– А ты залезь на дерево и каркай, – посоветовал Норов. – Вдруг жандармы примут тебя за большую беременную ворону?
Неожиданный визит был неприятен ему самому; ничего хорошего он не сулил.
Глава четвертая
После переезда Дорошенко в новый дом Норов взял привычку наведываться к нему в гости по выходным. Сережиной жене он что-нибудь дарил из запасов, хранившихся на такой случай в багажнике машины, а ребенку привозил сладости или игрушки. Пользуясь тем, что дружеский визит начальника воспринимается подчиненными как знак особого отличия, он о своих визитах заранее не предупреждал, – звонил уже с дороги. Ему всегда были рады, во всяком случае, делали вид.
Норов приезжал то один, то в компании своих случайных подружек, одной или двух, – в зависимости от того, сколько их оказывалось под рукой. Привозить в семейный дом дам такого пошиба было, конечно, не особенно прилично, но Норов по-свойски не стеснялся ни Сережи, ни его жены.
Однажды в конце лета Норов застал у Дорошенко симпатичную семейную пару; оба были молоды, стройны, спортивны, – такие не часто встречаются в провинции, где толстеют и опускаются рано. Муж, высокий, темноволосый, с задумчивыми карими глазами и приятным баритоном, был немногословен, серьезен и внимателен к жене – голубоглазой блондинке, тоже высокой, которая, в отличие от него, легко и задорно смеялась. Звали их одинаково, Олег и Ольга, и совпадение имен подчеркивало их сходство.
Приехали они на скромных отечественных «Жигулях», оставленных у ворот дома, снаружи. Машина была чисто вымытой, без вмятин и царапин, – за ней следили. С собой они привезли девочку, лет 12, темноволосую и темноглазую, еще нескладную и застенчивую, похожую на Олега. Ее тоже звали Ольга.
Женщины готовили на кухне обед, а мужчины жарили во дворе шашлык; Дорошенко считался по этой части большим специалистом. Олег умело, со знанием дела помогал ему, а младшая Ольга под руководством матери накрывала на стол. Норов присоединился к мужчинам. В ходе необязательного разговора выяснилось, что у Олега и Ольги есть еще сын, 16-ти лет, который остался дома.
– Сколько вам лет? – удивился Норов.
– Мне – 38, Ольга – на год старше.
– Вы оба выглядите гораздо моложе!
– Спасибо, передам Оле, она будет рада. Женщины всегда переживают по поводу возраста и внешности.
– Все переживают, – заметил Дорошенко, помахивая картонкой над потрескивающим шашлыком и морщась от дыма.
– Ты тоже? – спросил Норов.
– Конечно! Хочу всегда выглядеть молодым и красивым.
– Зачем?
– Чтоб девочкам нравиться!
– А как же твои семейные ценности?
– Одно другому не помеха, – Дорошенко хмыкнул.
Норов заметил легкое неодобрение, мелькнувшее в лице Олега, – тот, похоже, был из правильных, на сторону не гулял.
Во время общего обеда шашлык запивали красным вином, недорогим и не очень хорошим, видимо, покупая его, жена Дорошенко, по привычке экономила. Олег и Ольга вино хвалили, они явно не были избалованы. Жена Дорошенко, гордясь достатком, объясняла Ольге, как устроен дом, и Ольга искренне восхищалась его удобством. Ей все здесь нравилось: размеры, сад, старый клен возле террасы. Своего желания переехать из квартиры в собственный дом она не скрывала, но зависти не проявляла. Сережа, в свою очередь, держался с Олегом несколько покровительственно и именовал его Олежкой.
Сережа расспрашивал Олега о работе. Тот был главным инженером на машиностроительном заводе, который при советской власти считался флагманом отрасли. В новые времена, в условиях развала промышленности, завод утратил свое значение, его продали за гроши олигарху, который обитал в столице, много времени проводил в Штатах, а в Саратове почти не показывался. Его представители растаскивали завод по кускам, распродавая, в первую очередь, принадлежавшую предприятию недвижимость. Помешать этому Олег не мог. Он говорил об этом сдержанно, с горькой иронией, но было заметно, что гибель предприятия, которое он считал родным, была для него болезненной темой.
Речь зашла о политике, в ту эпоху в России все разговоры неизбежно сводились к политике. Олег оживился, и они с Норовым слегка заспорили. Дорошенко, воспользовавшись моментом, попросил разрешения включить телевизор, там шел футбол. За несколько последних лет Сережа успел побывать и гражданином мира, и демократом-рыночником, и консерватором-государственником, и русским националистом, и украинским националистом, и либералом-западником. Сейчас к политике он относился утилитарно, – он на ней зарабатывал.
