На его красивом лице залегли тени, а под глазами появились фиалковые круги. В гостиной было достаточно темно, потому что установленные пару лет назад электрические лампы не справлялись с освещением этой огромной комнаты, а заниматься проведением дополнительных проводов для новых ламп графу Янесу было попросту лениво. Оттого после получасового пребывания в этой комнате всегда очень сильно хотелось спать.
Йоханн не ответил. Лука прикрыл глаза и о чем-то задумался, причем так сильно, что не заметил, как течение мыслей плавно понесло его в царство сновидений.
– Вот черт! А я ведь думал, что за эту партию смогу отобрать все твои фишки! – воскликнул Йоханн.
Лука очнулся и огляделся, словно забыв, где находится. Он успел задремать на пару минут и решил, что пора отправляться в постель.
– Не сегодня, – пробормотал он. – У тебя ещё будет уйма времени на это. А сейчас я, пожалуй, пойду.
Он поднялся, оправив идеально сидящий чёрный пиджак, и двинулся к выходу.
– Стой, ты куда? – спросил Йоханн, явно настроенный на ещё одну игру.
– Лягу спать пораньше, а то завтра придётся рано подниматься на охоту, которую затеял твой отец.
– Да уж, – согласился Йоханн. – Я терпеть не могу охоту. Но все же нужно иногда порадовать старика, а то потом он проест всю плешь! Что ж, доброй ночи, друг мой. А я ещё посижу тут и побездельничаю.
Лука распрощался с Йоханном и отправился на третий этаж, в крыло для гостей, где в его распоряжение была отдана огромная спальня. Йоханн ещё какое-то время сидел в гостиной и в безмятежной тишине тасовал карты. За окном уже было очень темно. Кое-где маячили тени деревьев, но в основном весь вид был заволочен плотным туманом. Что ни день – так шато Фантомпаласт тонет в серых туманах, которые наплывают со стороны леса.
«Наверняка из Германии, – думал Йоханн. – И названьице у нашего дома подходящее. Не зря же с немецкого оно переводится как «Призрачный дворец». И почему я раньше этого не понял?..»
Йоханн плохо знал немецкий, несмотря на то, что он был одним из официальных языков в Волкенбурге. Большинство населения страны говорило на французском. Йоханн все думал, что надо заняться изучением немецкого, но никак не мог до него добраться – то неожиданно пришлось учить английский, то итальянский, то латинский. С языками Йоханн и так не очень дружил и на каждом говорил коряво, долго подбирая подходящие слова. Трудно представить, как бы в его голове все перепуталось, если бы он стал учить еще и немецкий.
Йоханн недолго сидел, перемешивая карты и задумчиво гипнотизируя вид из окна. Он поднялся, приказал слуге прибрать покерный набор и устремился на кухню, где втихую выпил бокал вина и умял ещё одну порцию десерта.
После он со спокойной душой побродил по первому этажу, рассматривая картины великих мастеров и размышляя о собственной работе, пока еще незаконченной, которую он стремился сделать ничуть не хуже. Это было огромное полотно, заполненное аристократами, которые сидели за большим столом, ломящемся от разнообразных десертов, и вели оживленную беседу о социализме.
«Не дай Господь такому случиться в Волкенбурге! – думал Йоханн. – Если революция все же нагрянет, то что случится с этим прекрасным шато?..»
Идеи революционеров висели над аристократией как Дамоклов меч. Свой дворец Йоханн любил всей душой и готов был в любой момент вооружиться и встать на его защиту, как средневековый король, защищавший свою крепость. Опасения на этот счёт он выражал через искусство, создавая картины в мрачных оттенках, вдохновившись стилем Гойи.
После прогулки по залам дворца Йоханн решил, что готов лечь спать. Когда поднимался по широкой, устланной красно-золотым ковром лестнице с коваными перилами, услышал над головой странный скрип. От этого его охватило раздражение: кто там бродит, нормальные люди в такое время уже готовятся ко сну.
Йоханн добрался до третьего этажа. В коридоре было очень темно, и он брел вслепую. Неожиданно рядом снова что-то скрипнуло, а лицо окатил поток холодного воздуха, пропитанного запахом сырой листвы.
