– Не хочешь ли ты что-нибудь съесть? Мы все-таки в кафе.
– Конечно! – воскликнул он. – Я совсем забыл от воодушевления. Сейчас вернусь.
Он поднялся и отправился за едой. Нина смотрела, как он очаровывает девушку на кассе, пожилых супругов-туристов, стоящих за ним в очереди, и ждущего кого-то парня, тоже, предположительно, гея. В отличие от нее, в Питере было что-то… открытое. Нина поймала себя на том, что улыбается ему, когда он вернулся.
– Ты тоже воодушевлена? – поинтересовался он и обхватил себя руками. – Я просто в восторге. Когда Сарки позвонил, я подумал, что наступило Рождество. Ты точно попадешь в мой учебный план.
– Сарки? Ты имеешь в виду Саркасяна, поверенного?
– Да, мы его так называем.
– Вы часто его видите?
– Чаще, чем ты можешь подумать. Боюсь, ты унаследовала очень запутанное семейство. Ты поела? Тебе потребуются все твои умственные ресурсы.
– О, – слабо сказала Нина и потянулась к кофе. – Я была не голодна.
– Вот, съешь половину моего панини. Целый никому не нужен, – он огляделся и заметил парня, который улыбнулся ему ранее. – Кажется, ты ему приглянулась.
– Нет. Ему приглянулся ты, – ответила Нина, взяла у него половинку сэндвича и откусила кусок. По подбородку потекло песто, и Питер протянул ей салфетку.
– Вовсе нет, но это не имеет значения. Я занят.
Нина хихикнула:
– Правда?
Питер кивнул:
– Я помолвлен.
– Как старомодно с твоей стороны!
– Вот в чем штука, – сказал ее племянник. – Я старик в молодом и, признаем, сногсшибательном теле. Я родился пятидесятишестилетним. Мне очень трудно было быть ребенком, а потом подростком. Я терпеть не мог свой возраст. Только сейчас я чувствую, что становлюсь тем, кем должен быть, а именно профессором средних лет, с заплатками на локтях, преподающим антропологию.
Нина посмотрела на его пиджак и подняла брови.
Он скорчил рожу.
– Хорошо, на этом пиджаке их нет, но я могу найти тот, на котором есть, или пришить заплатки к этому, или еще что-нибудь придумать. Суть не в этом, я ношу заплатки на локтях все время, даже когда я голый, выражаясь метафорически, – сказал он, пожимая плечами. – Но я на самом деле профессор Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, и возраст у меня правильный, мне тридцать три. Еще не в самом расцвете, но уже близок.
Внезапно на его лице отразилось беспокойство.
– Ты понимаешь, о чем я говорю, или мои слова кажутся тебе бредом?
Нина покачала головой:
– Нет, я прекрасно понимаю. Мне и самой кажется, что я должна была родиться в XIX веке или в Англии до Первой мировой. Носить чайное платье с завышенной талией, сидеть у окна и смотреть на проезжающие кареты.
– Сколько тебе лет?
– Двадцать девять. Я твоя тетя, но я младше тебя, как это возможно?
Питер посмотрел на нее долгим взглядом, потом нахмурился:
– Когда у тебя день рождения?
– 30 июня.
Он присвистнул:
– Вот блин. Это все усложняет.
Нагнувшись, он стал копаться в большом коричневом кожаном портфеле, которым явно пользовался ежедневно. Наконец он нашел, что искал, и развернул это на столе – длинный заламинированный листок бумаги, покрытый какой-то схемой. Очень запутанной.
– Ты это заламинировал? – спросила Нина. Не то что бы ей не нравился ламинатор – нравился, и она сама часто ламинировала случайные кусочки красивой ткани или бумаги, чтобы использовать как закладки. – Такие ровные края.
– Спасибо. Никто еще не замечал мои края.
– Очень красивые края, – Нина улыбнулась. – Но я все еще не понимаю, зачем ты это заламинировал… Что это?
На лице Питера появилось удивленное выражение.
– Это мы. То есть наша семья. Я это заламинировал, чтобы использовать на лекциях, как образец построения диаграммы родства.
– Диаграммы родства?
– На Западе мы называем это семейным древом, но во многих культурах степени родства простираются далеко за пределы ближнего круга родственников.
– Ага, – сказала Нина, не зная, что еще ответить.
– Однако, – сказал Питер, указывая на отдельные пункты схемы, – эта диаграмма довольно поверхностная, но при этом обширная, что делает ее интересной.
Заметив озадаченное выражение ее лица, он продолжил:
– Не исключено, что только для меня. В нашей семье очень много матримониальных связей, поэтому она может послужить хорошим примером того, как влияет на отношения между людьми изменение юридического статуса. Или, возможно, не влияет.
Он явно говорил серьезно, но потом посмотрел на нее и ухмыльнулся.
– А теперь мне придется все переделывать, чтобы добавить тебя, и даже хорошо, что ты незаконнорожденная, без обид. Я смогу использовать пунктирную линию!
– Я не обижаюсь. Можешь просто обрисовать мне картину в целом? Я все еще не понимаю все эти семейные связи, – объяснила Нина, жалея, что не взяла блокнот. – Мне сложно во все это поверить.
Питер кивнул, допивая кофе, и сказал:
– Понимаю. Наверное, у тебя был шок.
Он достал из сумки маркер.
– Я пользуюсь такими же, – отметила Нина. – Они гораздо меньше текут.
– Это правда, и я поверить не могу, что мы это обсуждаем. Представь, мы подружились бы, даже если бы не были родственниками. Хотя бы потому, что разделяем любовь к качественным канцелярским принадлежностям.
Он наклонился вперед и ткнул маркером в верхний край схемы.