Олег в целом поддерживал реформы в стране, но разгул дикого капитализма его удручал. Распродажу производств, доставшихся в наследство от Советского Союза, поспешную приватизацию целых отраслей он считал варварством и новым большевизмом. Норов утешал его тем, что все эти негативные явления носят временный характер, их нужно просто пережить, перетерпеть, чтобы затем встать на новый, цивилизованный путь развития.
В будущее Норов смотрел с оптимизмом. Оперируя цифрами экономических показателей и статистическими данными, он доказывал, что России потребуется десять – пятнадцать лет на преодоление экономического кризиса, после чего должен наступить период долгого и неуклонного подъема. Олег с его доводами не соглашался; он был настроен более скептически. Он не любил Ельцина и высказывал опасения, что у его правительства нет ясной экономической программы, что самого Ельцина волнует только власть и что рядом с ним слишком много воров и проходимцев.
Слушая мужа, Ольга сочувственно кивала и изредка вставляла реплики, подтверждавшие его правоту. Вероятно, все это они не раз обсуждали между собой. Маленькая Ольга, сидевшая за столом вместе со взрослыми, молчала, но по ее лицу Норов видел, что она следит за дискуссией и понимает ее. Жена Дорошенко явно скучала и вскоре вовсе ушла из-за стола под предлогом посмотреть, как там сын, с которым в это время занималась няня.
Когда компания перешла от шашлыка к десертам, Дорошенко принес гитару и попросил Олега спеть. Тот не стал ломаться, взял гитару, покрутил колки и исполнил своим приятным баритоном несколько песен бардовского репертуара, все еще модного с советских времен в интеллигентских кругах. Ольга ему подпевала, не сводя с него веселых, любящих глаз.
***
– Bonjour ? toutes et ? tous, – со снисходительной начальственной интонацией проговорил Лансак, первым важно входя в гостиную. – О, мадам Пино, вы тоже здесь? Приятная неожиданность! Может быть, нам и с вами удастся побеседовать? Заодно, а?
– Боюсь, не получится, месье Лансак, – вежливо ответила Лиз. – У меня сегодня много работы. Привет, Виктор, привет Мишель.
– Привет, Лиз, – нестройно отозвались жандармы, появляясь следом за своим шефом.
Виктором оказался чернявый; белобрысого звали Мишелем. Они представляли собой занятную пару: невысокий, плотный, черноволосый и подвижный Виктор со смышлеными веселыми глазами, и длинный, светловолосый худой, анемичный простоватый Мишель, с полуоткрытым будто от удивления ртом. Виктору было лет сорок, Мишелю – вряд ли больше 25.
– У вас что-то с лицом, месье Норов? – осведомился Лансак, бесцеремонно разглядывая Норова. – Вы опять упали? На сей раз, похоже, с самого верха лестницы?
Чернявый Виктор прыснул. Долговязый Мишель крутил головой по сторонам с простодушным деревенским любопытством, разглядывая Норова, его гостей и обстановку дома.
– Кажется, у меня аллергия на ваш одеколон, – с досадой ответил Норов. – Едва почувствую, сразу раздувает.
Лансак пропустил эту реплику между ушей.
– Я смотрю, у вас тут была веселая вечеринка, – проговорил он, кивая на разбитое окно. – Отмечали начало карантина, месье Норов? Это, кстати, не пуля сюда попала?
– Пуля, месье Лансак? – недоверчиво переспросила Лиз. – Откуда тут пуля?
– Вот и я удивляюсь, мадам Пино. До того как в наших местах поселился месье Норов, у нас все было тихо-спокойно, сами знаете. А тут вдруг одно убийство за другим. Да вот еще пули летают. Даже мне не по себе.
Он поежился и, обернувшись, посмотрел на Норова сквозь круглые очки. Взгляд его был откровенно насмешливым и недобрым.
– Не могли бы вы объяснить цель вашего визита? – с легким раздражением осведомился Норов.
– Могу, – все так же насмешливо согласился Лансак. – Вы уже знаете про убийство месье Камарка и, конечно, слышали про убийство мадам Кузинье, не так ли? В настоящее время мы опрашиваем всех людей, знакомых с ними и проживающих поблизости.
– Разве убийствами занимается сельская жандармерия?
– Нет, месье Норов, это дело полиции. Но нам часто поручают предварительные опросы. Должен сказать, что со вчерашнего дня во Франции в связи с карантином вообще особое положение. Почти треть отделений в наших краях временно закрыта, людей не хватает. Нам приходится успевать повсюду.
– Я видела в новостях, что в Тулузе какие-то беспорядки? – вспомнила Лиз. – Вы не в курсе?
– Подростки жгут машины, – охотно пояснил чернявый. – В знак протеста против карантина.