– Вот умники! Зачем раскрывать окна? – крикнул он неизвестно кому, заметив в конце коридора настежь открытое окно с колышущимся призраком занавесок.
Ни одного слуги поблизости не было, и Йоханну пришлось самостоятельно закрывать окно. Ветер дул ледяной и загонял во дворец облака тумана, которые тут же таяли, оседая серебристым бисером на ворсе ковра. Когда с окном было покончено, Йоханн развернулся и отправился в свою комнату.
Холодный ветер вновь просвистел и брызнул ему в лицо. Йоханн нервно огляделся по сторонам – на этот раз все окна и двери в комнаты были закрыты.
Странно.
Не желая придавать этому значение, Йоханн кинулся к дверям спальни и заперся на замок. Он даже не вызвал своего камердинера и переоделся сам, скинув одежду на пол, – Карл все равно придет перед сном, откроет дверь своим ключом и все здесь приберёт. Разобравшись с ночным халатом, Йоханн нырнул под балдахин широкой кровати. Сердце отчего-то неистово стучало, словно происходило что-то ужасное.
Наверное, ветер ему просто показался. Последний бокал вина был явно лишним.
Такое объяснение его вполне устроило, Йоханн прикрыл глаза и расслабился.
Засыпая, он чувствовал лёгкий запах сырой листвы.
***
Жизель Фабре, камеристка Фелисите, помогла юной хозяйке распускать волосы и вытаскивала из её замысловатой прически серебряные шпильки, увенчанные драгоценными камнями.
– Разбуди меня завтра рано и принеси костюм для верховой езды. Я тоже пойду на охоту. И пусть мне приготовят моего коня Каннели, – распорядилась Фелисите.
– Хорошо, мадемуазель, – отозвалась Жизель.
Они сидели перед туалетным столиком – точнее, Фелисите сидела на мягком табурете, а Жизель стояла позади нее, – и глядели друг на друга через зеркало в позолоченной оправе. Фелисите была стройной черноволосой девушкой семнадцати лет. Она всегда уделяла большое внимание внешнему виду, а когда в доме стал гостить мсье Лука, то прихорашивалась в разы усерднее. Ей хотелось выглядеть идеально —отутюженный наряд, безукоризненная прическа, очищенные украшения, замаскированные пудрой дурацкие веснушки на носу. Добиться такого туалета ей помогала её любимая камеристка.
Жизель работала у Янесов уже пять лет. Когда она впервые появилась в этом доме, двенадцатилетняя Фелисите ее невзлюбила. Прошлая камеристка, взрослая толстая тетенька с кротким нравом, нравилась ей куда больше, чем двадцатилетняя белокурая девушка с задорным огоньком в глазах. Но прошло несколько месяцев, и Фелисите поняла, что с Жизель куда интереснее. Новая камеристка была молода и понимала, что нужно девочке. Более того, она гораздо лучше разбиралась в нарядах и косметике. Жизель делала прекрасные прически, подбирала косметику в тон наряду, а украшения в тон косметике. Еще она всегда вовремя заправляла кровать и каждый вечер меняла печенье на прикроватном столике, которое за день успевало высохнуть. Фелисите была так довольна ей и так к ней привязалась, что теперь даже не представляла, как раньше без неё обходилась.
– Ваша сестра тоже поедет? – осведомилась Жизель, укладывая шпильки в резную шкатулку из красного дерева.
– Нет, – ответила Фелисите. – Она сказала, что такие развлечения ей не по душе. Моя сестра вообще особа своеобразная. Как тебе кажется?
– Мы с камеристкой мадемуазель Мари живем в одной комнате, и та в ней просто души не чает.
– Ну, а ты что о ней думаешь?
– О мадемуазель Мари?
– Да.
– Мне она кажется очень милой. Все, я закончила, – сообщила Жизель, раскинув волосы Фелисите темным водопадом по плечам.
– Отлично, – одобрила Фелисите, оценив свое отражение, а после подскочила к кровати и утонула в мягких простынях.
– Я вам еще понадоблюсь?
– Нет, можешь идти.
– Доброй ночи, мадемуазель, – сказала Жизель и, убедившись, что хозяйка как следует укрылась одеялами, погасила желтоватый электрический свет.
