Катрин. Да, слава богу, рана Жоржа оказалась несерьезной.
Натали. Что ж… будьте счастливы…
Катрин. С чего мне быть счастливой?
Азя. Теперь уж не жалуйся – такого красавца увела у столичных невест! А я повторю сказанное на свадьбе: совет вам да любовь!
Катрин. Совет да любовь… Не будь он под арестом, прибежал бы сейчас прощаться с Натали. И не посмотрел бы, что жена здесь.
Азя. А кто б его принял? Здесь его и раньше не жаловали, а теперь ему, висельнику, и совсем тут делать нечего.
Катрин. Я еще понимаю поклонников Пушкина и других, которые закрыли для нас двери. Но мсье Геккерена не хотят принимать даже в посольствах.
Азя. Приятно слышать, что в посольствах порядочные люди есть.
Катрин. Даже во французском! А ведь д'Аршиак был секундантом Жоржа и мог бы выступить в его защиту. Но он уже отправлен в Париж с каким-то неотложным делом. Ясно же – чтоб избежать суда над ним.
Азя. Зачем же лишних людей наказывать? Нам и от пролитой крови не отмыться.
Катрин. Это все интриги, и они – чужие люди. Но вы-то что против нас имеете? И дверь закрыли, и перессорили со всеми!
Азя. Дверь закрыл Александр, и не нам ее открывать.
Катрин. Но его уже нет! Вы и меня не хотите видеть? За что?
Азя. Бесполезный разговор, если ты до сих пор ничего не поняла. Только нервы друг другу портим.
Натали. Не беспокойся, Катрин: в Сибирь за твоим мужем я не поеду.
Катрин. Бесчувственная ты! Каменная баба!
Натали. И место мое на капище.
Катрин. За что тебя мужчины любят – не понимаю.
Азя. Катрин, ты все сказала и можешь идти.
Катрин. Она и в Полотняном у нас всех женихов отбивала, и здесь заманивала Жоржа на свидания.
Азя. Кто кого заманивал – у Идалии спроси и себя не забудь. Кто сообщал Дантесу о наших визитах? Ведь куда ни придешь – он уже там.
Катрин. Мне-то откуда знать?
Азя. Не делай большие глаза! Ты его хотела видеть, ты и сообщала Идалии адреса, а уж она – Жоржу. Сводницы вы обе, и Наталью не вини.
Натали. Зачем все это перетрясать?
Азя. Извини, Ташка. Но зло берет: на наших глазах произошла страшная трагедия, мы повинны в ней, но пытаемся оправдаться. А Катрин чуть ли не с блинами масленичными пожаловала.
Катрин. Если Натали так дорожила мужем, ей следовало уехать после дипломов, что Александр получил в ноябре.
Азя. Нам бы не довелось тогда быть на твоей свадьбе.
Катрин. Это бы я пережила… За что вы все так невзлюбили Жоржа?
Азя. Не надо обобщать. Вы обе симпатизировали ему. И чем черт не шутит… Натали свободна, так что…
Катрин. Нет уж, пусть и не мечтает!
Азя. А что их может остановить? Разве что Жоржа повесят, тогда, конечно…
Катрин. Типун тебе на язык! Ты вот защищаешь Пушкина, а все его осуждают. На отпевании никого не было. Даже шутку пустили, что француз Барант и испанец Герера были единственными русскими в церкви. Сидите тут и не знаете, что люди говорят.
Азя. Да никакая церковь не вместила бы всех желающих быть на отпевании! А то, что полгорода пришло сюда для прощания с Пушкиным – не любовь и скорбь, не осуждение виновников?
Катрин. Да они не знают всех подробностей!
Азя. Если б знали, твоим новым родственникам головы бы не сносить!
Катрин. Два дня попереживали, а спустя неделю масленицу провожают и довольно весело. А о Пушкине забыли уже.
Азя. Пусть лучше гуляют, чем сплетни злостные выдумывать. И мы знаем, кто тон задает. А ты рада все это повторять.
Катрин. Ладно, собрались, так уезжайте. (Натали). А как же твои успехи в вихре света?
Натали. Я-то хочу здесь остаться. Жду ответа императора на мое письмо – Василий Андреевич должен принести. Что касается успехов… мы в трауре…
Катрин. Так балу дать нельзя?
Азя. Это ты во время траура вся в белом блистала, о свадьбе своей оповещала.
Катрин. Мне разрешили!
Азя. Ты и сейчас готова ехать на бал, хотя твоему любезному веревку намыливают.
Катрин. Ненавижу вас!
Натали. Ну и уходи!
Азя. Не будь жестокой, Натали. Хватит и того, что он ее не любит. Катрин. Ухожу, ухожу. И вы не задерживайтесь здесь…
Входит Загряжская. Катрин остается в комнате
Загряжская. Что не встречаете, дорогие племянницы? Все еще в сборах? Ну. здравствуйте…(целует и обнимает всех троих). Ташенька, ты как? Оправилась немного? Дорогу-то осилишь?
