Карп! Лазебя!

– Увели их, господин Петр Никитович!

– Никита Петрович, чудо!

– Ой… прошу простить… – отрок дернул шеей и заморгал. – А что до дружков ваших, так забрали их стражники. Еще утром раненько увели… Думаю, их уже даже и того, повесить успели.

– Как это – повесить? – приподнял брови лоцман.

Оборвыш Флориан усмехнулся:

– За шеи, господин Никита Петрович.

Сочтя усмешку весьма невежливой и дерзкой, Бутурлин тотчас же отвесил зарвавшемуся отроку хорошего смачного леща:

– Понимаю, что не за задницы! Не понимаю – почему так быстро?

– У-у-у, – потерев ушибленный лоб, Флор плаксиво вытянул губы. – Так оно понятно. Просто не повезло им. Судья-то на этой неделе – Карл Линдберг. Законник Карл. А вот нам повезло! Здесь, в крепости, обычно до обеда вешают.

– О как!

– Так что, герр Никита Петрович, мы еще поживем. До завтра.

Услыхав такие слова, Бутурлин неожиданно расхохотался:

– Я смотрю, умеешь ты обнадежить, отроче Флориан!

Кто-то из сидельцев несмело хохотнул. Узников, кстати, осталось не так уж и много – как видно, судья Законник Карл отличался завидной трудоспособностью и не любил откладывать дела в долгий ящик и тянуть кота за хвост. Вот и сейчас, не успел лоцман договорить, как снаружи, в коридоре, послышались уверенные шаги, грубые голоса и лязг. Дверь распахнулась:

– Ты, ты… и ты! – ткнул пальцем усатый сержант. – Идем. Живо!

Тех, кто не успел быстро подняться на ноги, стражники подбодрили пинками. Повели…

– А вы – ждите! – обернувшись на пороге, сержант погрозил оставшимся кулаком и вдруг вполне добродушно улыбнулся. – Долго нынче не засидитесь. Господин судья рассмотрит все ваши дела.

– Хорошо бы – по справедливости, – выкрикнул кто-то.

– Так само собой, – ничуть не смутился стражник. – По справедливости и по законам шведского королевства, ага.

И впрямь, Законник Карл разбирался с делами быстро. Не прошло и пары часов, как тюремные стражи явились и за всеми остальными узниками.

– А ну, давай, руки за спины! Выходим…

Едва вышли на крепостной двор, как ударило по глазам солнце. Узники разом прищурились, застыли…

– Пошли, пошли, – подогнали тюремщики-стражи. – Чего встали-то?

Внутренний двор крепости Ниеншанц в те времена представлял собой неправильный прямоугольник или, точнее, скособоченный недоквадрат. Вдоль мощных стен тянулись приземистые бревенчатые здания – оружейные и пороховые склады, казармы и дом коменданта, красивый, с высокими окнами и резным крыльцом. На крыльце, под навесом, стоял массивный конторский стол, покрытый густо-зеленым сукном. Слева и справа за столом сидели два неприметненьких человечка в одинаковых синих кафтанах и с перьями в руках – секретари-писари, местные дьяки. Перед каждым стоял чернильный прибор, а по всему столу валялись листы плотной желтоватой бумаги.

Посередине, в кресле с высокой деревянной спинкой, украшенной тремя позолоченными коронами, возвышалась сухопарая фигура судьи. Желтое исхудавшее лицо и набухшие веки сего уважаемого господина явно свидетельствовали о нездоровье, хотя темные глубоко посаженные глаза смотрели на мир с блеском и бодростью.

– Та-акс! – завидев новую партию приведенных тюремщиками обвиняемых, судья оживился и азартно потер руки. Тонкие, длинные пальцы его нервно забегали по столу. – Ну, что же, начнем, пожалуй… Кто тут у нас первый? Впрочем, какая разница?

Взяв первую попавшуюся бумагу, господин Карл «Законник» Линдберг откашлялся и громко прочел:

– Магнус Флориан Флокс. Четырнадцати лет от роду, уроженец славного города Ниена, податного сословия – из городских обывателей, ныне – сирота, пристроен в работный дом господина Сконе. Из коего дома сбежал… Сбежал! И ныне бродяжничает. Означенный Флориан… ага, ага, вот он… обвиняется в краже пирогов из лавки господина Юхана Оттова сына Петрова, также ниенского обывателя… И сколько же пирогов ты украл, мошенник?

Покусав тонкие губы, судья строго воззрился на подведенного стражниками Флора.

– Два, господин судья, – опустив очи долу, со вздохом пояснил отрок.

– Два, гм… Признаешь ли свою вину? А, впрочем, вижу, что признаешь… С чем пироги-то были?

– С капустой, господин судья.

– С капу-устой, – господин Линдберг почмокал губами и недовольно покосился на секретарей. – Ну, и зачем это мне? Тоже еще, нашли преступника. Два пирога сожрал! Говорил же – с такой мелочью разбирайтесь сами.

