Алекса Гранд "Сводные. Право на семью"

Нотки грейпфрута. Кардамон. И хвойно-дымные оттенки кедра.

Аромат, который, кажется, ничто не способно вытравить с моей кожи.

– Ну, здравствуй, мышка.

Багиров наклоняется ниже и шепчет мне на ухо старое прозвище, задевая мочку зубами, отчего меня бросает сначала в жар, а потом в холод.

В его присутствии я, действительно, ощущаю себя не стильно одетой девушкой, знающей себе цену, а растрепанной замарашкой, какой он увидел меня впервые.

– Твоему мужу нужно лучше следить за тобой, мышка.

– Я отошла всего на пару минут.

– И умудрилась вляпаться в неприятности по самые помидоры. Скажи спасибо, что я был рядом.

– Спасибо.

Выдыхаю колко и по-прежнему дрожу, оттого что ладони Богдана все еще сжимают мои предплечья. Спираль закручивается внизу живота, гормоны устраивают самый настоящий бунт и некстати напоминают о том, что я – женщина.

Ненавижу собственное тело. Ненавижу себя. И Багирова тоже ненавижу за то, что вызывает такую реакцию.

– Мне пора. Еще раз спасибо, что помог. Всего хорошего, – тараторю автоматной очередью и пытаюсь разорвать причиняющий томительную боль контакт, но Богдан ловко подцепляет меня за локоть и встает непозволительно близко.

Изучает внимательно слишком откровенный кружевной топ под моим пиджаком. Мажет взглядом по ключицам и удовлетворенно ухмыляется.

– Пойдем провожу. Там же все мои парни с хоккейной команды. Сашка Терентьев, Вадик Мороз, Валерка Ерохин. Поздороваюсь, я два часа как с самолета.

– И сразу в клуб?

– А куда? К родичам? Что хорошего я там не видел? Вечно недовольного отчима и зацикленную на нем мать, которой плевать на собственного сына? Спасибо, но нет.

Убрав пальцы с моего локтя, сухо цедит Багиров, в двух фразах описывая отношения в нашей уродливой семье, и пружинисто шагает вперед. Я же ступаю за ним, как по раскаленной лаве, и веду отсчет до необратимости.

Три, два, один.

– Здорово, пацаны! Бонжур, дамы.

Чересчур бойко высекает Богдан и будто выкачивает из мира все звуки. Над столом повисает оглушительная тишина, которую можно резать ножом, но держится она недолго. Через пару минут ребята отмирают и взрывают пространство звонкими возгласами.

– Багиров! Какие люди!

– Каким ветром?

– Какими судьбами?

– Бро, вообще не изменился за это время! Сколько прошло? Три года?

– Где тусил? Филиппины, Мальта, Сальвадор?

– Последние полгода в Питере жил. До этого в Швейцарии, – обыденно сообщает Богдан и тут же получает шпильку от Артура, за которого мне становится стыдно.

– А одеваешься по-прежнему, как бомжара.

– В Европе мой шмот, Камаев, назвали бы брендовым, – беспечно парирует Багиров, смахивая невидимые пылинки с самой обычной толстовки, и пропускает меня вперед, чтобы я могла занять место около Артура.

Сам же опускается рядом и без особо интереса листает глянцевое меню. Я же ерзаю, словно на сковородке. Оказываюсь зажата между двух огней и снова чувствую себя трофеем, который когда-то делили Богдан с Артуром.

Температура стремительно повышается на несколько градусов. Появляется никогда не беспокоившая меня аритмия. Сердце мечется по грудной клетке, как оголтелое.

– Блин, Багира, как круто, что ты вернулся!

– Надо позвонить Лебедю, назначить день и зарубиться, как в старые добрые!

– Сколько клюшку в руках не держал, признавайся?

Слова доносятся до меня, как через плотный слой ваты. Аппетит испаряется без следа так, что я вливаю в себя воду стакан за стаканом, пытаясь потушить разгорающийся внутри пожар.

Бедро Богдана трется о мое бедро. Локоть цепляется о локоть, высекая сноп искр. От каждого такого прикосновения меня пронзает разрядом высоковольтного тока, затем окунает в прорубь.

