Евгения Чепенко "Вера в сказке про любовь"

С тех пор много воды утекло, много разочарований прошло, но Каришка всегда оставалась где-то рядом со мной, а я рядом с ней. Мы дружили вдвоем, избранники кровати в нашем совместном обществе не светились.

Я отложила телефон и задумчиво уставилась на экран ноутбука.

Угадать, Хуан это или нет – задача непростая. Если да, то становилось понятно, чего на знакомстве у родителей он молчал в тряпочку о нашем свидании возле окон. Если не он, то… И что «то»? Непонятно. Я вернулась к видеозаписи и взглянула на дату добавления: за сутки до ужина.

Еще пару минут бесполезно поразмыслив, я поднялась из-за стола и отправилась на кухню, где на холодильнике дожидался своего часа зюкзюк. В темных окнах «Пандоры» вряд ли можно было бы хоть что-то рассмотреть без тепловизора. Часто вот так увлекаешься чем-нибудь и вдруг понимаешь, что получила вескую причину для приобретения какой-нибудь очень нужной штучки. Бинокля-то у меня тоже изначально не было. Потом микрофоны у мужика по квартире развешу, камеры, а там и до частного сыска недалеко… или до тюрьмы…

В общем, в темных окнах я ничего не видела, но думать так было гораздо легче. Содержимое человеческой головы, наверное, самая потрясающая и самая непутевая штука во Вселенной. Никогда не знаешь, какой сюрприз подкинут тебе твои собственные размышления, к чему приведут страхи и сомнения, насколько сильно заставят заблуждаться мечты, и какой самооценкой наградят амбиции.

Я на время отложила бинокль и не спеша сварила кофе. Желтоватый свет ночника в темное время суток делал мою маленькую кухню самым подходящим местом для долгих и чертовски бесполезных размышлений на тему жизни как таковой. Ну а хороший, крепкий кофе придавал этим размышлениям горьковатый бодрящий аромат.

Пока варила, все же сходила за ноутбуком и прочла комментарии. Было бы странно, если б не прочла. Не любопытных людей не бывает. После прочтения отзывов о самой себе подумалось, что вежливых людей тоже немного. Самое безобидное замечание по теме содержимого ролика: «Аха-ха, тетка жжот». С каких пор я стала теткой, которая «жжот»? Наверное, в глубине души до последнего ощущаешь себя девушкой, которая грациозно плывет – это как минимум.

Как ни странно, большая часть реплик, высказываний, оскорблений и прочего словесного хлама вообще не относилась к содержанию видео. Народ неприкрыто философствовал. Темы выбирались разные, меня или Пофига никак не касающиеся, однако, полагаю, злободневные. Бывало, конечно, выскакивали и неожиданности. «Валить из этой страны надо», – именно этой фразе я присудила первый приз оригинального нежданчика.

Феофан, который выбрался из кровати сразу, как я покинула спальню, наелся своих консервов и теперь, мурлыча на манер деревенского трактора, пытался поудобнее пристроиться на моих коленях.

– Мужчины, – обратилась я к коту. – Вы причина всех наших несчастий.

Поф вздохнул и уткнулся лбом мне в живот. Против такой ласки устоять оказалось невозможно. Я перевела взгляд с питомца на окна Пересвета. Там по-прежнему царила темнота.

Печальная картина. Одинокая, обиженная видеороликом женщина в обнимку с котом и чашкой кофе посреди ночи вглядывается в окна успешного сексуального мужика. Есть куда ниже падать? Или это предел?

В такие моменты самобичевания понимаешь, что пора плюнуть на реальность и отправляться досыпать. Ни к чему хорошему уже мысли не повернут, вместо привычного юмора начнет заносить в унылые дебри печали и одиночества, а это прямой путь к депрессии и усталости. Жизнь одна, и стоит попытаться прожить ее смеясь.

Пофига взяла с собой. Он не возражал.

Ближайшие двое суток я честно пыталась сосредоточиться хоть на чем-то. На работе, на персонажах или сюжете, на звонках обеспокоенной Карины, на новом сердечном увлечении мамы, на разводе отца (он все-таки это сделал – запустил процесс очередного саморазрушения), да или хотя бы на Феофане. Тщетно. Оказалось, предательство оператора из дома напротив задело гораздо сильнее, чем мне того хотелось бы. А если чуточку побыть честной с собой, то обижало предательство Хуана. Кому еще бы меня снимать? А может, и не настолько он глуп. Оказывается, веру в людей я все же сохранила. Чертовски хотелось поверить, что он не глуп. Почему?

