– Доброе утро, уважаемые труженики! – приветливо окликнул Платонов-дворник унылое шествие, намеревающееся проскочить мимо него.
– Кому как… – хмуро процедил “лидер”, продолжая шествовать. Его соумышленники неприветливо, но с любопытством измеряли взглядами Сергея.
– Могу я с вами пообщаться? – не смущаясь, обратился к “лидеру” Платонов. – Есть вероятность, что мы найдём общее понимание…
– Общее? – вскинул глаза долговязый и остановился…
Тяга к земле у Тараса Плугова была генная, потомственная. Со времён Ивана Грозного его предки сбежали от польской шляхетной “благодати” и поселились на плодородных землях, на краю укрепляющейся Руси. Умудрились остаться самостоятельными в эпоху крепостничества. Чудом, благодаря смекалке прадеда Силантия, избежали сталинского раскулачивания и сохранили в неприкосновенности род и маленький кусок земли. Этот кусок был как талисман: позволил пережить все голодоморы, великую войну и развитой социализм. И когда семейство Плуговых вольно вздохнуло после развала колхоза и принялось строить своё фермерское хозяйство – тут и закончилась история потомственных сельских тружеников, вернее его ветви, представленной Тарасом. Такому ходу событий поспособствовало растущее новое государство, в лице чиновников, и вечный оппонент закона – криминал, в образе рэкетиров.
Совместные усилия этих напастей: налоги, чиновничьи “услуги”, цены на солярку и удобрения, бандитские “наезды” за неуплату “дани” – довели хозяйство Тараса до банкротства. Пытался, разумеется, мужик сопротивляться (не хилым всё же был), но одному оказалось не под силу! Только крепкая крестьянская сердцевина не позволила Плугову пойти на суицид. Продав за бесценок всё, в том числе и землю-талисман, похоронив жену, отправив детей на заработки в Европу, он пришёл (ехать было не на что) в Бургород искать правды. Искания (по совету бывалых) начал сверху – с мэрии. Природное упорство помогло добиться аудиенции с замом мэра Задией Кимом Вагановичем, который курировал, в частности, вопросы сельского хозяйства в части земли.
Ким Ваганович внимательно и доброжелательно выслушал фермера-банкрота и переправил его своему первому помощнику со строгим наставлением – непременно помочь селянину! Через неделю первый помощник зама мэра не менее внимательно и более доброжелательно выслушал похудевшего и слегка износившегося Тараса и… отрядил к своему первому заму… Через месяц окончательно похудевший, выцветший и износившийся фермер дошёл по инстанциям до… уборщицы первого этажа мэрии тёти Фени. Та, давно приметив деревенщину-правдоискателя, сжалилась над горемыкой и коротко, но внятно, объяснила на местном диалекте бесперспективность намерений наивного простолюдина.
Горестно выслушав сердобольную, знающую женщину, не до конца сломленный, но изрядно опустошённый, Тарас заглянул в первый, встретившийся по дороге двор, чтобы доесть последние домашние сухари. Его внимание привлекла потасовка между странного вида людьми у кучи мусора. Вся злость и досада от безысходности, которая копилась это время, неожиданно подступила к вискам и обожгла голову целиком. Видя как два мужика и дёргающаяся женщина уже топчут двух других, меньшей комплекции, он кинулся на помощь последним…
Так Тарас Плугов, потомственный землепашец, по-деревенски крепкий мужчина работоспособного возраста возглавил компанию бомжей. Как ни странно, но в новом качестве Тарас почувствовал себя увереннее, нужнее и полезнее. На дне общества действовали настолько простые, даже примитивные, законы – пусть и порой суровые, – что Плугов почувствовал себя, хотя бы на время, хозяином этого унизительного положения.
Платонов пригласил бомжа домой. По этому случаю даже решил не выйти на работу, что для его профиля труда было неново. По дороге познакомились, и Сергей коротко объяснил причину своего внимания к Тарасу:
– Для моей фирмы, которая находится в стадии организации, нужны неординарные личности: одни, как у Достоевского, “унижённые и оскорблённые”, другие наоборот “возвышенные”, но то же недовольные и неудовлетворённые. Судя по тебе, ты принадлежишь к первым…
– Это точно: дальше унижаться уже некуда… – обречённо кивнул Плугов.