– В арабских кварталах? – предположила Лиз.
Лансак посмотрел на нее с многозначительной улыбкой.
– Мы не делим людей по национальности, мадам Пино, – дипломатично возразил он. – Туда сегодня стянуты дополнительные силы полиции и отправилось начальство. Короче, нас призвали на помощь. Надеюсь, вы не возражаете против того чтобы ответить на пару вопросов, месье Норов?
– Если недолго, – ответил Норов.
– Вот и хорошо. Благодарю вас.
Сегодня Лансак держался не столь надменно, как во время предыдущей встречи, однако его вежливость не обманывала Норова. Неприятное ощущение, возникшее при виде жандармов, не покидало его.
– Может быть, нам следует позвонить адвокату? – по-французски спросила Анна, обращаясь к Норову.
Лансак изобразил удивление.
– Простите, мадам Поль-ян,… – он запнулся.
– Полянская, – подсказал Норов.
– Поль-янска, – с трудом раздельно повторил жандарм. – Зачем вам адвокат, мадам Поль-янска?.. Это же не допрос, всего лишь дежурный опрос свидетелей. Вы ведь не совершили ничего дурного, не так ли?
Последнюю фразу он произнес с нажимом и выжидательно посмотрел на Анну, прищурившись сквозь очки. Она ответила ему холодным взглядом прозрачных глаз.
– Мы и в прошлый раз не совершили ничего дурного, – напомнила она. – Всего лишь ехали в аптеку за лекарствами, однако вы все равно едва нас не оштрафовали.
– Но все-таки, не оштрафовал, мадам Польянска, – возразил Лансак. – Хотя формально имел на это право.
– Давайте перейдем к делу, – перебил Норов.
– Конечно, – кивнул Лансак.
– Можно я продолжу работу? – спросила Лиз. – Вам всем, наверное, лучше перебраться на кухню или в кабинет месье Поля, чтобы я вас не беспокоила. Я собираюсь включить пылесос…
– Пойдемте на кухню, – пригласил Норов. Ему не хотелось видеть в своем кабинете жандармов.
– Как скажете, месье Норов, – кивнул Лансак.
***
После обеда жена Дорошенко повела обеих Ольг показывать высаженные ею цветы, она обожала садовничать и огородничать. Мужчины остались одни на веранде.
– А вас не тянет заняться политикой непосредственно? – поинтересовался у Олега Норов. – Чувствуется, она вас сильно занимает.
– Вообще-то я депутат районного совета, – признался тот с негромким, виновато-застенчивым смешком, очень ему шедшим. – Серьезным уровнем, это, конечно, не назовешь, но все-таки…
– От какой партии?
– Я – демократ, но шел как независимый.
Норов понимающе кивнул. После невыполненных обещаний и реформ, разоривших население, демократы в народе утратили свою прежнюю популярность, и то, что Олег не афишировал на выборах свою партийную принадлежность, свидетельствовало об его умении трезво оценить ситуацию.
– Собираетесь идти дальше?
Олег посмотрел ему в лицо своими грустными карими глазами.
– Хочу принять участие в следующих выборах, – серьезно подтвердил он.
– В область, в город? Или уж сразу в Государственную думу?
– В город,.. – он на секунду заколебался и повторил уже тверже: – В город, да.
Норову захотелось его подбодрить.
– Думаю, вас выберут, тем более что времени подготовиться у вас достаточно, ведь следующие городские выборы только через три года.
– Я имел в виду выборы будущего года…
– А какие у нас выборы в следующем году? – удивился Норов.
– Мэра, Павел Александрович, – подсказал Дорошенко.
– Мэра? – переспросил Норов и уставился на Олежку. – Вы хотите избираться мэром?
– Ну… вообще-то, да,.. – смущенно улыбнулся он. – Такие планы у меня имеются.
– Вы считаете, что у вас есть шансы?
Вопрос был слишком прямым, даже бестактным; Норов все еще не мог поверить.
– Ну… как вам сказать… Мне кажется, есть… пусть и немного…
Норов перевел взгляд на Дорошенко, ожидая от него разъяснений, но тот только развел руками, словно снимая с себя всякую ответственность.
***
– Прошу, – сухо сказал Норов Лансаку, указывая в сторону кухни и пропуская его вперед.
Прежде чем пройти, Лансак окинул вопросительным взглядом Гаврюшкина.
– Ваш друг, месье Норов?
– Я бы не сказал.
– Тогда что этот месье здесь делает?
– Заехал в гости.
Гаврюшкин, напряженно прислушивавшийся к их разговору, догадался, что спрашивают про него.
– Че он хрюкает? – подозрительно поинтересовался он у Норова.