Если б я знала, почему…

Если б я знала почему, я б сейчас так не дергалась, ожидая, когда лифт поднимет меня на пятый этаж. И не дежурила под парадной дверью минут двадцать, ожидая, когда какой-нибудь вежливый, направляющийся домой сосед впустит меня внутрь. Звонить самой Хуану было нельзя, поскольку упускался элемент неожиданности. Обвинение предполагалось запустить прямо в лоб, если получится, то промеж глаз, и понаблюдать.

Подергав напоследок рукав бесформенного свитера и поколупав заусенец, я вышла из лифта и принялась отсчитывать квартиры. План дома предусмотрительно изучила на сайте застройщика – еще один повод обвинить меня в преследовании. Встать перед стальной неприступной дверью я постаралась так, чтоб не попасть в поле зрения хозяйского глазка. И вот он… Момент истины…

Я глубоко вздохнула, на всякий случай зажмурилась и позвонила.

С минуту за дверью стояла тишина, затем она открылась и меня, грешную, ослепил божественный лик аполлоноподобного.

– Привет, – рассеянно пробормотал он, явно недоумевая от столь неожиданного визита.

– Ты же программист? – начала я свою презентацию.

Глупая была. Это много позже я узнала, что разговор с человеком, профессия которого так или иначе связана с железом и ПО, никогда ни при каких обстоятельствах не стоит начинать с вопроса: «Ты же программист?» Пока же я была мила, наивна и пребывала в блаженной неизвестности. А вот Хуан сразу подобрался и явно занервничал.

– Утюг чинить не умею. – Судя по интонациям, его нервозность молниеносно переросла в раздражение.

– А я им не пользуюсь.

В свое оправдание поясню: в вопросах быта лучшее средство защиты – правда, бессмысленная и беспощадная.

– Телевизоры настраивать не умею.

– И не надо, – вновь вернула я раздражение в стадию нервозности. Еще разочек выдохнула и как можно искреннее попросила. – А помоги, пожалуйста. Альбертович утверждал, что ты хороший.

– Альбертович, – на таком самоназвании отца Хуан едва заметно улыбнулся, – тоже вполне может помочь.

– Он угрожал мне каким-то питоном* [Python – высокоуровневый язык программирования] и открещивался от, цитирую, «глупо-тьюба» в твою пользу.

– А-а, – понимающе кивнул Свет. – Выложили тебя с твоим пофигизмом.

– Уже в новостях было? Или это ты?

– Тебе не помощь моя нужна, а уточнения, я это или нет.

Что ж, относительно его ума я намек от жизни уловила. Он умен.

– Не я, – покачал головой в ответ на мое молчание Хуан и попытался закрыть дверь.

– Стой! – я протиснула руки и колено в щель между дверью и косяком. – А помочь?

– Найми студента. Все сделает.

– Пожалуйста. – Было стыдно вот просто так уйти, оставив за ним последнее слово.

Он меня раскусил и выставил, а я его при этом ни на что не уломала даже? Как-то это нечестно.

– Ладно. Сделаю. – Он предупредительно прижал мое колено и руки дверью.

Мол, пора, барышня, и честь знать.

– А мне сказать ничего не надо? Показать там?

– Не надо. – На этот раз он потянул за ручку чуть сильнее.

Я сдалась и осталась в коридоре наедине со своими новыми эмоциями относительно сложившейся жизненной ситуации. И признаться, они радовали меня еще меньше, чем предыдущие.

С другой стороны, на его месте я б и вовсе выставила меня, беспринципную, вон из квартиры, даже не пообещав помочь. И с чего бы ему мне вообще помогать? Вежливости к нему я не проявила ни разу, разве что сейчас, когда мне что-то понадобилось. Приязни я у него тоже явно не вызываю. Тогда в чем истинная причина? В предполагаемых родственных узах?

Я задумчиво уставилась на стену.

Нет. Счастье родителей тут точно ни при чем. Мы люди взрослые, к сантиментам давно не склонные. Иначе говоря, случившееся как-то не укладывалось в мое мировоззрение. Подвох наверняка есть, и я его еще найду или напорюсь на него. Скорее всего, именно напорюсь. По крайней мере, это уложится в рамки привычного. Бескорыстность – удел юных милых дам, пашущих на фонды сохранения детей Африки.

С этой успокаивающей мыслью я покинула чистенькую, хорошо пахнущую, просторную парадную «Пандоры», а, придя домой, обнаружила Хуана за возведением непреодолимой стены между моим зюком и причиной его покупки. Мальчик наконец-то дорос до штор.