Его глаза слегка затуманились, губы нервно сжались, а по лбу пробежали складки морщин. Сергей проникся состоянием человека и, до прихода в дом, больше вопросов не задавал.
Расположились на кухне. После стакана “Ркацители” советского разлива и скромной, но сытной для неизбалованного человека, закуски, разговор пошёл предметнее и плодотворнее. Закончился он к обоюдному согласию и удовлетворению. Поскольку места в квартире Платонова хватало, то по желанию хозяина, Тарас здесь и обосновался временно. Через короткое время, как негласный представитель зарождающейся фирмы, Плугов устроился на непыльную, но ответственную работу в престижном месте.
Эту полноватую, ясноглазую блондинку с пышными, распущенными до пояса волосами и в джинсовой мини юбке давно приметили не только автомобилисты, проезжающие по трассе, что устремлялась на юг от Бургорода, но и работники правопорядка. Они регулярно забирали её с подружками для проведения душещипательных бесед и опустошения их сумочек от “личных” вещей, в том числе и денежных знаков.
С началом “летнего сезона” блондинка Нинель Серая, бывшая лаборантка госуниверситета, работала на трассе путаной. Свеженькая, смазливая, с детским, вздёрнутым кверху носиком, с телом, не вмещающимся в короткой блузке и юбочке, она сразу же стала популярной “шофёрской утехой” в этом, южном, направлении. Коллеги по профессии ей тайно и явно завидовали, но особенно не пакостили, зная, что это не на долго: срок популярности путан, как известно, ограничен повышенной изнашиваемостью. Покладистая, не жадная на деньги и участливая в общении, Нинель даже завела подружек среди нового окружения, что скрашивало нелёгкие “трудовые будни”.
Исход на придорожно-асфальтовую пыльную панель для девушки был не совсем обычным…
Родилась, проживала и училась в маленьком городке Топинске, что недалеко от Бургорода. Родители – штатные пролетарии местного завода железобетонных конструкций. Старшая сестра рано вышла замуж за гастролирующего актёра, уехала с ним в столицу, вскоре развелась и осела в Прибалтике. После окончания школы, Нинель направилась в областной центр поступать в госуниверситет на филологический факультет: уж очень тянулась к языкам. Как и предписано свыше, провалилась на экзаменах и, чтобы не возвращаться домой ни с чем, устроилась лаборанткой на кафедре английского языка. Постепенно практически осознала давнюю истину: без денег светлое будущее ей не построить! Поразмыслив и прикинув не совсем глупыми мозгами, пришла к твёрдому убеждению – надо выходить замуж… за богатого! Такому умозаключению справедливо способствовала её привлекательная, в меру полноватая внешность естественной блондинки.
Однако семейные, с налётом меркантильности планы застопорились… Достойных претендентов в университете, по причине ухода молодых, талантливых кадров на заграничные хлеба, не осталось. Те, что задержались, перебивались с подсоленной воды на чёрствый хлеб и настойчиво готовились к забегу в том же направлении. И тут озабоченной девушке помогло новое демократическое телевидение.
Придя однажды расстроенная в студенческое общежитие, где ей выделили место в комнате на две персоны, она заинтересовалось телевизионной передачей, которую с энтузиазмом смотрела её соседка. Разбитной длинноволосый ведущий беседовал с красавицей-блондинкой, которая с упоением и заметной слезинкой на длинном веке восторженно рассказывала современную сказку о золушке. Всё бы ничего, но “золушка” пахала с утра до вечера не в деревянной избушке на злую мачеху, а в элитном турецком борделе на мордастого хозяина. Тут она и встретилась с “новым” русским, отдыхающим проездом из Южной Африки. Дальнейший ход событий отличался, конечно, от известной детской сказки, но её конец по сути оказался тем же: “принц”, ослеплённый красотой и сексуальным искусством золушки-путаны влюбился в неё окончательно и небезнадёжно. В финале золушка из борделя переместилась на роскошный трон газовой принцессы!
– Вот это да! – восхищённо воскликнула Нинель.
– Надо ж такое везение! – поддержала соседка Жанна, костистая, невзрачная девушка, работающая первый год преподавателем химии и тоже мечтающая о замужестве. – Молодец, девка, сумела взять своё! А тут – никаких перспектив. Мне бы твою внешность… – повернулась она к Нинель, – я бы давно такого мужика отхватила!…
– И на панель бы пошла? – шутливо воскликнула Нинель.
– Аж бегом! А что, сейчас времена такие: каждый решает свои проблемы в соответствии с полученными от Бога способностями и возможностями. А победителей не судят… – горячо высказывалась Жанна.
Нинель согласно покачала головой и задумалась. Мысль, подсказанная телевидением и соседкой по комнате, надёжно застряла в мозгу и самостоятельно варилась в котле сомнений и надежд. “А ведь действительно, – робко, но настойчиво, рассуждала Нинель, – кто, как ни проститутка, сталкивается с огромным количеством мужиков. И от неё самой зависит возможность выбрать нужного, богатого! …Хотя и рискованное это занятие со всех сторон, с моральной например…”
Может и не решилась бы провинциальная девушка на отчаянный, авантюрный поступок, да случай поспособствовал. Возвращалась она как-то поздно вечером одна из кинотеатра, где показывали очередную индийскую мелодраму, и, задумавшись, пошла не по тротуару, а по краю проезжей части. Одета была не “по-боевому”, только волосы пушил ветер да дешёвые джинсы плотно облегали ровные ноги, но роскошный джип неожиданно затормозил перед ней. Из него вышел молодой мужчина в дорогом спортивном костюме и приветливо предложил подвезти одинокую красавицу. В голове Нинель вороньей стаей пролетели все последние мысли, и она, глядя на шаловливые искорки в глазах “молодца”, – согласилась…
Первый опыт оказался неудачным, в смысле замужества, но начало было положено, и Нинель с упорством, воспитанным в семье потомственных пролетариев, перешагнув через моральные преграды, устремилась к своей мечте. По мере того как она “работала”, всё более ощущала, что её надежды неумолимо меркнут…
В тот день, после дежурства, Тарас задержался в маленьком парке, который тянулся несколько кварталов и располагался на пути к его теперешнему месту работы. Парк был старый, запущенный, поэтому к вечеру здесь совсем было малолюдно, если не сказать – пусто. Вечерние запахи, наполненные ароматами коры деревьев, листьев, травы и просто – земли, приятно вдыхались и навевали далёкие образы родного села. Прикрыв глаза, Тарас сидел на уцелевшей доске развалившейся скамейки. Ностальгические мысли прервались всхлипыванием, доносившимся откуда-то из глубины разросшихся кустов сирени, темнеющих причудливыми копнами.
Естественно, Тарас не мог остаться равнодушен к чужому горю и смело полез в сиреневую чащу. В центре своеобразной полянки, на обломке шлакоблока, согнувшись, закрыв лицо и плечи копной волос, горько плакала девушка. Она сидела в пол-оборота к Тарасу и лица её он сразу не разглядел. Вначале показалось, что девушка без нижней одежды – ноги были совершенно голые! Рядом валялась раскрытая чёрная сумочка.
Тарас присел на корточки и осторожно, чтобы не напугать, спросил:
– Кто же обидел такую красавицу? Может помочь чем?
Копна белокурых волос пришла в движение. Сначала показались руки, а потом заплаканные глаза и вздёрнутый нос над обиженными пухлыми губами. Руки опустились вниз, тело проделало типичное вращательное движение и верхняя часть ног укрылась кусочком джинсовой материи.
– А вы что-то можете? – вытирая нос от влаги, вместо ответа, с вызовом спросила девушка.
– Если вы обижены кем-то или чем-то и у вас присутствуют определённые умственные задатки, то можно начать переговоры! – уже веселее сказал Тарас, вспоминая, что Сергей высказывал пожелание добавить в штат формирующейся фирмы, представителя женского пола. Главное, чтобы женщина отвечала требованиям, часть которых Тарас упомянул.
– Обижают меня практически все, – задумчиво, с тоской в голосе проговорила девушка. – А насчёт ума… Дурой себя не считала, но успехами ни в личной, ни в трудовой жизни похвастать не могу.
Тарас хитро усмехнулся и шутливо-назидательно выдал:
– Как говорит мой босс, осознание обречённости своего положения уже само по себе содержит признак наличия головного мозга. Остаётся его развить и направить полученные способности в нужном направлении.
Последние слова показались девушке потешными, она вдруг улыбнулась, поднялась и протянула Тарасу руку:
– Вот осознание у меня ещё и осталось! Нинель Петровна Серая, потенциальный филолог и, по совместительству, придорожная путана…
– Путана, то есть прости… – замялся, было, мужик, но быстро сориентировался. – Это ещё лучше! На такую оригинальную сотрудницу босс Сергей Иванович и в розовом сне не рассчитывал. А меня кличут Тарасом. Так что бери шинель… то есть сумочку, пошли домой, – изобразил Тарас припев известной военной песни.
Выбравшись из зарослей, Тарас взял Нинель под руку и, продолжив беседу, повёл случайную знакомую представлять своему шефу, Платонову Сергею Ивановичу.
Полумрак в комнате, слегка рассеиваемый огнями с улицы, делал лица присутствующих таинственными и необычно торжественными. Платонов расположился в глубоком кресле за массивным столом. Перед ним на диване сидели в свободных позах Нинель и Тарас. Момент действительно был знаковым: Сергей как глава дела объяснял коллегам теоретическую подоплёку деятельности новоиспечённой нелегальной фирмы и её меркантильные планы.
– Нас трое, мы разные, – блестя зрачками глаз, отражающих уличный свет, в привычной лекторской манере говорил Сергей, – но мы объединены неудачным опытом попыток жить достойно и желанием исправить эту несправедливость. “Несть числа человеческой глупости, а порокам и тем паче”, – примерно так считали наши мудрые предки-славяне. А в философской интерпретации это звучит ещё проще: человек – это сложный, бесконечный клубок противоречий. Особенно это касается жаждущих любыми путями покорить заоблачную вершину материального благополучия и всяческих удовольствий. Вот эти “любые пути” и есть те грани, которые делят человечество на собственно людей и тех, кто им подобен… внешне. Нашу с вами судьбу до сих пор определяли те, “подобные”. Попробуем же и мы в меру своих умственных способностей подправить жизненный путь наших бывших “благодетелей” и тех, кто их сопровождает вольно или невольно…
Нинель слушала Сергея и подсознательно вспоминала своего последнего клиента-“благодетеля”.
Шестисотые “Мэрсы” возле неё ещё ни разу не останавливались. Поэтому, когда шикарная иномарка бесшумно притормозила у ног Нинель, её сердце невольно ёкнуло и учащённо забилось. Плавно открылась дверь и приятный мужской голос настойчиво-вежливо предложил девушке занять переднее место. Слегка замявшись (как правило, она не спешила выполнять такие просьбы клиентов: перед этим предпочитала хотя бы взглянуть на него), она уверенно умостилась на мягкое сиденье. Тут же повернулась и будто успокоилась: видный, симпатичный, сухощавый молодой мужчина одобрительно улыбался:
– Вы не будете возражать, девушка, провести вечер с мужчиной, которому хочется в данный, нелёгкий момент его жизни женского участия и немножко… любви.
– Ну… если у мужчины нелёгкий момент… мы, женщины, всегда готовы прийти на помощь…
– Вот и прекрасно! Меня зовут Нил…
– Нинель…
– Какое совпадение: у нас даже имена схожие! – засветился парень. – Едем…
Вначале показалось, что Нинель схватилась за то, своё счастье…
Нил оказался внимательным и обходительным мужчиной, вёл себя корректно. С первой же встречи, Нинель покорила его не только как мастер любовных утех, но и как знаток современной литературы и искусства: всё ж таки готовилась стать филологом! Он, не мешкая, предложил пожить у него на даче. Естественно, девушка с радостью согласилась. Весь день, пока Нил занимался делами (у него был свой бизнес), она с большой охотой приводила в порядок своё новое пристанище, которое должно было бы стать началом осуществления её мечты.
Эта дача была одним из первых, скромных приобретений Нила Сироткина как делового человека. Правда, с коммерческой точки зрения это была не самая удачная сделка – перепродать её было сомнительно, но как место для конфиденциальных встреч – вполне подходила. Дача располагалась в типичном посёлке, построенном в советские времена трудящимися, желающими улучшить своё положение в части питания. Кирпичный одноэтажный домик с мансардой, оборудованной под спальню, располагался на стандартных шести сотках. Вокруг зеленел старый фруктовый сад, а за забором, с западной стороны, блестел на солнце пруд. Большинство домиков в посёлке выглядели обшарпанными и неухоженными, людей было не видно и не слышно. Только многочисленные птицы да бездомные собаки нарушали грустную тишину. Нинель такой покой устраивал, и она с энтузиазмом взялась за домашнюю работу: перестирала всё тряпочное висящее и лежащее, перемыла полы и вытерла пыль в самых неудобных местах. Подмела дворик и даже сварила на электропечке простенький суп.
Вечером Нил был приятно удивлён переменами в домике, появившимся уютом и, как показалось Нинель, поцеловал её нежнее и ласковее, чем в первый раз. Прошло несколько дней… В самый разгар любовной идиллии Нил как бы мимоходом пожаловался на нехватку денег для прибыльной прокрутки.
– У меня есть в заначке немного, – с готовностью откликнулась Нинель на огорчённые стенания возлюбленного, – несколько штук… зелёных. Маловато, конечно…
– Нет, – заупрямился Нил, – это твои деньги, а я, кто такой? Случайная любовь, да и только!
– Ну, что ты… – обняла девушка парня.
Нил сдался и в эту ночь был особенно страстен. Потом была просьба ради “дела” пофлиртовать с “нужным” человеком пенсионного возраста, затем околдовать своим видом и обнажённым телом “полезных” ребят…, потом поучаствовать в вечеринке, где развлечь стриптизом “чрезвычайно незаменимую” компанию деловых партнёров… Ослеплённая улыбкой Нила и надеждами на будущее, Нинель исправно выполняла эти просьбы – что не сделаешь ради возлюбленного и своей мечты! Но… песочный домик странной любви быстро рассыпался…
В этом сиреневом углу парка Тарас и встретил её, обманутую и обиженную человеком, которому поверила, и выброшенную вон, как освобождаются от использованной пластиковой бутылки из-под сладкого напитка…
– …Каждый из вас, мои уважаемые коллеги, – мерно продолжал Платонов, – внесёт свой вклад в работу фирмы и каждый получит то, что, выражаясь языком популярного домашнего животного, звучит как ММУ. В переводе на понятный русский язык сие означает: “материальное и моральное удовлетворение”. Да, господа, мы обитаем в экономической системе, основанной на принципах свободного рынка, поэтому без материальной выгоды не обойтись. То есть мы должны совместить два противоречия: с одной стороны поступить по совести, а с другой – заработать на дальнейшее существование, дабы примитивно не умереть с голоду и продолжить начатое.
Тарас с Нинель пришли в движение, переглянулись с лёгкой улыбкой и согласно закивали головами. Сергей в свою очередь остался доволен вступительной частью и, вытирая вспотевший лоб тыльной стороной ладони, торжественно объявил:
– А теперь выношу на ваше усмотрение, говоря современным деловым языком, наш первый совместный проект. Плохого в нём ничего нет: мы просто кое-кому подкинем добрый совет, который, при наличии воображения, в принципе может удовлетворить клиента в его амбициях. Но если у него что-то не получится – тут уж не совсем наша промашка: пусть думает, соображает и действует соответственно…
Сергей раскрыл папку, лежащую перед ним, вытащил оттуда листы бумаги, исписанные его быстрым почерком и разрисованные квадратиками блок-схем. Степенно включил настольную лампу. После чего коллеги придвинулись ближе к столу и обсуждение проекта перешло в конкретную фазу.
Глава 3. Первые версии
Кабинет Сизова находился в здании областного УВД на втором этаже посредине длинного ряда аналогичных помещений, с похожими дверями, ручками и замками. Отличие проглядывалось в ухоженности и эстетичности самих дверей и степени читаемости табличек на них.
Чёткие цифры “11” и разборчивая фамилия следователя приятно выделяли кабинет Гордея из серой казённо-архитектурной планировки. Типичность внутренней меблировки: прессованный стол, свинченные болтами стулья, шкаф с выпукло-вогнутыми дверцами, сейф с выделяющимися сварными швами – разнообразилась плакатом с вечно бегущими героями мультфильма “Ну, погоди!” и красочной рекламой конфетной фабрики “Божья коровка”. Если присмотреться, то под стеклом, занимавшим центральную часть стола, выделялось изображение икон: Божьей матери и Николая –угодника. Эти особенности внутреннего интерьера отображали основные пристрастия Гордея Сизова: старые советские мультфильмы, леденцы упомянутой фабрики как альтернатива папиросе и библейские настроения, выражавшиеся в чтении Библии (хотя верующим себя не считал).
Сейчас он сидел облокотившись на стол, на котором были разложены “вещдоки”, перекатывал языком леденец и сосредоточенно думал. Напротив, на опасно скосившемся стуле, с видом глубокого внимания расположился жующий жвачку Бытин, а у открытого окна курила Аня. Обдумывали и обсуждали первые версии, касающиеся около криминальных событий на даче городского чиновника Задии Кима Вагановича. Начинал очередной раунд дискуссии, как правило, Гордей, а остальные его поддерживали, уважая опыт и звание старшего.
Предметы, привлёкшие внимание Гордея в рабочем кабинете Кима Вагановича (в дополнение к ружью и патронам), а именно: пачка стодолларовых купюр с банковской наклейкой, разорванный целлофановый кулёчек со следами белого порошка, папка с бумагами и скомканный, с тонким запахом дорогих духов, интимный предмет женского туалета – прозрачные ниточки-трусики наталкивали на вариантные версии происшедшего. Причём, его бытовой характер вызывал большие сомнения. Более того, явно вырисовывались криминальные мотивы: коррупция, оборот наркотиков в купе с внебрачными связями и другие далеко неблаговидные “деяния”. Исчезнувший Нил Сироткин, бизнес которого попахивал незаконными операциями, только добавлял вопросов.
Возбуждённо-агрессивное состояние Задии, доставленного в первую психиатрическую больницу Бургорода, сменилось глубоко депрессивным. Как и предполагал Сизов, вразумительной беседы с замом мэра не получилось. Ким Ваганович смотрел непонимающими глазами на собеседника и, казалось, жил своим внутренним миром, совершенно не соприкасающимся с реальностью.
Не прерывая молчания, Сизов взял трубку телефона, набрал номер лаборатории и поинтересовался, готовы ли результаты экспертизы порошка, найденного в целлофановом пакете.
– Конечно, – бодро, с нотками привычной официозности, ответил старший лаборант Пётр Анисимович, большой специалист в области наркотических и лекарственных средств (фармакопея – была его хобби), – порошок представляет собой успокоительное средство, довольно распространённое. Но есть два замечания, первое: упаковка и расфасовка нестандартная (обычно продаётся в виде таблеток, а не порошка) и второе: есть факты использования этого средства при изготовлении тяжёлых наркотиков.
– Всё-таки, продаётся ли это лекарство в виде порошка? – уточнил Гордей.
– Ну… – замялся эксперт, – бывает, но редко…
Гордей поблагодарил лаборанта-эксперта и доложил услышанное сотоварищам, продолжая обсуждение:
– Итак, уважаемые братья во Христе, вырисовывается первая зыбкая версия – наркотики! Как уверял Васька-сторож, по совместительству вахтёр и соглядатай за прислугой, Нил Сироткин прибыл в возбуждённом состоянии с массивным коричневым портфелем. Ваське показалось, что этот предмет гость уж очень трепетно прижимал к себе обеими руками. Следовательно, в портфеле наличествовали ценности. Пачка долларов, закатившаяся под стол, усиливает такое ощущение.
– Мне кажется, – запыхтел Бытин, вытащив жвачку изо рта, – что в портфеле были наркотики, вернее, должны были быть наркотики, скажем гашиш. Но… когда Сироткин, получив от хозяина необходимую сумму денег, скрылся, Задия обнаружил, что его провели, подсунув простое успокоительное. Что и явилось причиной нервного потрясения, то есть сумасшествия. Кстати, – пристально посмотрел Аксён на Гордея, – мне помнится, домашние показали, что успокоительных препаратов Задия не потреблял, так?