Натали. Я-то что… Как дети выдержат? Особенно Маша…
Азя. Да не оправилась она. Плохо спит, по ночам кричит, зовет Александра, а днем только о нем и говорит.
Загряжская. (Натали). С отцом Василием встречаешься?
Натали. Каждый день… Он мне очень помогает.
Загряжская. Ну и славно. А то уж я не знала, что делать…(Азе). Александра, почему до сих пор не собрались? Где дети? Дмитрий?
Азя. Все готовы, вас только ждали. Но Натали капризничает: хочет остаться в городе ради детей.
Катрин. Дети – прикрытие… я знаю, зачем она хочет остаться…
Загряжская. Помолчи, пожалуйста, не о тебе речь.
Натали. Я жду Василия Андреевича. Он обещал поговорить обо мне с государем…
Загряжская. Ни к чему это. Оплачивать вашу жизнь в столице теперь некому.
Натали. Кому бы я здесь мешала?
Загряжская. По дороге разъясню.
Натали. В Москве к свекору заезжать не будем? Я боюсь …
Загряжская. Я с ним встречи не жажду. Слушать жалобы да истерики не хочу. Опустел дом без хозяина, олустел… Вы-то поняли, что без Пушкина никому не интересны?
Азя. Поняли…
Загряжская. И на том слава богу. Отмучился он с вами…
Катрин. Скажете тоже!
Загряжская. Скажу, скажу. Нет нам прощения за эту смерть!
Натали. Я знаю: я убила своего мужа!
Загряжская. Полноте… Убийца известен, и он под судом.
Катрин. Но он же не виноват! Он только защищался!
Загряжская. Молчи! Это был подлый выстрел, после которого человек два дня еще мучился!
Катрин. Пушкин мог его убить!
Загряжская. Но не убил… А останься жив, не думаю, что был бы счастлив. Жизнь уже ничем не могла его порадовать, а кабала была не для него.
Азя. У него было творчество!
Загряжская. Творчество хорошо само по себе, а ради долгов, что растут, как снежный ком, оно становится каторгой.
Катрин. Ну и шел бы служить, как все.
Загряжская. Он служил и мог служить только поэзии.
Катрин. Сочинительство – не служба.
Загряжская. Не нам судить. Вы со своей матушкой кроме библии другой литературы не знали и знать не желали. Но человека за столько лет могли бы разглядеть и оценить. Жили-то благодаря его сочинительству! И он вас не попрекал и не выгнал, что любой другой сделал бы, потому что сам не сводил концы с концами.
Катрин. Нам Дмитрий присылал деньги!
Загряжская. И вам хватало его подачек?
Катрин. А лошадей каких прислал!?
Загряжская. Ну да, чтоб вы амазонок перед кавалерами изображали… А лошадей тоже надо на что-то содержать, и не на улице, и с конюхом при них.
Азя. Катрин, не спорь. Сама знаешь, что тетушка права.
Загряжская. Александр мог предложить лишь те деньги, что сам зарабатывал. А вы тратились, не давая времени на работу. Представляю, какой содом может быть в доме от трех баб! Карета вам за четыре тысячи позарез нужна была!
Натали. Карету он ради меня купил…
Загряжская. Да что карета! С такой большой семьей в Петербурге не место ему было…
Азя. Не мы одни жилы из него тянули.
Загряжская. И остальные хороши. Свояк Павлищев требовал деньги как свои собственные. Левушка полагал, что имеет право на двадцать тысяч в год, не считая карточных долгов и прочих излишеств. Отец разорял и закладывал имения, клянчил деньги у Александра и его же поносил всюду. Все требовали денег, денег, денег…
Азя. Я уже боялась лишний раз открывать нашу бухгалтерию. Одни расходы…
Загряжская. И долги оскорбительны для человека, который из сил выбивался, чтоб семью достойно содержать, а его деньги по ветру пускали! И чем отдавать долги, он уже не знал.
Натали. Он был старшим, с него и спрос.
Загряжская. Он всем был обязан, а ему кто-нибудь сочувствовал?
Помогал? Спасибо кто-нибудь сказал? Спасением могла стать деревня, где бы он мог трудиться и из долгов постепенно выходить. Но… не суждено было.
Азя. Теперь уже остается только сожалеть и винить себя…
Загряжская. Да, хватит мое брюзжание слушать. Идите, собирайтесь. Василия Андреевича мы, кажется, не дождемся.
Натали и Александра уходят в детскую комнату
Загряжская (Катрин). А ты что ждешь?
Катрин. Правда, что Жоржа могут повесить?
Загряжская. Правда. Да успокойся: не такие мы кровожадные. Это своих вешаем да ссылаем, а иноземцев разве что выгоняем.