Дрожь становится неизменным спутником. Обычный ужин трансформируется во что-то мучительное.

– У меня есть билет на «Барсов». Го поболеем? В пятницу на следующей неделе.

– Ты надолго в Москву-то? Заскакивай в гости, с дочками тебя познакомлю.

– А у меня «Мерин» чего-то барахлит. Может, посмотришь? В третьем салоне разобраться не могут.

Пока я прошу у официантки очередную бутылку ледяной «Аква Минерале», парни продолжают фонтанировать энтузиазмом и забрасывают Богдана новыми и новыми вопросами.

Только Артур не испытывает всеобщей радости по поводу приезда Багирова. Отстранившись от кипучей беседы, он методично напивается, вливая в себя бокал за бокалом. Хмелеет, конечно, и вызывает у меня стойкое отвращение.

– Я на пару минут. Носик попудрить.

Воспользовавшись тем, что все внимание сейчас приковано к Богдану, я подхватываю сумочку, выскальзываю из-за стола и смешиваюсь с группкой девушек, спешащих к выходу.

Вываливаюсь вместе с ними на улицу. Прислоняюсь к фонарному столбу. И шумно вдыхаю прохладный воздух. Ветер мощным толчком врезается в спину, облизывает шею, проникает за воротник. Мурашки ровным строем ползут вдоль позвоночника, но причина моего волнения вовсе не в портящейся погоде и не в сгущающихся тучах над головой.

Причина в том, что Багиров стоит в паре метров от меня и молчаливо расчерчивает клетку для игры в крестики-нолики между моих лопаток.

– Хотела сбежать, мышка?

Произносит он едва слышно, а мне кажется, что кричит в мегафон.

– Хотела.

Отлепившись от металлической опоры, я нехотя поворачиваюсь и не отрицаю очевидного. Телефон, зажатый в моих пальцах, красноречиво свидетельствует о том, что я планировала вызвать такси и исчезнуть по-английски, ни с кем не прощаясь.

Тогда мне не пришлось бы неуютно ежиться под пронзительным взглядом Богдана, кусать горящие губы и переминаться с ноги на ногу, проклиная неудобные двенадцатисантиметровые шпильки.

– Пойдем, отвезу.

Считав все даже малейшие реакции моего организма, предлагает Багиров и не дожидается ответа. Берет меня на буксир, тащит к брошенному на парковке автомобилю и буквально заталкивает в салон, потому что я не могу пошевелиться.

Ошалело озираюсь по сторонам. Рассматриваю приборную панель, спидометр, обшивку его новенькой тачки. Балдею от запаха кожи и чего-то терпкого.

Три года назад Богдан не мог позволить себе и задрипанной двенашки, а сейчас владеет мощным агрегатом, у которого под капотом триста сорок лошадиных сил (я успела загуглить).

И вряд ли это все открытия, которые мне предстоит сделать.

– Ну, что. Полетаем?

Нарушая воцарившуюся ненадолго тишину, Багиров выгибает бровь и топит педаль газа в пол, разгоняя «Супру» до ста километров за каких-то четыре секунды. Я же испуганно впиваюсь ногтями в подлокотники и вздрагиваю от вопроса, врезающегося в солнечное сплетение.

– Мышка, скажи мне. Что такого в этом утырке, что ты предпочла его мне?

Глава 3

Камилла, одиннадцать дней назад

Вчера я толком ничего не ответила Богдану. Лепетала что-то о том, что он был слишком агрессивным и неуправляемым. Что я боялась, что он разрушит меня, себя, нас. В общем, несла полную чушь.

А сейчас я лежу на кровати, широко раскинув руки, и расфокусировано смотрю в потолок. На душе тоскливая пустота. В голове полнейшая сумятица. Хочется укутаться в одеяло, как в кокон, и не вылезать никуда целый день.

Но Мира вряд ли поймет, что у ее мамы паршивое настроение. Так что я выползаю из постели и плетусь к детской кроватке.

– Доброе утро, солнышко. Пойдем умываться?

– Ага.

Послушно кивает моя кроха и тянет ко мне ручки. Улыбается радостно и не знает, что где-то за порогом нашего дома жестокий безжалостный мир. И моя задача сделать так, чтобы она как можно дольше оставалась в счастливом неведении.

