Павел Васильевич Кузнецов "Я родился на Поварне"

Почём замуж не выходишь?
Или милый не нашёл?

– Ой, Вы, что Вы, – засмущалась.
Девка скромно взгляд отводит.
Значит, в сердце всё ж запало,
Что-то там её тревожит?

– Не смущайся, расскажи-ка.
Мне поведай тайну эту.
На меня давай, взгляни-ка, —
Обращаясь к силуэту.

– Есть один хороший парень,
По нему сердечко бьётся.
Он слегка маленько странен,
Не по-нашему зовётся.

– Это не Иосиф, часом,
Из Сафоново приказчик?
Поразил нас тарантасом,
Удивительный рассказчик.

Что тебя в нём удивляет?
– Из другого он народа,
Нашу веру разделяет,
Не пойму, какого рода?

– Наш он, русский, добронравный.
Это дед был иудеем,
Как женился, православным
Стал для наших ротозеев.

Иноземцы в ту годину
Многие меняли масть.
Раз приехал на чужбину,
Привыкай, чтоб не пропасть.

Катерина – золотая
Протестанткою была.
Чтобы стать царицей края,
Православие приняла.

– Почему при нашей вере
Имена те остаются?
– Имена, согласно мере,
Ничему не поддаются.

Церковь наша вот не против,
Называйся ты как хочешь.
При крещении напротив
Имя даст – не отворотишь.

– Не возьмёт меня он в жёны,
Крепостная птичка я, —
Глазки стали напряжённы, —
Как и вся моя семья.

– Это быстро мы исправим,
Вольную тебе даю.
Как положено, составим,
На свободу отпущу.

Только есть одно условие:
Будешь часто приезжать
Почитать мне «Богословие»
И с болезнью помогать.

– Что ты, матушка? Не брошу,
И свобода не нужна.
Пронесу свою я ношу,
Так как в жизни я честна.

Ну, а барыня решила,
Что менять не будет слов.
С женихом поговорила
И сосватала в Покров.

Дав в приданное Солохе
Двести рубликов больших,
И в предсвадебной суматохе
Дом купила для двоих.

Тут же свадьбу отыграли,
Веселились от души,
Что свободными вдруг стали
И любовь свою нашли.

Дружно жили молодые,
Радовали людям глаз.
К Марье Львовне заходили,
Чтоб проведать каждый раз.

Но вот барин не доволен,
И решил их наказать.
Притворился, будто болен,
Приказал их не пускать.

Ну, а барыня в постели
И не может толком встать.
Ноги, будто опустели,
Ни пройти и ни сбежать.

Нет помощницы Солохи,
Почему-то не идёт.
Ну, а ноги совсем плохи,
И она с надеждой ждёт.

А Солоху не пускают,
Барин строго так велел.
Слуги мнутся, понимают,
Но таков уж их удел.

Так зачахла за неделю,
Отошла в покой иной,
И к Пасхальному апрелю
Хоронили всей толпой.

Барин, будто бы сорвался,
Каждый день всё пьёт и пьёт.
Так полгода кувыркался,
Пока не треснул под ним лёд.

Кучер спасся, шустрый малый,
А вот барин-то не смог.
Хоть рубакой был бывалый,
После речки занемог.

И скончался в жарком бреде,
Так в себя не приходя.
Не осталось в дармоеде
Даже жалости к дитя.

Долго плакала Глафира,
Потеряв своих родных,
Одинёшенька средь мира,
Среди дворничных своих.

Гордой, властною хозяйкой
Стала править в том имении.
Не была она лентяйкой,
Не хватало лишь умения.

Свысока на всех смотрела,
А крестьяне не поймут,
Что она от них хотела —
Кому нужен сей хомут?

Как-то раз Солоха наша,
В гости к сёстрам собралась.
Ну, а барыня там Глаша
Устанавливала власть.

И свела судьба-судьбина
Наших дам на большаке.
– Ещё та была картина, —
Рассказала бабка мне.

Пасха древняя в разгаре —
Пост закончился во тьме.
Люди в радостном угаре
Собирались на холме

У церквушки помолиться,
Яйца, куличи святить,
А потом перекреститься:
Можно кушать, можно пить.

Троекратным поцелуем
Похристосуемся в толпе.
Так любовь свою даруем
Близким людям и родне.

А потом пошли гулянья —
Дни и ночи напролёт.
От души благодеянья
Раздаёт честной народ.

И Солоха заплутала,
Оказалась вдруг одна.
Путь-дорогу потеряла,
На большак идёт она.

Поздний вечер, звёзды светят,
Тучка спрятала луну,
А дорогу черти метят,
Нагоняя страх, тоску.

Вдруг из темени, из пасти
Вылетает конь большой,
Вороной, лощёной масти.
Солоха крикнула лишь: «Стой!»

Навстречу руку протянула,
Конь поднялся на дыбы,
И она к нему шагнула —
Встал, как вкопан, без борьбы.

И раздалось с тарантаса:
– Эй, холопка, прочь с пути, —