– Итак, наверху у нас Уильям, а здесь, слева направо, три его жены. Главная причина того, что у нас такая большая семья, в том, что первый раз он женился в двадцать лет, а последний – в шестьдесят. От каждого брака у него есть дети, а большие промежутки времени между браками, понятное дело, означают, что успело родиться три поколения.
Нина понятия не имела, о чем он говорит, но кивнула:
– Ясное дело.
Питер окинул ее проницательным взглядом, явно привыкший, что студенты притворяются, будто его понимают.
– Вот, попробуй так. Иногда помогает.
Он придвинул к ней чистый листок бумаги и передал ручку. Она была марки «FriXion», с удовольствием заметила Нина, а потом ей стало слегка неловко, что она обратила на это внимание.
– Напиши наверху «Уильям» и проведи горизонтальную черту на всю страницу.
Она сделала, что он сказал.
– Теперь слева направо, через промежутки, напиши «Элис», потом «Рози», потом имя твоей мамы – как, кстати, ее зовут?
– Кэндис.
– Ясно, – он сделал пометку на заламинированной схеме, высунув от радости кончик языка, как маленький ребенок. – И наконец «Элиза». Готово? – он взглянул на ее листок и кивнул. – О’кей, теперь проведи под их именами еще одну горизонтальную черту и поставь слева большую единицу.
Нина так и сделала, чувствуя себя увереннее теперь, когда она работала с бумагой.
– Мне нравится твой почерк, – сказал Питер. – Итак, под Элис напиши «Бекки» и «Кэтрин». Под Рози напиши «Арчи». Под Кэндис напиши «Нина», а под Элизой – «Милли». Потом проведи еще одну горизонтальную черту.
Он откинулся на стуле и шумно выдохнул.
– Это твое поколение. Твой брат и сестры, от самой старшей, моей мамы Бекки, которой пятьдесят девять, до самой младшей, Милли, которой десять.
Нина выпучила глаза:
– Да ладно?!
– Серьезно.
– Но… как такое возможно?
Питер философски пожал плечами.
– Это возможно, потому что мужчины могут становиться отцами до самой глубокой старости. По какой-то причине, которую уже не так легко объяснить, твой отец настолько очаровывал женщин, что три из них согласились выйти за него замуж и как минимум еще одна – с ним переспать. Хотя, – добавил он рассудительно, – я знал его стариком, а в молодости он был очень красив.
Нина сухо сказала:
– Полагаю, моя мать была не единственной.
Питер кивнул, а потом даже немного посерьезнел:
– Полагаю, ты права, но пока что ты – единственный внебрачный ребенок, о котором мы знаем Но вот в чем проблема: Арчи тридцать, он родился в январе.
Нина посмотрела на него с недоумением:
– И что?
– То есть ты родилась, когда твой отец все еще был женат на его маме. Более того, если исходить из твоего дня рождения, Уильям переспал с твоей мамой, когда его жена Рози была беременна Арчи.
– О.
Мама была права. А говорила, что ничего не помнит.
Питер кивнул:
– Вот-вот. И Рози, к сожалению, умерла. От рака. Лет десять назад. Считалось, что они с Уильямом были по-настоящему счастливы вместе, она любовь всей его жизни, и, если бы она не умерла, они остались бы в браке и завели еще детей, так что это большая трагедия. А теперь оказывается, что он ей изменял, и у нас есть живое доказательство. Ты.
– Класс.
– Да, – сказал Питер. – Не знаю, как к этому отнесется Арчи, но мы ничего не можем изменить.
Нина промолчала.
– Продолжим? – спросил Питер. – Осталось два поколения.
Она кивнула:
– Подожди, я только возьму себе кофе и, может, какое-нибудь пирожное.
– Превосходная идея. Захвати мне что-нибудь калорийное, хорошо?
Нина встала и пошла к кассе. В ней появилось какое-то новое чувство, которому она не могла дать названия. Она повернулась и посмотрела на Питера, который, улыбаясь чему-то, печатал сообщение в телефоне. Он уже ей очень нравился, но не так, как когда гадают, станет ли человек новым другом, а… она не знала, как. Заказала еще два латте и два шоколадных эклера.
– О, отличный выбор! Я вижу, генетика все еще работает в нашу пользу. Нет ничего – ничего! – такого, что нельзя улучшить, покрыв шоколадной глазурью.
Нина кивнула и внезапно поняла, что это было за чувство. Их с Питером связывало родство. У нее никогда раньше не было родственника, кроме мамы, но Кэндис так и не прониклась этой ролью. Да, если бы они с Питером возненавидели друг друга с первого взгляда, было бы отвратительно, но она знала, что они уже связаны навсегда. Не было никаких сложностей, потенциального влечения, временного лимита. Это были отношения, которые она могла понять и на которые могла положиться. Она чувствовала себя… расслабленно. Что, конечно, ее слегка беспокоило. Ведь не должно же быть, чтобы кто-то вот так просто нравился, верно?
– Продолжим? – она отчеркнула имена и поставила сбоку большую двойку.
– Какая из тебя замечательная студентка, – сказал Питер, дожевав кусок эклера. – Итак, Бекки родила Дженнифер, а потом меня, Питера, – он махнул в свою сторону, хотя их разделяло меньше метра. – Кэтрин родила Лидию, что можно считать поразительным достижением, потому что у тети Кэтрин тот еще характер. Не удивлюсь, если она съела своего мужа: он как будто испарился. Если верить маме, сегодня он еще был на месте, а на следующий день исчез, оставив все свои принадлежности и ключи от машины.
– Это странно.
– Да, – последовала пауза. – Но он забрал собаку.
Нина кивнула:
