– Какое именно? – перевела на него прицел черных зрачков старушка.
– От недели до месяца, госпожа Дюваль. В данном случае я бы предположил самые краткие сроки. Теодора молода, она находится в благоприятной обстановке и окружена заботой близких. Господин Ардженто, я полагаю, вы поможете кузине восстановить чистоту сознания.
– Конечно. Тео, дорогая, я сделаю все, что могу, – растянул ярко-розовые губы в улыбке клетчатый усач. – Я так рад, что ты к нам вернулась!
– Да, – просипела оглушенная Тео. – Я тоже рада.
Одобрительно покивав остреньким подбородком, старушка – бабушка, ее бабушка, госпожа Дюваль, – снова наклонилась, поцеловав Тео в щеку.
– Выздоравливай, моя милая. Постарайся поспать. Хороший отдых будет тебе на пользу.
Развернувшись, она двинулась к двери, величественная, как ледокол, а за ней потянулись и все присутствующие. Последней из комнаты вышла горничная, напоследок бросив длинный любопытный взгляд.
Тео закрыла глаза. Кружилась голова, и от этого казалось, что кровать медленно вращается, покачиваясь, как лодка на волнах. Начало тошнить, но одна только мысль о воде отзывалась мучительными желудочными спазмами. Тео сухо сглотнула, медленно, глубоко вдохнула и так же медленно выдохнула.
Этого не может быть. Безумие. Просто безумие. Это невозможно.
Глава 3
Поначалу Тео верила, что проснется. Вот-вот заверещит, надрываясь, будильник, и эта нелепая реальность рассыплется, оседая в сознании тяжелым муторным следом забытого кошмара. Но будильник все не звонил и не звонил, сон длился, и через некоторое время Тео начала задумываться: а что, если это не сон? Может быть, все остальные ее воспоминания – это галлюцинация, а старушка Дюваль, и балдахин, и любопытно таращащая глаза Мэри – это самая что ни на есть реальная реальность.
Когда ты сходишь с ума, невозможно отличить вымысел от правды.
Может, Тео жила в Огасте, работала в Citizens Financial Group и только что закончила бракоразводный процесс. Сейчас она лежит в больнице, вокруг мерно пикают датчики, а мама забегает раз в неделю, чтобы выложить в инсту очередное скорбное фото. И весь этот викторианский бред – всего лишь порождение травмированного мозга.
А может, Тео всегда жила в Сагельене, на Липовой улице. Каждое утро она пила чай с бабушкой, обменивалась шпильками с кузеном Гербертом, а вечерами вышивала крестиком. Или что она там делала на самом деле. Возможно, это Огаста – тяжелый горячечный бред, безумный город, рожденный коллапсирующим сознанием.
– Не беспокойтесь, госпожа, я помогу. Вот так, вот так… – то ли для Тео, то ли сама для себя приговаривала служанка, подкладывая стопкой подушки. От них едко пахло лавандой, пылью и вездесущим, всепроникающим нафталином. Тео закашлялась, задыхаясь и вздрагивая, и Мэри подхватила ее под плечи.
– Да вы же совсем слабенькая, как котеночек! Обопритесь об меня, давайте, ну же!
Тео нащупала ладонью горячую полную руку, уперлась в нее и попыталась подняться. Тело не слушалось, лежало, чужое и тяжелое, но Мэри была рядом – и Мэри действительно помогла. Один мягкий рывок, и вот Теодора уже не лежит, а полусидит, опираясь спиной о гору подушек.
Теперь она хорошо видела свое тело. Даже под одеялом было очевидно – Тео похудела раза в два. Или даже в три. В любой другой ситуации она бы обрадовалась такому неожиданному везению, но теперь крохотное легкое тельце вызывало суеверный ужас.
Это было не ее тело.
Ее
Не ее.
Тео медленно подняла руку. Ладонь казалась чужой и странной, незнакомой, словно наследие марсианской цивилизации. Она не узнавала эти пальцы. Слишком тонкие, слишком прозрачные, с правильными удлиненными лунками ногтей. У Тео были не такие ногти. Ведь не такие же?
Или такие?
– Дайте мне зеркало, – хриплым шепотом попросила Тео.
– Госпожа, ну что вы, ну зачем вам… Давайте лучше бульончика покушаем, с греночками, какао выпьем… – зачастила Мэри, нервными движениями поправляя на приставном столике посуду.
– Зеркало. Пожалуйста, – Тео вложила в голос всю твердость, на какую была способна. Служанка сникла и медленно, нога за ногу поплелась к комоду.
– Вы же болели, госпожа. Похудели, побледнели… Может, сначала покушаем, умоемся, я окошко открою – воздухом подышим… А потом уж и на себя поглядите! – Мэри держала в руках резную рукоять зеркала, словно убийца – нож.
– Нет. Сначала зеркало, а потом… еда, – Тео не смогла заставить себя произнести бесформенно-младенческое «покушаем».
– Ох, госпожа…
Мэри медленно, нехотя подняла круглое зеркало – и Тео вдруг стало страшно. Что она увидит там, за стеклом? Кто притаился в тусклой, призрачной глубине, расчерченной темной сетью отслоившейся амальгамы?
Тео жалела о том, что попросила зеркало. Но было поздно. Она заставила Мэри выполнить просьбу, и отступить теперь было непозволительной слабостью. Дрожащей рукой Тео притянула зеркало к себе и наклонилась вперед.
Это была не она!
Не она, не она, неонанеонанеона!!!
Вскрикнув, Тео оттолкнула Мэри и свалилась на подушки, задыхаясь и всхлипывая.
Это была не она!
– Ну что вы, госпожа, ну как же, ну что ж вы… – отбросив проклятое зеркало в сторону, служанка тут же обхватила Тео за плечи, укачивая, как ребенка. – Вот говорила же я: не надо смотреть! А вы заладили: давай и давай. Нельзя вам сейчас расстраиваться, слабенькая вы, чувствительная. Ну подумаешь: похудели, подурнели. Так вы ж болели сколько! Чуть небу душу не отдали! Но сейчас все позади. Вот будете кушать хорошо, порошки пить – те, что доктор прописал, – и мигом красоту вернете! А я еще вот что вам скажу. Нужно молоко с медом и с жиром гадючьим пить. Первейшее средство от немочи. Доктора такого не посоветуют, а я вам говорю: молоко, и мед, и гадючий жир. Оно, конечно, на вкус очень даже дрянь, но помогает исключительно. У меня племянница заболела, доктор только руками разводил – не могу помочь, и все дела. Так сестра знахарку привела, та горшочек с гадючьим жиром достала и в молоко ложку бултых! А потом медом липовым подсластила. Так племянница через два дня с кровати встала, а через неделю на реку белье стирать бегала! Вот такое вот средство! Не то что эти порошки. Я, конечно, ничего дурного про доктора сказать не могу: он вас с того света возвернул, чудо совершил, самое что ни на есть чудо. Но насчет всяких женских слабостей – это, я думаю, знахарка лучше знает. Так что вы не расстраивайтесь, госпожа, не плачьте. Я завтра жиру-то гадючьего принесу, у сестры еще полгоршка осталось…
Тео лежала, уткнувшись в мягкое горячее плечо, и слушала бесконечный поток воркотни. Слова плыли через ее сознание, как тихая прозрачная вода, скользили, не оставляя следа. Образы вспыхивали и гасли: больная девочка, змеи, старуха с горшком… А за этим бессмысленным калейдоскопом картинок стояла одна, главная. Тонкое, болезненно-бледное лицо, окаймленное каштановым прядями волос. Это была не она. Не Тео.
– Дай еще раз, – потребовала Теодора, с усилием выпутываясь из убаюкивающих объятий.
– Что? – оборвала себя на полуслове Мэри.
– Зеркало. Дай еще раз. Я посмотрю.
– Да что ж это такое! Вон как вы расстроились – а теперь опять! Не дам! Ишь чего удумали! Только-только доктор дела поправил – а вы себя уморить решили…
– Мэри. Дай зеркало. Мне нужно посмотреть на себя еще раз – думаю, все не так плохо, как показалось, – Тео старалась говорить твердо и уверенно, хотя на самом деле никакой уверенности не ощущала. Но тело само вспомнило, что нужно делать: плечи развернулись, подбородок задрался, в голосе зазвенели стальные нотки. Тео могла не ощущать уверенность – но она знала, как выглядеть уверенной.