– Пока так, – кивнул капитан.
– Резон в этой версии есть, – подключилась Аня, искусно пуская колечки сигаретного дыма в окно, – но, куда делись остальные наркотики-успокоительные – целый портфель, как-никак! И зачем Сироткин покинул дом таким странным и где-то рискованным способом: через окно второго этажа? Надо обладать некоторыми навыками гимнаста, чтобы из окна перелезть на дерево, стоящее не так уж близко к дому, не выпустить портфель с деньгами, опуститься на землю и сохранить себя невредимым. А главное, не совсем понятно: зачем нужно такое усложнённое бегство, когда есть время ретироваться нормальным путём через двери?
– Остальных наркотиков просто не существовало: Сироткин подсунул партнёру только образец, используя его доверие к себе А времени у него и не хватало, очевидно, – продолжил защищать свою версию Аксён Бытин. – Пока бы он спустился со второго этажа, дошёл до ворот, где у Васьки-сторожа будка с телефоном, то…
В то время как коллеги проводили мозговую атаку, Сизов, закончив с леденцом, откинулся на спинку стула, внимательно слушал и размышлял…
Аксёна Бытина к нему приставили недавно, по принципу “на тебе Боже что нам не гоже!” Младший сержант Бытин являл собой тип сугубо семейного человека. Трое детей, из которых старшему было около десяти, а младшему год, домовитая жена, мастерица готовить блюда даже из отдалённо съедобных продуктов; одомашненный тесть, бывший водитель-ассенизатор, тёща, потомственная портниха-надомница и пятикомнатный дом с огородом и садом на тридцати сотках – весь этот обоз, обременённый моральными и телесными обязанностями, мужественно тащил Аксён. Его голова всегда была занята семейными заботами. Даже в милицейскую лексику Бытин вносил словечки и изречения наподобие: “посадить огурцов”, то есть установить оперативное наблюдение; “коленами в угол и на соль”, то есть отправить в СИЗО, и т.д. Он приносил на работу приличную сумку с “тормозком” из наименований, переваливающих за десяток; постоянно жевал не только жвачку и, казалось, говорил исключительно о своём семействе. Как ему при этом ещё удавалось участвовать в следственной работе – оставалось тайной, даже для наиболее наблюдательных и умственно продвинутых коллег. Тем не менее, отличался проницательностью, острым умом и в успех некоторых дел внёс ощутимую лепту. И всё же… большинство руководителей подразделений УГРО старались избавляться от полного, с виду неповоротливого, семейно озабоченного сотрудника.
Это было их первое с Бытиным совместное дело, поэтому Сизов относился к сержанту с внутренней настороженностью. Но в силу природного такта, не стремился высказывать явно свои чувства.
– Тогда возникает другая “непонятка”: а куда же подевался в этот щекотливый момент Задия? – продолжала терзать Бытина Аня. – Не мог же Сироткин при нём заниматься этой гимнастикой.
– Проще простого, – расплылся в довольной улыбке Аксён, – Сироткин мог что-нибудь попросить у Задии, например, угостить коньячком, который мы наблюдали на столе, с чем-нибудь вкусным, скажем, шоколадными трюфелями, что и заставило его на время выйти из кабинета.
– Логично, – начала сдаваться Аня, докуривая сигарету и вдавливая её в дно пепельницы, стоящей тут же на подоконнике. – Из этого же следует, что Ким Ваганович проверял содержимое пакета с предполагаемым наркотиком после исчезновения своего дружка, так?
– Да. Очевидно, он очень доверял партнёру и засомневался только тогда, когда тот неожиданно испарился.
– А зачем Нилу Сироткину было так грубо “кидать” своего делового партнёра? – вновь засомневалась Аня.
– Вот это и есть первый, солидный камень в данный вариант версии, – наконец вмешался Сизов. – Версия о наркотиках привлекательна, хотя сомнительна. Но уже из неё следует, что нам надо хорошо разобраться в Задии как личности и параллельно в его окружении, друзьях, подругах (о чем говорит найденное под столом интимное одеяние) и врагах. Из тех скудных сведений, которые мне удалось выудить на данный момент, следует, что наш сумасшедший не должен быть доверчивым человеком. Посудите сами.