Почти весь дом уже спал, и Жизель в одиночестве брела по темным коридорам второго этажа. Когда она только приехала в этот дворец, ей было очень жутко возвращаться в крыло для персонала одной. Все время раздавались какие-то страшные звуки – то что-то печально завоет, то что-то заскребется по стенам или зашелестит сухой бумагой. Каждый раз казалось, что из-за угла вот-вот покажется привидение и утащит ее в недра дома, куда-нибудь в подземелье, и она так и останется там одна, никому не нужная, и помрет от голода, холода или страха.
Со временем она привыкла к этому – во всяком случае, со временем можно привыкнуть и не к такому, – и поняла, что воет – всего лишь ветер, а шуршат и скребутся – просто ветки деревьев с жесткой листвой.
Вот и сейчас под такой пугающий, но уже привычный ансамбль звуков Жизель добралась до лестницы и спустилась вниз.
В крыле для персонала было оживленно: работники стремились скорее закончить работу и добраться до теплых кроватей, чтобы забыться беспокойным коротким сном. Кухарки домывали последнюю посуду, горничные протирали насухо тарелки, а лакеи прибирали подносы и скатерти.
Жизель прошла в кухню, налила себе стакан теплой воды и присела отдохнуть рядом со своей подругой Кирстен, которая была камеристкой мадемуазель Мари.
– Что, мадемуазель еще не легла? – поинтересовалась Жизель.
– Нет, – отозвалась Кирстен. – Она так и сидит в башне. Когда я приходила туда, она сказала, что ляжет через час, но прошло уже два, а она так и не звонит.
– Пойди к ней, узнай, все ли хорошо, – посоветовала Жизель.
– Думаешь, стоит? – с сомнением спросила Кирстен.
– Да. Не дай Бог, что случилось. Ты должна была проверить ещё час назад.
Кирстен была новенькой, поэтому Жизель давала ей советы и помогала осваиваться на новом месте. Иногда она поправляла ее неправильно сидящий чепец, убирала на место метлу, которую Кирстен почему-то всегда ставила не туда, а однажды вовсе взяла ее ошибку на себя и ответила за нее перед экономкой. За это Кирстен была очень благодарна ей и решила, что если помощь когда-нибудь потребуется Жизель, то сделает все возможное, чтобы помочь такой доброй и самоотверженной девушке.
– Не везет вам обслуживать мадемуазелей, – заметил Карл, камердинер Йоханна. Он все это время сидел на другом конце стола и сортировал белые воротники, поэтому девушки даже не думали, что он слушает их разговор. – Мсье Йоханн сам переоделся и уже упал в кровать. Мне оставалось только прибрать одежду.
– Тогда я пойду снова к мадемуазель Мари, – сказала Кирстен, поднимаясь и отряхивая фартук от несуществующих пылинок.
Под ободряющую улыбку Жизель она покинула кухню и растворилась в коридорах дворца.
– Как вам работается под началом Эмиля? – решила поинтересоваться Жизель у Карла. – То есть под началом мсье Леру.
– Неплохо, на самом деле, – отозвался тот, складывая воротники в коробку. – Вот только он слегка зазнается. Надо же – лакей стал дворецким! Да еще и такой молодой! Он ведь младше меня на год – ему всего двадцать шесть. Естественно, он гордится собой.
– Очень жаль старого мсье Бертье. Но что поделаешь, однажды и мы все умрем.
– Жизель! – раздался грозный голос за спиной. Девушка подпрыгнула от неожиданности, едва не разлив воду из стакана. – Ты доделала работу?
Это была экономка мадам Бланк, которая держала своих горничных в ежовых рукавицах. С такой строгой начальницей ни одна служанка не могла расслабиться, а из-за того, что та любила подкрадываться со спины и кричать прямо в ухо, все камеристки ходили дерганые и вздрагивали от каждого громкого звука.
– Почти, – ответила Жизель, стараясь не подавать виду, что её застигли врасплох. – Мне осталось только приготовить костюм для верховой езды мадемуазель Фелисите.
– Тогда займись делом, потрепаться с Карлом можешь и позже. А вы, Карл, не просиживали бы штаны, а убрали бы грязные бокалы, которые граф оставил на столике в гостиной.
– Я их уже убрал, – сухо ответил тот. – И вообще, я подчиняюсь не вам, а мсье Леру.