И Мэри поверила. Тяжко вздохнув, она снова подняла зеркало. До боли сжав зубы, Тео посмотрела в него – и встретила испуганный взгляд серо-зеленых глаз.
У Тео были карие.
Прямой тонкий нос.
Тео всегда ненавидела свой нос картошкой. Даже хотела сделать пластику, но побоялась.
Рот. Другой. Подбородок. Другой. Брови. Другие. Тео разглядывала отражение так пристально, словно играла в «Найди десять отличий». Вот только этих отличий было намного больше десяти. Или меньше. Если считать за отличие всю Тео. Целиком. Потому что в зеркале был другой человек.
Эта девушка была фунтов на сорок легче и лет на пятнадцать моложе. А может, ей просто не доводилось ночевать в кабинете, заваленном горами бумаг, а потом, торопливо умывшись в служебном туалете, идти на совещание – и биться лбом в стену, доказывая очевидные до нелепости вещи.
Но Тео справлялась. Она справлялась всегда и со всем. Справится и сейчас.
Медленно, осторожно, Тео подняла руку и погладила себя по щеке. Девушка в зеркале сделала то же самое. Нахмурилась. И девушка тоже нахмурилась. Улыбнулась. Девушка растянула губы в гримасе, больше похожей на плач, чем на улыбку.
– Все. Убери. Спасибо, Мэри.
Тео откинулась на подушки и прикрыла глаза. Реальность погасла, утонув в черноте, и осталось только безумное, неостановимое вращение. Мир кружился, а вместе с ним кружилась и Тео, и в голову лезли кадры давно забытого кино. Подбитый вертолет падает, оставляя за собой шлейф из дыма и пламени, и горящая кабина вращается в противоположную от винта сторону. Вращается… Вращается… Вращается…
– Может, вам водички попить? Кисленькая, холодненькая… Попейте, лучше станет.
Открыв глаза, Тео увидела перед собой стакан, в котором плавал золотистый кружок лимона.
– Благодарю.
Она прижалась губами к стеклу, глотая прохладную кисловатую воду. Безумное ощущение вращения действительно отступило – как будто неопровержимая реальность воды привязывала Теодору к этому миру, фиксировала в нем, словно гвозди – сползающий ковер.
Наверное, она все-таки сумасшедшая. Или это все из-за комы. Может быть, все, кто впадают в кому, видят бесконечные красочные сны – а потом не могут отличить их от реальности.
Но последнее, что нужно Теодоре – чтобы ее считали чокнутой. И Тео, прикрыв глаза, медленно вдохнула пропитанный лавандой и нафталином воздух.
– Вот видишь: все в порядке. Больше никаких слез, – она улыбнулась Мэри самой безмятежной улыбкой, которую смогла изобразить. – Я очень похудела, но ты совершенно права: мне нужно поправляться. Поэтому давай сюда бульон и гренки.
– Вот это правильно! Вот так вот и надо! – обрадованная Мэри тут же опустилась на кровать, протягивая Теодоре фарфоровую пиалу с бульоном. – Вы, госпожа, ничего не делайте, только ротик свой открывайте. А я вас покормлю.
– Я могу сама…
– Конечно, можете. Никто ж и не спорит. Только не в этот раз, – Мэри протянула ей ложку, в которой плавал золотистый кружок растаявшего жира. – Сегодня так покушаете, а как сил наберетесь – тогда уж сами. Ну-ка, глотайте бульон, глотайте… Вот так, молодец! А теперь еще ложечку, с курочкой…
Послушно пережевывая недосоленное сухое мясо, Тео дождалась паузы в бесконечной болтовне.
– Мэри, я хотела тебя спросить…
– Да, госпожа? – на секунду оторвалась от разделывания курицы служанка.
– Я долго болела?
– А вы что же, не помните?! – у Мэри от изумления округлились глаза.
– Да я как-то… Кое-что помню, кое-что нет. Мысли путаются – от слабости, наверное.
– Конечно, от нее! Вы бульончик кушайте – и быстренько поправитесь! А что помните-то? – в глазах у Мэри плескалось откровенное детское любопытство.