– Но, господин судья! Формально, согласно указу ее величества королевы Кристины…

– Вы еще его величество Густава Вазу вспомните! Или Стена Стуре, – гулко расхохотался судья. – Крючкотворы вы, господа мои… Формально – да, этот парень – вор! И что же, вы предлагаете отправить его на виселицу или на галеры? За два пирога… гм…

Чуть помолчав, господин Линдберг вдруг сделался крайне серьезным, поднялся на ноги и огласил тут же вынесенный приговор:

– Именем его величества Карла Густава, Божией милостию короля Швеции, Норвегии и Финляндии… Согласно указу за номером пятьсот сорок пять от семнадцатого февраля одна тысяча шестьсот пятьдесят первого года от Рождества Христова… Согласно статьям кодекса уголовных уложений шведского королевства… Согласно поправке к статьям… согласно…

Похоже, судья уже и сам запутался в том, на что ссылался – слишком уж много было в королевстве шведском разного рода законов и подзаконных актов. Попробуй-ка все упомни, хоть ты и судья!

Вот и Карл Законник их подзабыл… Шмыгнул носом, да махнул рукой стражникам:

– Короче, парни. Дайте этому оборванцу дюжину плетей да гоните отсюда ко всем чертям.

Услыхав приговор, Флориан тут же бросился на колени – благодарить. Бутурлин же, перестав наконец слушать судью, обвел внимательным взглядом округу и, подняв голову, вздрогнул, разглядев на установленных на дальней стене виселицах лениво покачивающиеся на ветру трупы. Карп. Лезебя. Лысый. Вся троица! Что и сказать… Ай да судья! Действительно – Законник.

С остальными узниками судья также управился быстро. Кто-то получил плетей, кто-то – солидный штраф, а крестьянин из ближней округи и вообще отделался легким испугом. Законник Карл просто погрозил ему пальцем и строго предупредил:

– Еще раз твоя корова забредет на чужое поле – конфискуем корову! Свободен. Всё.

Крестьянин низко поклонился и поблагодарил – не кидался в ноги, просто сказал спасибо, искренне и с достоинством.

Наконец, дошла очередь и до Бутурлина.

– Никита Бу-тюр-лин, лоцман и российский подданный, – прочитав, судья вскинул голову, устремив на обвиняемого пристальный и недобрый взгляд. – Вы говорите по-шведски?

– Немного, – коротко кивнул молодой человек. – Лучше по-немецки.

Законник Карл тоже кивнул:

– Гут. Вы обвиняетесь во многих преступлениях, господин Бу-тюр-лин.

Судья сделал небольшой перерыв – выпил поднесенной одним из секретарей водички – а потом уж продолжил… И каждое его слово словно вбивало гвоздь в крышку гроба, предназначенного лоцману!

Никита Петрович, понятное дело, обвинялся в организации поединка, что прямо запрещалось эдиктом королевы Кристины и постановлением короля Карла Густава. Серьезное преступление, за которое грозило семь лет каторги. Однако вовсе не это оказалось самым тяжелым из выдвинутых против Бутурлина обвинений!

Еще его обвинили в шпионаже и – самое страшное – в связях с пиратами! За то и другое уже никакой каторги – казнь!

Внимательно выслушав судью, Никита Петрович дождался предоставленного ему слова и, с разрешения судейства, подошел поближе к крыльцу.

– По первому обвинению, – откашлявшись, начал лоцман. – Уважаемый суд, я не вижу здесь потерпевшего! Если его нет – значит, против меня некому выдвинуть обвинение, как некому и свидетельствовать.

– Потерпевший, рижский купец герр Фриц Майнинг вынужден был срочно уехать, – доверительно доложил один из секретарей. – Но он оставил за себя законного представителя.

– Ах да, да – представителя, – повернув голову, гере Линдберг посмотрел на стоявшего чуть в стороне немолодого господина с неприметным лицом и безмятежным взором, одетого в прекрасный камзол и плащ, тоже явно недешевый.

– Да, я представитель герра Майнинга, – поклонился щеголь. – Антон Байс, негоциант. Подданный его величества короля Карла Густава.

– Подданный шведской короны, – уточнил Линдберг. – Все нотариально заверено?

– А как же, господин судья!

– Гут. Что вы можете показать по поводу дуэли?

Негоциант, в принципе, поведал, все, как было – против чего Бутурлин не возражал. Да и как возразишь, когда столько свидетелей?

– То есть это пункт обвинения вы признаете? – довольно покивал судья.

Никита Петрович усмехнулся:

– Этот – частично признаю, остальные – нет. Вы, кажется, обвинили меня в соглядатайстве? По-вашему, я – шпион, так выходит?

Все книги на сайте предоставены для ознакомления и защищены авторским правом