Павел Васильевич Кузнецов "Я родился на Поварне"

Люди со всего имения
Шли, неся ей хлеб и соль.

Та пошепчет и погладит,
Боль уходит навсегда.
Рядом с барыней присядет,
Ножки гладит иногда.

Та, как будто отдохнула,
Нет усталости совсем.
Сразу глазками блеснула,
Улыбается вдруг всем.

Сядут вместе за учёбу,
Буквы, цифры изучать.
Прочитали про амёбу,
Что нельзя её глотать.

Дело в том, что Марья Львовна
Заприметив дар такой,
Решила сделать благосклонно
Шаг хороший, не плохой.

Овладеть Солохе знаниями.
Учить её читать, писать,
Чтобы в жизни пред испытаниями
Могла смело устоять.

Семь годочков пролетело
Вокруг милого дитя.
Глаша вовсе повзрослела,
Нянечку свою любя.

Только барин, недовольный
Воспитанием таким,
Он, конечно, шляхтич вольный,
Но боясь перечить им,

Всё же высказал сомненье,
На супругу не глядя:
– Я имею своё мненье
В воспитании дитя.

Никаких провинциалок
В своём доме не стерплю.
Не хватало нам гадалок —
Я и так прекрасно сплю.

Гувернантка из Парижа
Только даст образование,
Для поднятия престижа
В высшем свете, в назидание.

А Солоху вон, на кухню!
Там ей место у плиты, —
Рассердился не на шутку, —
Или в поле, на скирды.

– Захотелось из Парижа,
Муженёк мой дорогой?
Для поднятия престижа —
Где же денежки, родной?

И на мужа так взглянула,
Что от барина тоска
Сразу в комнату подула
Из пустого туеска.

Без владений был наш барин,
Всё, что было, прокутил.
В играх карточных коварен,
Но и те давно пропил.

У иного крепостного
Денег больше от зари,
А у этого, шального,
Шиш в кармане – на мели.

На словах считался барин,
А на деле нищеброд.
Одним словом: был бездарен,
Как и весь забытый род.

Без присмотра даже на день
Не доверит мужу власть.
До гулянок сильно жаден,
Лишь бы только было всласть.

«Здесь за главного – хозяйка.
В родовом поместье правит
Марья Львовна, молодайка», —
Скажет каждый, не лукавя.

В общем, взяли из Смоленска
Гувернантку из французов.
Случай вышел «ля гротеска»,
Когда тех погнал Кутузов.

Куртизанка в плен попала,
Что с ней делать, не поймут.
От своих она отстала,
Слыша: «Русские идут!».

Взял помещик гувернанткой
В услужение к себе,
Но не стала арестанткой,
Благодарствуя судьбе.

Европейские манеры
Стала деткам насаждать.
Показала все примеры,
Как любезно приседать.

Как ходить и как обедать,
По-французски говорить.
Надо барышне изведать,
Как по-модному ходить.

Марья Львовна в услуженье,
Забрала  Солоху вновь,
Сделав мужу заявленье:
– Кто здесь главный, моя любовь?

Как сказала, так и будет
И не смей мне возражать! —
Кто же барыню осудит?
Лучше скромно помолчать.

Но с тех пор Солохе нашей
Десять долгих, нудных лет
Запретил встречаться с Глашей
Барин – старый сердцеед.

Если как-то вдруг случайно
Их дорожки и сошлись,
Глафира носик чрезвычайно
Поднимала гордо ввысь.

Только глазки отводила,
Значит, было стыдно ей,
Ведь она её любила,
С тех далёких детских дней.

Но вернёмся к взрослой жизни,
Годы быстро пролетают.
Дни бывают в них капризны,
И, порой, надоедают.

Вот и в жизни Марьи Львовны
Всё текло однообразно.
Дни как будто монотонны,
Но прошло всё не напрасно.

Мило время проводили:
Гости шли сюда желанно.
Марью Львовну все любили
За прекрасное сопрано.

На лужайке пред закатом,
Средь берёзок и малин,
В небе, солнышком объятом,
Пролетает птичий клин.

А во след ему несётся
Лёгкий, звонкий женский тембр.
Сердце слушателей бьётся,
Учащая быстрый темп.

Поздно вечером уставши,
Марья Львовна шла в покои,
Целый вечер поблиставши
Перед публикой такою.

Ей хотелось лишь покоя:
Спина, ноги вновь болят.
После травмы родовой
Рожать больше не велят.

Здесь Солоха пригождалась
Со способностью своей.
Полчаса она шепталась
Над хозяйкою полей.

Травкой нежною помашет
И руками разотрёт,
Сразу хворушку отмашет
Да и боли уберёт.

Марья Львовна улетала
И спала прекрасным сном.
Утром бодрая вставала,
Всё как будто нипочём.

Как-то раз осенним утром
Разговор произошёл,
По-житейски, в стиле мудром,
Как-то сам себя повёл:

– Ты, Солоха, в девках ходишь,
Двадцать первый год пошёл.