– Ну… Бабушку помню. Она приходила ко мне, – катнула пробный шар Тео. Мэри тут же одобрительно закивала головой. – Кузена помню. Доктора. Тебя – ты так мне помогала, спасибо тебе, Мэри.
– Ой, да что там такого особенного! – зарделась счастливая Мэри. – Я же завсегда! Как же не помочь, когда беда такая! Вы ведь как в горячке слегли, так все – мы думали, уже не встанете. Все время то бредили, то с духами говорили, а иногда и совсем не разберешь, что вы бормочете. Поначалу госпожа Альбертина доктора Норберта звала – помните его? – Мэри сделала паузу, и Тео, поколебавшись, кивнула, но служанке ответа, в общем-то, и не требовалось. – Да что толку с этого Норберта! Только счета за визиты выписывал, а сам руками разводил – не знаю, не понимаю… Вот доктор Робен – другое дело! Он, как только в комнату заглянул, так сразу и понял, что к чему. Это у вас, говорит, барышня, пока бредила, с духами спуталась – да там и застряла. Если бы раньше позвали – нормально все было бы, а теперь далеко ушла, не дозваться. А вы к тому времени совсем как мертвая лежали, только дышали – слабо-слабо так, только если ухо к груди прижать, тогда слышно. Ну, доктор Робен и взялся за дело. Свечи расставил, фигуры на полу нарисовал, нас из комнаты выгнал – и как начал вас обратно тянуть! Всю ночь звал. Мы уже совсем отчаялись. Вы меня, госпожа, извините, но лежали вы, словно мертвая. А потом – раз! – и глаза открыли! Я как раз в коридоре пыль вытирала, а доктор дверь неплотно прикрыл, ну и… – сообразив, что сболтнула лишнего, Мэри покраснела и яростно заработала ложкой, закручивая кусочки курицы и морковки в спираль. – В общем, случайно я увидела. Вы, значит, в кровати вдруг сели, руки вскинули – как будто закрываетесь от чего-то. И страшно так закричали. А потом опять на подушки упали. У меня от страха чуть сердце не встало! – Мэри для убедительности приложила руку к своей обильной груди. – Но доктор сразу же вышел и велел госпоже Альбертине доложиться: так, мол, и так. Душа госпожи Теодоры вернулась в тело, дальше вопрос времени. Так что кушайте теперь, поправляйтесь. Мысли сами собой на место встанут, а вот тело – оно без еды никак. Скушайте еще курочки, госпожа Теодора…
Тео послушно открыла рот, принимая еще кусок недосоленной грудки. То, что она сейчас услышала, звучало как полный бред. Но… если выбросить из рассказа всю суеверную чушь, то получается вполне убедительная картина. Она тяжело заболела, много дней пролежала в горячке, а сейчас кризис миновал, и Тео очнулась. Вот только клетки мозга не выдержали длительного поджаривания на огне лихорадки, и она теперь… сумасшедшая? Тео не хотела об этом думать, мысли выворачивались, разбегались и прятались, как испуганные мыши. Но выбора не было. Тео должна была взглянуть в глаза правде.
Да, она сумасшедшая. В одном мире или в другом, временно или постоянно – но Тео сошла с ума. Поэтому надо вести себя очень осторожно. Если все эти люди реальны, они охотно помогут измученной тяжкой болезнью родственнице. Но будут ли они помогать галлюцинирующей психопатке? Или отправят ее в местную психбольницу? Тео не знала – и не собиралась проверять.
А поэтому единственно возможная линия поведения была очевидна. Нужно было изо всех сил изображать нормальность. Если повезет, травмированный мозг Теодоры придет в норму, и тогда одна из реальностей исчезнет. А если нет… Тогда Теодора приспособится. Она умеет приспосабливаться. Безумие, конечно, ужасно – но не хуже работы в CFG. Теодора справится.
Глава 4
В зеркале была девушка. Невысокая, тощая до прозрачности, она переступала по холодному полу тоненькими, как спички, ногами. Тео наблюдала за этой девушкой с неестественным отстраненным любопытством: вот она поднимает руку, вот поворачивает голову.
