Коллектив авторов "ZигZаги Vойны 2024"

– Ну, Вы даёте! А мы тут только возмущаемся памятником, что с ним сделали.

Старушки, правда, не скамейках сидели, так те кричали им «фашисты».

Скупившись, намеренно пошла по тротуару, ведущему мимо чернокожего Ленина в вышиванке. Патрульные посмотрели ей вслед, кто-то приветственно поднял руку. Неожиданно тот, что в бандане, отделился от группы и догнал её уже на выходе из парка.

– Извините, пожалуйста… Как Вас зовут? Скажите…

– Мария, – удивлённая его вопросом, ответила она.

– А меня Владимир. Знаете, Вы удивительная женщина, с таким самообладанием, что позавидовать можно. Редкий мужчина так держится, как Вы. Только в другой раз будьте осторожнее, Маша. Это просто чудо, что Вас отпустили. Если бы машина сразу приехала, то сами понимаете…

Да, она понимала. И, как ей казалось, понимала, почему машина эта не приехала: в её рюкзаке лежала икона Той, кто сохранил ей жизнь и дал силы не бояться. Это единственный, кто в такую минуту мог ей помочь…

Владимира после того она ещё несколько раз встречала, и каждая встреча начиналась с приветственного поднятия руки и хорошей, человеческой улыбки.

Где он сейчас, этот Владимир? Жив ли? Она не знает…

Оставаться дома после такого стресса Мария не могла и пошла опять в больницу к сестре. Та её выслушала и рассердилась:

– О тёте Лиде ты подумала? А о нас с Таней? Что бы мы матери твоей сказали? Ты безответственная, сначала делаешь, а потом думаешь.

Конечно, Галя была права. С её стороны это был глупейший поступок, который ничего бы не изменил и никому не помог. Тогда она дала себе слово, что больше срываться так не будет, и если уж рисковать, то только ради стоящего дела.

5 глава

Полученное задание

Звонок телефона раздался в перерыве между уроками. Такие перерывы учителя называют окнами и стараются отдохнуть по максимуму: 45 минут никого не видеть и не слышать, дышать полной грудью, молчать и созерцать свободно катящиеся за окном волны облаков.

Кто это звонит? Кому она так срочно понадобилась? Посмотрела на экран: «Отец Алексей».

Отец Алексей появился в посёлке несколько лет назад, когда и церкви ещё не было. Молодой, с чёрными кудрями, густыми, рельефно очерченными бровями и доброй улыбкой умного, всё понимающего человека. До сих пор она помнит его фразы: «Если в церкви у вас заболели ноги, нужно садиться. Лучше сидя думать о Боге, чем стоя – о ногах». Или ещё одно: «Никогда не говорите о врагах – Бог с ними. Надо говорить: Бог с нами, и хрен с ними». Как-то быстро и легко расположил молодой священник к себе жителей, люди потянулись к нему и к Богу, помогли превратить старый дом, в котором раньше жили Мария с матерью, в православный храм. Путь отца Алексея в священники был необычным: мать его исповедовала учение Елены Блаватской, сестра стала католической монахиней в Польше, а четырнадцатилетний Алексей, имея чёрный пояс карате и увлекаясь рок-музыкой, подался в Белое братство, где ему доверяли даже возить в Москву собранные деньги. Во время одной из таких поездок курьера Алексея арестовали. Именно с этого криминального эпизода и началось чудодейственное превращение бунтовщика-подростка в глубоко верующего человека и православного священника.

Надо сказать, что отец Алексей всегда был в гуще политических событий, даже зимой 2004-го ездил с прихожанами на бело-голубой майдан в Донецк, так как симпатизировал протестным движениям в Донбассе. Среди поехавших с ним была и Лидия Даниловна, мать Марии, которой тогда уже было 70 лет.

Сейчас батюшка жил в Донецке на окраине города, там, где чаще всего обстреливали. Жил с женой и тремя дочерями, служил в храме монастыря, рядом с аэропортом. В феврале 2015-го от монастыря, как и от аэропорта, мало что осталось, но службы всё равно шли.

– Здравствуйте, Маша! – приветствовал священник свою бывшую прихожанку. – Как там вам живётся? Не обижают «защитники»?

– Боятся, – ответила она. – ДНР рядом, если что не так – придут нам на помощь.

Отец Алексей немного рассказал о себе. Дом его в западной стороне Донецка, в районе Текстильщика, обстрелы из тяжёлой артиллерии каждый день. То в сарай прилетит, то окно кухни проломит и застрянет в полу, не разорвавшись. Собачку, любимицу дочек, осколком ранило, умерла бедняга. Девчонки по ночам спать боятся, всё прислушиваются. Жена тоже волнуется. Вот и пришлось семью вывезти подальше, в Борисполь, что под Киевом. Учатся дочки в украинской школе и, несмотря на то что из Донбасса приехали, в украинском языке – первые, даже на общеукраинской олимпиаде отличились, набрали баллов больше всех, чем привели в негодование киевских учителей. «Знай наших», – говорит отец Алексей, и она словно видит его смеющиеся чёрные глаза.

И вдруг неожиданный вопрос, без перехода, напрямик:

– Блокпост у вас по-прежнему там, у кладбища?

На языке спецслужб это называется «передача информации». Отвечать открытым текстом опасно. И она отморозилась, сыграв сельскую дурочку, ответила так, словно и не поняла, о чём её хотят расспросить:

– Да, батюшка, всё там же. И на кладбище не пойдёшь, могилку не обработаешь. Поминальный день скоро, а как туда идти, когда там автоматные очереди не утихают? Столько могил раскурочили!

Кое-как отвела подозрение от себя и от него. Опять пошёл разговор нейтральный. Сообщил батюшка, что к своим собирается в Борисполь, семью проведать, как раз на мартовский праздник. Соскучился, – говорит. И вновь вопрос, возвращающий к основной цели звонка, «ключевой»:

– Там к вам грады поехали. Как бы узнать, сколько их и где стоят?

«Ничего себе задание!» – ахнула Мария и обмерла: что же это он такое говорит-то по телефону? или не знает, что все разговоры с нашей стороны сейчас прослушиваются? Где конспирация? Хоть бы как-нибудь по-другому спросил, а то в лоб, прямым текстом! С такими телефонными беседами можно ожидать бронированный автомобиль с автоматчиками у своих ворот в ближайшие полчаса…

Разве с Валентиной, дояркой с фермы, не так же было? Поскандалила с одним соседом, сказала ему, что думает о нём и о новой власти, которую он так принимает, пошла на перерыв домой, но не дошла: подкатила к ней машина, выскочили из неё двое и увезли доярку. Бедный муж таки сумел узнать, что держали её сначала в Мариуполе, а потом отправили во Львовскую тюрьму. Сидела женщина с уголовницами. Откроет ночью глаза, а на ней несколько зечек, бритву к горлу приставили и спрашивают:

– Ну шо, сепарко, жити хочеш?

Муж Фёдор нанял адвоката во Львове, еле нашёл такого, который согласился за большие деньги жену его защищать. Продал Фёдор всех быков, свиней, поехал в проклятую Галичину выручать жену. Как ему это удалось – один Бог ведает, но Валентину выпустили, через какое-то время ломанулись арестовать снова, но женщины и след простыл. Фёдор тайно переправил её в ДНР, к сыновьям. На вопрос Марии, известно ли, кто Валентину сдал, Фёдор, такой обычно спокойный, мягкий человек, загорелся непривычной для него ненавистью и признался:

– Знаем, кто. Нож с собой всегда носил, наточенный, как бритва, хотел грех на душу взять, зарезать его, паскуду. Но Господь всё за меня решил. Сам он сбежал, как только наши пришли.

Вспомнив это, Мария растерялась, не зная, что ответить батюшке, как дать ему знать, что он и сам рискует, и её подставляет. А он ждёт, дышит в трубку, не отключается. Уже и не помня, что ответила и как простилась, она медленно опустилась на стул у приоткрытого окна и надолго задумалась. Как быть? Грады – это установка с реактивными снарядами, их не так уж много в Украине, берегут их укры. Обычно обстреливают вдоль границы города и сёла, а потом быстро смываются, чтобы в ответке не потерять своё оружие. И стреляют они так почти год. Дома, как спичечные коробки, рассыпаются под натиском мерно бьющих снарядов. Достаётся и жилым районам, и комбинату, едва дышащему с начала войны, и осиротевшим карьерам, где уже почти не появляются БЕЛАЗы. А главное – люди гибнут. Никогда ведь не угадаешь, откуда к тебе смерть нагрянет. Конечно, надо помочь найти их, эти проклятые грады.

Колебания, сомнения, страх одолевали её недолго. Надо найти! Но как? От кого узнаешь такую информацию? Да и решишься ли заикнуться о таком? Ещё вчерашние друзья, знакомые сегодня ненадёжны, ведь в душу к человеку не влезешь. Это тебе не Великая Отечественная, где всё было ясно: это твоя Родина, а это враг. Тут врагом любой оказаться может.

И так, и этак прикидывала она. Технику такую солдаты спрячут надёжно, её не увидишь, даже если мимо проезжать будешь. А где такие глухие места, куда население наше не пускают? Везде. Вокруг села все поля и посадки заминированы, да так бестолково, что даже карты минирования не сохранились, на расставленных своими же ловушках подрываются. Недавно танк сгорел, никто выскочить не успел. А ещё пару раз трактора подрывались, муж с женой, что за трактором шли, с ранением в больницу попали, прожили недолго. Старые дороги начинают зарастать, единственный путь, куда ещё можно мирному жителю направиться, – это дорога в райцентр, остальные под запретом. Вот и думай теперь, Мария, где этих дур укрыли.

6 глава

Задание выполнено

Весь день Мария ломала голову, как бы разузнать и выполнить «задание». На следующий день поехала в райцентр автобусом, немного задержалась у сестёр и на последний рейс опоздала. Вспомнила о Косте, парне из города, который таксовал. За подвоз брал меньше, чем другие таксисты, не наглел, а главное – был лояльным по отношению к новой власти, водил дружбу с нациками и потому был в курсе всего происходящего в районе. Армейцы постоянно вызывали его по телефону, и он возил их в Мариуполь на рынок, в местные кабаки, каких множество было на трассе, где те зажигали с доступными девочками, даже доставлял им продукты и наркотики. Костя был для них своим и знал много чего такого, чего и знать-то ему не положено. Мария, впервые доставленная им домой, как-то сразу догадалась о его «симпатиях», в споры не вступала, своего отношения к происходящему не высказывала, а молча и внимательно слушала его. Думала, пригодится. Вот и пригодилось знакомство.

В этот раз, обсуждая в машине кипу свежих новостей, как бы между прочим произнесла:

– Видела вчера, как ехали грады. Опять ночью спать не дадут.

К неописуемой радости Марии Костя тут же откликнулся:

– Да они вон там стоят, – кивнул в сторону Прочан. – Слева, у моста. Их аж четыре штуки. Я вчера командира отвозил, видел.

«Какой же ты молодец, Костик, – удовлетворённо подумала она. – Я в тебе не ошиблась».

Прочаны – это такая ложбина с небольшой речушкой, спешащей в ставок, и четырьмя полосками посадок, расходящимися в разные стороны. Там летом грибов видимо-невидимо. В мирное время – любимое место для пикников с шашлыками и шумным купанием в ставке. Место зелёное, свежее, с глубокой тенью под массивными полувековыми дубами, с разнотравьем и рассыпанной по комочкам земли дикой земляникой. Так было раньше, ещё до войны, сейчас же это запретная зона, гражданских туда не пускают. Зато из посёлка хорошо видать, как поливают огнём соседний дэнээровский городок из Прочан, как летят оттуда светящимися стрелами снаряды. Проезжая поворот в ту сторону, Мария с бессильной злобой взглянула на красные колышки со страшным словом «Мины» и отвернулась, подумав: ничего, недолго вам осталось…

Но выяснить – это полдела, а как сообщить? Не может же она позвонить и сказать: грады находятся там-то… Звонить со своего телефона нельзя, да и смс писать тоже небезопасно. И она решила попросить у кого-то из коллег телефон, вышла на крыльцо школы, чтобы никто не мешал, и набрала сообщение: «Батюшка, четверо ваших людей ехали в Донецк, но машина обломалась на мосту у Прочан. Просят, чтобы Вы кого-нибудь прислали за ними».

Отец Алексей тут же перезвонил, поломку машины он воспринял всерьёз и не связал сообщение с вчерашним разговором. Пришлось обозваться:

– Это я, Вы меня узнаёте?

– Да, узнаю.

– Мы вчера с Вами разговаривали. Помните, о чём Вы меня просили?

Ответом была напряжённая тишина, потом священник понимающе вздохнул и прошептал:

– Я всё понял. Спасибо.

И отключился.

Не прошло и часа, как где-то совсем рядом рванул один за одним БК снарядов, застучал дробно, мощно, всколыхнув всю округу и напугав детей в школе. По тревожному звонку они вместе с учителями тотчас понеслись в бомбоубежище. Мария одна осталась в учительской, приоткрыв окно, прислушивалась к грохоту, понимая, что снаряды рвутся именно там, у моста, по переданным ею координатам. На душе было неспокойно: они хоть и враги, но тоже люди, и жить им хочется не меньше, чем ей. А она одним смс отобрала у них жизнь.

Спустя несколько лет, когда её посёлок уже будет освобождён, она поделится своими переживаниями об этом с психологом из Донецка, и он ей ответит так:

– Вы сделали всё правильно. И поверьте, для этого нужно было немалую смелость иметь. Мою племянницу такие «Грады» разорвали на несколько частей, так что и собирать было нечего… Я видел, что они делают с людьми. А Вы своим поступком сохранили жизнь десяткам невинных людей. Вы совершили подвиг. И я говорю это не для того, чтобы успокоить Вас, а потому что так и есть. Вы герой, Мария.

Но это она услышит ещё не скоро, а тогда, в феврале 2015-го, воспоминания о содеянном будут долго преследовать и мучить совесть. Единственным утешением станет мысль, что пострадавшие военные не на пикник отправились в Прочаны, а явились убивать. РСЗО – это вам не автомат, выстрелами из такого множество жизней людских прервать можно. И значит, поступила она правильно. И хватит сопли разводить.

Вспомнился почему-то симоновский «Сын артиллериста». Вот и она стала корректировщицей огня. И первые седые волосы тоже появились, но чуть позже, когда 7 марта в интернете она наткнулась на коротенький пост, в котором речь шла о краже неизвестными донецкого священника, приехавшего к семье. Ни фамилия священника, ни конкретный город, где это случилось, в заметке не упоминались. Но Мария как-то сразу поняла, что речь идёт об отце Алексее. Она пробежалась по всем известным ей новостным сайтам Украины и нашла ещё одну, более подробную статью. В ней уточнялось, что инцидент произошёл в Борисполе. Священника встретила с поезда жена, и они уже направлялись к дому, где семья остановилась, когда рядом резко затормозила машина, выскочило трое в штатском, схватили священника и поволокли к машине, запихнули в салон и скрылись. Жена не растерялась, тут же обратилась в полицию, объявили всем постам. Поздно вечером на одной из сельских дорог под Киевом объявился пропавший, был сильно избит, еле держался на ногах и на вопрос, что с ним произошло, ответил, что его держали в каком-то заброшенном доме, приковали наручниками к батарее и пытали. А потом кто-то позвонил и дал указание похищенного отпустить. Ещё в заметке сообщалось, что от госпитализации пострадавший отказался и вернулся к жене.

Мария тут же решилась позвонить на номер отца Алексея. Батюшка не ответил. Гудки шли, но телефон не брали. Тогда она вспомнила, что когда-то добавила священника в друзья в Одноклассниках. Так и есть, вот он: Алексей Левченко. Писать ему в мессенджер, наверное, будет безопаснее, чем звонить. Написала несколько слов: «Узнав новость, хочу спросить, с Вами ли это произошло и как Вы себя чувствуете». Через час-другой он ответил:

– К сожалению, со мной. Чувствую терпимо.

А потом дописал, что удаляет свой аккаунт и попросил не писать ему туда больше.

Через какое-то время Мария узнала, что нападение на священника организовала СБУ, вместе с семьёй отцу Алексею удалось выехать из Украины, помогли в этом высокопоставленные особы из Украинской православной церкви Московского патриархата. И сделано это было тайно.

Не надо быть особо догадливой, чтобы связать Прочаны и случай в Борисполе. Значит, уже тогда, в конце февраля, СБУ следила за батюшкой, прослушивала разговоры по телефону и, конечно же, не могли обойти вниманием их беседу. Возможно, что и пытали его, чтобы узнать, кто сообщил информацию. То есть, интересовались ею, Марией. Промолчал ли отец Алексей или выложил всё, что знал? Мария догадывалась, что ответ на этот вопрос она вскоре узнает. Если вышли на неё, то она будет под постоянным колпаком. Нужно быть очень осторожной, чтобы не дать против себя никаких новых улик. Стереть в компьютере опасные файлы, удалить информацию о просмотрах сайтов, убрать видео со своими песнями, особенно с песней «Живи, Донбасс!», там не только слова на статью тянут, но и весь видеоряд. А ещё надёжнее спрятать револьвер, он хоть и не подпадает под боевое оружие, но лучше с глаз долой. Подумала немного – и обернула его в несколько плёнок, потом сунула в кастрюлю с плотной крышкой и закопала недалеко от сарая. Ещё пересмотрела свои рассказы, стихи, жалко было, но всё сожгла, копии есть на флешке, а флешка в надёжном месте, не найдут. Георгиевскую ленточку тоже вынесла из квартиры, но не выбросила, а затолкала в конец трубы, что лежала в сарае. Тут её никто не отыщет, пусть хранится до лучших времён, ещё достанем и наденем, – подумала она. В то, что такие времена обязательно настанут, верила всегда.

Теперь оставалось пересмотреть телефон, удалить кое-какие номера. Пришлось запомнить и стереть номер телефона племянника, он служил в «Оплоте» и мог уже засветиться через СБУ.

Позвонила сестра Галина из Волновахи. Вот ещё один опасный канал, правда, они давно договорились, что если надо что-то сообщить о военных Украины, Галя будет называть их Юлей. «Юля приехала, да ещё не одна, а с друзьями», – эти слова сестры означали, что к ним в отделение поступило много раненых укров. В тот день, когда были подорваны Грады, сестра позвонила и, забыв про Юлю, сообщила, что из ихнего посёлка привезли множество погибших и раненых. Так что, координаты оказались верными. Не соврал Костя.

Шли дни, а Марией никто не интересовался. «Неужели пронесло?» – думала она. Значит, отец Алексей под пытками её не выдал. Сегодня он далеко от родного города, в Москве, несёт свою такую нужную людям службу.

7 глава

Мать

Война пришла не только в людскую жизнь, изменив её, но и в саму природу. А уж о животных и говорить нечего, они страдают не меньше, чем люди.

Торчит на холме кособокий туалет из побелённых досок. Старый, никому не нужный, давно уже в него никто не заглядывает. Стоит он нетвёрдо, покачиваясь, грозя завалиться на одну сторону или рассыпаться. А под туалетом этим – яма, крутой спуск в которую зияет с тыльной стороны нужника тёмной, бесконечной дырой. И в яме этой прячет от людских глаз своего единственного детёныша Собака-мать.

В роду у этой собаки явно были овчарки: и мастью схожа она с ними, и размерами, и поражающей высотой в холке. Крупная собака, сильная, умная. Одно смущает: её улыбка. Кто-то так и прозвал её «собакой-улыбакой», Мария же её называет Альмой.

Альма раньше приходила к магазину вместе с солдатами с блокпоста, что вырос за околицей села осенью 2014-го. Потом командира батальона вызвали на ковёр (не выполнил приказ, отказался стрелять по указанным квадратам). Пропал командир, а вместе с ним и солдаты с блокпостом. И собака, оставшаяся без хозяев, пришла к людям в село, облюбовала себе место неподалёку от магазина. Пришла не одна, а с пополнением: в зарослях у туалета привела щенков.

Кто-то сердобольный решил освободить собаку от нахлебников. Война идёт, самим есть нечего, а тут сразу четверо! Бросили новорождённых в ведро с водой, крышкой прижали, чтобы не видеть барахтанья. Но потом пожалели мать, выловили одного и ей вернули. Щенок оклемался, но запомнила собака, как обошёлся с её детьми человек, и единственного своего в зубах потащила в яму. Лаз туда узкий да крутой, никто уже под туалет не заберётся и не отнимет сынка.

Еду добывала мать упорно: бегала к магазину, тщательно обнюхивала и обыскивала выброшенные коробки, выпрашивала у продавцов и покупателей. Лаяла, если нужно, служила. Собаку жалели, кормили, глядя на сморщенные материнские соски, не скупились на хлебушек и косточки. И всё удивлялись, как это она так улыбается.

Лето пролетело быстро. Вот уже и листья с ореха слетели с первым же морозом. Заросли травы поредели. Туманы пошли ночами и рассветами, а за туманами дожди. Как-то, выглянув из окна, Мария увидела собаку, сидящую у туалета, а рядом с нею бежево-серого комочка. «Вывела-таки в люди, – подумала Мария. – Решила, что пришло время». Захотелось посмотреть на спасёныша. Но только она появилась на тропинке, как собака засуетилась, заурчала и стала гнать щенка к яме. Махала на него лапами, то правой, то левой, подталкивала к укрытию. Он сначала растерялся, не понимая, чего она от него хочет, а потом мячиком покатился и скрылся под дощатым уродом. Довольная, псина тут же уселась передо женщиной и хитро так изучала её, словно спрашивала:

– Чего пришла?

– Что ж ты его там держишь, Альма! – укоризненно промолвила она. – Ему там сыро и холодно. Он простудится в этой яме!

Не известно, поняла ли собака человека, но встречать начала приветливее. Мария принесла свою старую с мехом куртку, затолкала в дыру, набросала побольше сухого сена, потом отобрала у своих собак мисочку и принесла малышу. Мать наблюдала за всем этим с беспокойством, куртке почти не обрадовалась, но вот миска пришлась ей по душе, особенно когда та налила в неё тёплого молока. Она ни разу – ни разу! – не тронула еды из миски, деликатно отодвигалась и позволяла щеночку выбираться из ямы и есть то, что ей приносили.

Щенок оказался крепеньким, с сильными, мощными лапками, со светлой бежевой мордочкой и выразительными ободками вокруг глаз. Ушки у него торчали, но не ровно, а смыкаясь вверху, одно ухо как бы наваливалось на другое. Он очень походил на маленького волчонка.

Так прошёл ноябрь, а в первые дни декабря посыпал снег. Первый снег обычно ранимый, лежит не долго, но сейчас что-то зачастил, окуная холм с его туалетом и ямой в белое облако.

Альма всё больше привыкала к Марии, и сынок её тоже. Однажды она даже позволила взять его на руки, но всё равно с опаской следила, и как только та опустила его на снег, она тут же лапой начала отталкивать его от гостьи. Нехотя, оглядываясь, он пошёл. А Марии так стало больно видеть эту удаляющуюся собачью фигурку!

Она уже знала, что заберёт его к себе, хотя у неё четверо своих собак, подобранных на улице. С войной ведь сиротеют не только люди, но и животные… Но как разлучить малыша с матерью? Мария не сомневалась, что щенок быстро привыкнет к новому дому, но вот Альма… Она так его любит! Он – единственная её радость. И когда он мчится ей навстречу – в её глазах столько обиды!

Надо было решаться. Рэм (так Мария называла щеночка) всё больше и больше привыкал к ней, ждал её, взбираясь на свой белый холмик и поглядывая в сторону дома. Несколько раз он пробовал увязаться за нею, одолевал тропинку и подбегал ко двору, но мать неумолимо бежала следом, и он возвращался. Встречались они обычно утром и вечером, когда Мария приносила еду. Стоило ей только выйти во двор, как он тут же начинал бегать кругами у туалета и радостно повизгивать. Особенно он любил, когда она прижимала его к себе, к своему тёплому полушубку, шептала что-нибудь ласковое на ухо, обрывала застывшие на его шёрстке льдинки, иногда плакала, не в силах сдержаться. А Альме это нравилось всё меньше и меньше. Однажды, когда Мария присела на корточки перед малышом, она сердито, но не больно ударила её лапой по руке, протянутой к её сыну, а ему что-то недовольно буркнула, и он, расстроенный, опять послушно ушёл к своей, видимо уже опостылевшей, яме.

Несколько раз Мария безуспешно пыталась унести щенка, украсть, пока Альмы не было поблизости, но она, словно что-то предчувствуя, всякий раз догоняла её, с разбегу хлопала лапами по спине, требуя вернуть щенка на место. И та сдавалась. Материнское сердце – оно такое… Даже если это сердце собаки.

Но последнее событие, как раз за пару дней до рождества, не на шутку женщину встревожило. Война на какое-то время улеглась, затаилась, не давая о себе знать, даже автоматные очереди не будили по утрам. Зловещая, непривычная тишина ползла по занесённому снегом селу. Плохо спалось в тишине, надо признаться, что под свист мин и очереди градов она чувствовала себя увереннее. И вот утром, ближе к 9-ти, раздался залп, недолгий свист и громыхнуло так, что двери на балкон распахнулись сами собой, ударив по стоящему рядом столику. Зазвенела чашка, слетела на пол и разбилась. Рвануло где-то на окраине села. Одна-единственная мина пролетела, шальная, или слепая, как говорят наши люди, и даже не понятно, с какой стороны её принесло, такой неожиданной она была и страшной. Новости в селе обычно распространяются быстро, через полчаса Мария уже знала, что, пролетев пяток улиц, мина шлёпнулась во двор Вадима Криницкого. Вадим – ровесник Марии, живут они с женой Натальей вдвоём, нет у них ни внуков, ни детей, один только рыжий пёс неизвестной породы, любимец, на него изливались забота и нежность бездетной семьи. Обычно Вадим с началом ответки снимал с пса ошейник и прятал старичка в погреб. Там же пересиживали и они с Наташей артиллерийские дуэли. А тут вдруг мина – одиночная, внезапная, из злого умысла или по пьянке – никто так и не узнает.

Не успел Вадим отвязать пса, всего три секунды было у него, чтобы добежать до погреба. И это так, на всякий случай, потому как никогда не предугадаешь, где рванёт.

Чуда не случилось. Рвануло в его собственном дворе, взрыв оглушил мужика, бросил вниз по ступеням, к мешкам с картошкой и буряком (дверь-то он прикрыть за собой уже не успел). Хорошо хоть жены дома не было, уехала к родным. Отлежался немного на ледяных ступенях, надышался гнилью овощей, выбирался на свет божий на четвереньках, дрожащими пальцами ощупывая обледенелые камни…

Увидев то, что осталось от любимого пса, долго и безутешно плакал, винил себя в смерти, не мог простить, что не спас… А как спасёшь, когда у тебя есть всего три секунды?

После этого случая Мария и решила: как ни жаль ей Альму, но щенка она всё-таки заберёт!

Последние дни Альма всё чаще стала уходить в поисках еды, у неё появились ухажёры, личная жизнь… А малыш подолгу оставался один, и женщина тревожилась, что он может замёрзнуть.

Наступил вечер перед Рождеством. Чтобы пробраться к туалету, ей пришлось чуть ли не тоннель прорыть в снегу. Щенка нигде не было видно. Он не показался из ямы, он не выполз из туалета.

– Рэм! – звала она, перекрикивая завывания ветра. – Рэм, где ты?

Обошла вокруг туалета, стала подниматься на холм. И вдруг услышала лёгкое, почти неслышное за метелью повизгивание. Бедный щеночек провалился в сугроб и не мог из него выбраться, сил не хватало. Снег набился ей в сапоги, в карманы полушубка, даже волосы, выбившиеся из-под шапки, были в снегу, но она пробиралась к нему, яростно вминая снег и прокладывая себе дорожку…

Когда она с Рэмом была уже у самых своих дверей, откуда-то появилась Альма, догнала их, стала передними лапами ей на грудь, обнюхала Рэма, убедившись, что он жив-здоров, а потом развернулась и стала уходить. Один раз обернулась, словно попрощалась с сыном.