Летними вечерами этот город неповторим. Повидавшие не первое столетие особняки сверкают современными аляповатыми витринами и ютят на своем фоне автобусные остановки со спящими бомжами и холеными барышнями, в руках которых, скорее всего, заприметится сумочка «CD» или «YSL». Паршиво говорящие по-русски уличные работники снуют меж жителей и гостей, собирая бесконечный поток мусора, летящий на мостовые. Непрерывно фотографирующие китайцы, сбившись в стайки и пугливо озираясь, послушно семенят за своими гидами в музеи или китайские ресторанчики. Пестро одетые, не слишком отличимые на вид от русских, итальянцы выдают свое происхождение шустрым экспрессивным говором. Пожилые нескладные американцы со своими длинными, словно жерди, американками, присыпавшись пудрой седых волос, вытравленных до белизны джинсовок и кипенно-белых кроссовок, удивленно и немного растерянно оглядывают все, доступное глазу, будь то прохожий, здание или решетка радиатора припаркованной у тротуара «волги».

Вот любопытно. Порой обращаю внимание на такой затуманенный взор и ловлю себя на крамольной мысли. Может, шагающий по Невскому медведь-коммунист в ушанке с балалайкой и водкой наперевес напугал бы наших демократичных ковбоев гораздо меньше, нежели спешащие в метро питерцы? Две руки, две ноги, голова – разве так мы выглядывали когда-то из пасти оккупирующего планету врага? Или, может, они на все города мира так смотрят? Зато юное поколение совсем не похоже на своих «предков». Тучные, прыщавые, они, почавкивая своим покореженным английским, бродят по городу, засунув руки в карманы шорт, и ничего не боятся.

Многочисленные бабушки в длинных сарафанах и очаровательных шляпках прогуливаются по паркам, держа под руку друг друга, и беседуют о чем-то своем. Русскоязычные гости северной столицы устраивают бесконечные забеги по музеям, театрам и публичным местам в диковатой жажде поставить галочку напротив всех пунктов в двух списках: «В Питере я видел» и «Это я на фоне». Ведь важно не то, что я вижу или чувствую здесь и сейчас, а важно то, как я, сидя на кухне или стоя в пробке в автобусе, буду показывать знакомым фотки, сопровождая их подслушанными у гидов разрозненными фактами и датами из далекого прошлого.

Впрочем, моя наблюдательность не столь высока, чтобы, гордо задрав нос, считать, будто мое мнение – последняя инстанция. Питер – город крайностей, город странностей, я вижу одну его грань, а мой сосед по трамваю в этот момент видит совсем иную. Одно я знаю точно, здесь проживает пять миллионов человек и больше половины из них – свободной души люди, стремящиеся не просуществовать от работы до отпуска и обратно, а прожить выданное им время, в полной мере ощущая всю гамму положительных эмоций, раскрашивая действительность во все оттенки радуги.

Если ты идешь по улице и видишь, как тоненькая девушка в сопровождении друзей на носочках изящно вышагивает по гранитному парапету край Невы – она не сумасшедшая, она просто студентка балетной академии. Ну, а если парень, одетый словно ниндзя, под аккомпанемент своих товарищей являет восхищенным прохожим чудеса акробатики за аплодисменты – перед нами студент циркового училища. Прохожие в пестрых шляпах и забавных штанах, одетые по последней моде барышни, сине-белые болельщики «Зенита», металлические черно-кожаные ребята с мотоциклами на стрелке Васильевского острова – список может выйти чертовски длинным. И это потрясающе.

– За что пьем? – отвлекла меня от мыслей сидящая напротив Карина.

– За мир во всем мире, – обернулась я к подруге, поднося свой бокал к ее.

Палубу немного покачивало на волнах от пронесшихся мимо трех гидроциклов. Управляющие всеми тремя, парни забавлялись, окатывая струями речной воды многочисленных прохожих. На вид забава грубоватая, но только на вид. На поверку народ либо болел, кто из ребят на повороте выше фонтан устроит, либо улыбался негаданному душу в солнечный Питерский день.

– Отстойный тост.

– Предложи лучше.

Карина задумчиво оглядела свою полупустую тарелку, затем заулыбалась.

– Ладно, пойдет. О чем задумалась?

– Последние три минуты – о Питере, последние дни и ночи – о родственнике новоявленном, – честно созналась я, поковыряв вилкой салат.

– Сходи к нему еще разочек, – сочувственно произнесла Карина. – Поговори. Спроси в лоб, за что, мол, барин, такая милость?

Я отрицательно покачала головой. Нет. Идти и выяснять, за какие такие заслуги буквально через сутки он исполнил мою просьбу?