– Вот так, госпожа, вот так. А теперь шагайте в подъюбник, – Мэри опустилась на колени, раскрывая широкий купол сливочно-белой ткани. Тео послушно ступила в распахнутую, словно голодный рот, юбку. Движение получилось удивительно точным и почему-то привычным. Как будто она тысячи раз одевалась таким вот причудливым способом.
А может, именно так она и одевалась?
Когда Мэри подняла нечто широкое и длинное, жесткое даже на вид, Тео, не дожидаясь подсказок, выпрямилась и вскинула руки. Служанка сноровисто затянула корсет, заботливо потыкала пальцами под ребра:
– Не туговато будет? Как вам, госпожа Тео? Дышите свободно? Доктор велел, чтобы дышали!
– Да, все хорошо, – отстраненно кивнула Тео, и девушка в зеркале повторила ее движение. Растрепанная каштановая коса качнулась в такт, словно маятник. Тео ненавидела такой цвет – слишком темный, слишком невыразительный. Как хвост у дохлой белки. Собственные грязно-русые волосы она высветлила в яркий блонд, неспешно мигрируя между платиновым и клубничным.
– Сейчас оденемся, причешемся, – безостановочно ворковала служанка, наматывая на Тео бесконечные слои ткани: бархата, ситца, кружев. Нижняя юбка, верхняя, блуза, расшитый бисером лиф… Широкие складки бархата вздыбливались вокруг узких бедер, создавая тяжеловесный, непоколебимый объем, немыслимых объемов буфы на рукавах колыхались, как сдувающиеся воздушные шары. Ткань шелестела, скреблась и шуршала, рождая сложный многоголосный звук – одновременно чужой и до боли знакомый.
– А теперь присядьте, я вам волосы уложу. Будете вы сегодня красавица!
Тео послушно опустилась в кресло и прикрыла глаза. Сегодня она должна была ужинать не у себя, в кровати, а где-то внизу, в столовой, с кузеном и бабушкой. Мэри решила, что такое грандиозное событие нужно соответствующим образом оформить, а Тео… Тео не спорила. Она просто плыла по течению, позволяя окружающим направлять ее, как направляет водителя круиз-контроль. Через двести метров будет поворот направо… Осторожно, ограничение скорости до сорока миль в час. Все, вы приехали – перед вами столовая!
Мэри ловко скручивала и переплетала каштановые локоны, сооружая из них неубедительное подобие вавилонской башни. Одна часть Тео боялась пошевелить головой, но другая точно знала: прическа удержится. Медленно, осторожно Теодора повернулась влево, вправо, кивнула – сперва робко, потом энергичнее. Закрученные папильотками кудряшки у висков подпрыгнули, как медные пружинки.
Прическа удержалась.
Может, это первые искры пробуждающейся памяти? Еще немного, неделя-две, и мир вокруг перестанет быть таким безумным?
Тяжело опираясь о кресло, Тео поднялась. Ее немного вело, в затылке пульсировала тягучая, как желе, боль, но в целом все было нормально. Тео была одета и причесана. Она стояла. Она даже могла идти.
Бледная девушка в зеркале одобрительно ей кивнула. Тео слабо улыбнулась в ответ.
– Мэри, ты не проводишь меня… – Тео понятия не имела, где находится столовая, поэтому решила сослаться на головокружение и слабость. Но объяснять ничего не пришлось.
– Ну конечно! Давайте-ка вот так, под ручку. Опирайтесь на меня, госпожа, не бойтесь, – тут же подхватила ее Мэри.
Предосторожность оказалась излишней. За дверью Тео сразу же повернула направо, не дожидаясь подсказки от Мэри. Вдоль длинного узкого коридора горели странные лампочки – и не электрические, и не газовые. Тео тщетно вглядывалась в матово-золотистые колбы, пытаясь разглядеть источник трепещущего света. Ковер под ногами производил впечатление натурального и, наверное, стоил немалых денег – лет эдак сто назад. Сейчас яркая шерсть потускнела, свалявшись рыхлыми колтунами, а через переплетения орнамента проглядывали белые нити основы. Вспугнутая шагами, из недр ковра вылетела моль и заметалась по коридору, словно крохотная серебряная искра. Выпустив на секунду Тео, Мэри сноровисто хлопнула ладонями и отерла руку о юбку.