– Кашу с молоком будем есть?

– Будем.

Закончив с водными процедурами, мы спускаемся в кухню, где мама готовит завтрак, а папа неторопливо пьет чай. Сегодня ему не нужно ехать в офис, поэтому он в свободной футболке и обычных серых штанах.

– Доброе утро, девочки.

Ненадолго оторвавшись от телефона, приветствует он нас и возвращается к просмотру новостей. Вдумчиво листает ленту. Хмурит высокий лоб.

Я же усаживаю Миру в кресло и направляюсь к плите. Размеренные механические движения помогают немного отвлечься и абстрагироваться от слишком ярких образов, толпящихся в мозгу.

Спортивный бар. Багиров в толстовке. Лукавый прищур его темно-карих глаз.

Все это должно остаться в прошлом и никак не должно меня волновать.

– Мамуль, передай, пожалуйста, соль.

Мысленно обругав себя, я засыпаю овсяные хлопья в кипящее молоко, добавляю сахар и кладу немного соли. Методично помешиваю кашу и вздрагиваю от папиного снисходительного тона.

– Оказывается, братец твой вчера прилетел.

– Я знаю, – роняю раньше, чем успеваю прикусить язык, и спешно добавляю, спиной ощущая волны неодобрения. – Пересеклись вчера в баре.

Артур наверняка распишет отцу все подробности в красках, поэтому не вру о мелочах. Молчу лишь о том, что это Богдан привез меня вчера домой, пока мой муж старательно напивался.

– Вот как? Значит, на бар он время нашел, а на родителей нет.

– Как будто ты бы обрадовался его появлению.

Небрежно пожимаю плечами и удивляюсь, откуда берется смелость, заставляющая вздергивать подбородок и вставать на защиту сводного брата.

Удивительно, но папа на мою ехидную реплику никак не реагирует. Поэтому я спокойно снимаю кашу с плиты, сдабриваю ее маслом и раскладываю по тарелкам.

Достаю из холодильника малину и перемещаюсь к дочери.

Я едва притрагиваюсь к своей порции, пока Мира уплетает завтрак за обе щеки, и продолжаю недоумевать, почему отец так сильно ненавидит Богдана. Что плохого он ему сделал? Появился на свет?

– А ты знала, что он нехило поднялся за это время? То ли на крипте, то ли на бирже. А, может, на чем-то нелегальном. И даже купил бизнес в Москве?

Папа не прекращает допроса, а у меня кровь стынет в жилах. Волнение опутывает конечности. Ложка выскальзывает из рук и падает на пол. Так что я пользуюсь случаем и ныряю под стол, чтобы перевести дух.

Надежда на то, что Багиров в столице проездом, улетучивается. Неизбежность нашего столкновения становится осязаемой. Страшно.

– Я не интересовалась его жизнью, па.

Цежу равнодушно, выпрямляясь, и откладываю ложку в сторону. Каша остывает и вряд ли полезет в глотку.

В общем, остаток завтрака я просто сижу рядом со своей крохой и тупо пялюсь в одну точку. Не пытаюсь просчитывать никакие расклады – перевариваю обрушившуюся на меня информацию.

Но это не все сюрпризы, которые готовит мне этот отвратительный день.

– Поль, займешь Миру чем-нибудь? Поиграйте. А нам с Камиллой нужно кое-что обсудить.

Просит маму отец и кивком указывает мне на дверь. Я же окунаюсь в прорубь от его ледяных интонаций и готовлюсь к худшему.

Мышкой проскальзываю в просторный кабинет. Забираюсь в кресло с ногами. И судорожно тарабаню пальцами по мягкой обшивке.

Пытаюсь выудить из омута памяти какие-нибудь теплые воспоминания и не справляюсь. С самого детства отец вел себя со мной строго и не слишком-то баловал.

– Камилла, ты же в курсе, что дела на фирме идут не важно?

Задернув шторы так, чтобы его не слепил солнечный свет, папа опускается напротив меня и сцепляет руки в замок. Вена у него на лбу надувается, кадык ходит туда-сюда. Напряжение читается в каждом его жесте.