– Нет! – на всякий случай вслух уточнила я. – Хватит с меня позора.

– Я бы не назвала благодарность позором. Пирожков ему напекла и вперед! «Спасибо вам, товарищ». За шторами теперь совсем ничего не видно?

Я отрицательно покачала головой.

– Думаешь, поймал тебя за шпионажем?

– Спасибо, Карин! – Я спрятала лицо в ладонях. – Этим еще себя не проедала, но теперь буду.

– Да брось, – искренне возмутилась подруга. – Из-за чего ты всегда так переживаешь? Зачем пропускать через себя всю окружающую гадость? Поспорила с кем-то, и вроде равнодушная, но меня ведь не обманешь. – Карина укоризненно покачала головой. – В мыслях ты снова и снова будешь прокручивать сцену до тех пор, пока сама для себя не определишь, что сделано максимально верно, какие ошибки допущены. Ну а после ты успокоишься? Нет. После ты пролезешь оппоненту в голову, выясняя, а какая такая детская травма заставила его лезть на рожон. Разве это нормально?

Я смущенно пожала плечами.

– И даже сейчас, – не унималась Карина. – Твои шестеренки уже выдали ответ, почему ты пожала плечами и с какими предпосылками. Для тебя весь окружающий мир – доска с заданием по аналитике. Расслабься хоть немного. Ты уже достаточно знаешь о людях, чтобы просто не обращать на них внимания. Ты знаешь, почему я с Жором жить решилась?

– Нет. – Я знала, что Карина права и очень права.

Жить, постоянно пытаясь выяснить суть поведения других, глупо. И она была права насчет моих шестеренок. Я знала, к чему она клонит, но «нет» сказала только потому, что так будет логично. Она должна высказаться.

– Все ты знаешь. Я спросила тебя, что ты думаешь про Жора.

– Он любит тебя больше мамы.

– В точку, – заулыбалась Карина. – Покорить друзей мужика – несложно, отвадить баб, подруг мужика – возможно, разделить его с работой – не смертельно, но победить ненормальную мамашу… Нереально. В общем, я все это к тому: убери ногу с тормоза, расслабься и не думай слишком много. Много думать – вредно.

– А вот это тост! – осенило меня.

Карина рассмеялась и подняла бокал.

– За «не думать»!

– За «не думать», – согласилась я.

…

– Ну и что там? – прошипел голос подруги из динамика.

– Свет горит, и кто-то ходит.

– Один ходит?

– Да вроде один ходит, – я перехватила зюк поудобнее. – Но он – не он, непонятно.

– Нет, вор, блин, виски сел попить и за «Зенит» поболеть.

– Не умничай.

– А ты не трусь! – ощетинилась Карка. – Пирожки в руки и пошла играть невинную Красную Шапочку.

– Фу!

– Ничего ты не понимаешь в сексе.

– Я трубку кладу.

– Перезвони потом. Жду и грызу ногти за тебя.

– Спасибо. – Я убрала телефон в карман джинсов, отложила зюк и, прихватив шедевр домашней выпечки, отправилась выдавать благодарности.

Хуан, несомненно, посчитает меня чудовищно навязчивой двинутой дурой, в третий раз уже ему нервы мотать собралась, а ведь вроде как и общаться с ним желанием не горю. Со стороны понаблюдать, так принцип отшитой женщины в действии, хотя на деле все иначе. На деле я знала истинную причину своего поведения.

Когда ты относишься к человеку паршиво, он вполне ожидаемо отвечает тебе тем же в равной степени или же в удвоенной. Тот, кого ты оскорбила, вряд ли оставит оскорбление без ответа и тем более вряд ли возьмется тебе помогать. А вот Свет оставил и взялся. Почему? Этот вопрос сводил меня с ума, не давал покоя сутками. Что он за человек такой, не как все? Я люблю людей, но они крайне редко от природы добры и благородны. Чаще за видимым благородством выпячивается самолюбование «какой я хороший», «какая я благородная», только проходя через ад, человек обретает истинное управление собственным эго, незамутненным комплексами и чужими похвалами. Да вот беда: в таком случае человек не способен уже быть Динозавром. И я в тупике! Чего Хуан от меня хочет?

На этот вопрос я намерена была сыскать ответ во что бы то ни стало.

Парадная была знакома, этаж тоже, руки тряслись, отступать не в наших принципах. Ожидая, пока дверь откроется, я дышать перестала.

– При… ве-ет, – неуверенно выдохнула окончание слова я, глядя сверху-вниз на мальчишку лет пяти.