– Мсье Леру отправился в город, а пока его нет, вы работаете под моим началом!
– Мсье Леру уже здесь, – ответил кто-то, выныривая из глубины коридора. Это был дворецкий мсье Леру собственной персоной. – Карл, если ты все сделал, можешь идти спать. И не слушай мадам Бланк, ты ей ничего не должен.
– Да как вы смеете! – возмутилась экономка.
– Я лишь пытаюсь ограничить вашу безраздельную власть над персоналом, которую вы узурпировали, когда здесь работал мсье Бертье. Вы воспользовались тем, что старик уже немощен, и стали полноправной хозяйкой кухни. Но нет! Лакеи не обязаны вам подчиняться. Они должны подчиняться мне, и отныне только так и будет.
– Посмотрим, к чему это приведет, мсье Леру, – пригрозила экономка. – Вы еще ничего в этом не смыслите. Проработайте столько же лет, как я, и тогда будем на равных!
– Если вы думаете, что в силу своего возраста я ничего не понимаю, то вы сильно ошибаетесь.
Жизель и Карл с открытыми ртами следили за их перепалкой. Когда старый дворецкий мсье Бертье тут работал, мадам Бланк и правда захватила власть и стала командовать не только горничными и кухарками, но и лакеями. Мсье Леру – тогда он был просто Эмилем, первым лакеем, – это очень не нравилось. Сейчас, заняв такую высокую должность, он наверняка намеревался навести здесь порядок и поставить наглую экономку на место.
– Так и будешь сидеть сиднем, Жизель! – воскликнула мадам Бланк, решив перекинуться на свою подопечную.
На морщинистом лице экономки выступили красные пятна, и Жизель решила, что лучше уйти, дабы не испытать на себе её праведный гнев.
– Нет, я уже иду, – поспешно сказала девушка и отправилась в прачечную, чтобы не только заняться костюмом мадемуазель, но и избежать неприятного общества мадам Бланк.
Экономка кинула на дворецкого полный неприязни взгляд, крутанулась на каблуках и, прошелестев черными юбками, отправилась в свою комнату.
До Жизель донёсся разговор из кухни.
– Граф уже лег? – обыденным тоном осведомился мсье Леру, будто сейчас ничего не произошло.
– Мсье Вермер недавно отправился в его комнату, – сказал Карл. Мсье Вермер был камердинером графа. – Думаю, он как раз ложится.
– Завтра охота. А еще приезжает графиня де Гришар. В половине шестого вы с Матье должны быть на ногах, так что не засиживайся и иди спать. – В голосе дворецкого слышалась забота, которая Жизель поразила – мсье Леру и правда печется о своих подопечных.
– Да, мсье.
Карл подхватил коробку с воротниками и догнал Жизель, чтобы отнести их в прачечную.
– Я с тобой, – оповестил он.
Жизель обернулась и с грустью сказала:
– Везет, что мсье Леру не помыкает вами.
– Он довольно прогрессивных взглядов и не считает, что все слуги должны быть рабами.
Они прошли в маленькое помещение, где на полках лежали стопки отутюженных и накрахмаленных скатертей, а на длинной вешалке, тянувшейся вдоль одной из стен, висели свежие наряды и костюмы. Карла поставил коробку с воротниками на тумбу, а Жизель достала запечатанный в кофр костюм для верховой езды и повесила ближе к двери, чтобы завтра забрать.
– Это все, что тебе нужно было сделать? – удивился Карл.
– В том-то и дело. – Жизель развела руками. – У меня все костюмы в идеальном состоянии. Я ушла, лишь бы мадам Бланк не изливалась ядом. Она, видно, думает, если усложнять себе работу, то она будет сделана лучше.
Жизель без стеснения могла пожаловаться Карлу. Он был первым, с кем она здесь нашла общий язык. По доброте душевной Карл помог ей освоиться на новом месте. Он всегда успокаивал ее и просил не воспринимать слова мадам Бланк близко к сердцу – старушка живет, как привыкла, а перевоспитывать взрослого человека гиблое дело. Поначалу из-за придирок экономки Жизель даже подумывала найти другую работу, но Карл ее отговорил. Возможно, сама судьба сблизила их, чтобы Жизель здесь осталась.
Вот только чем обернется для нее жизнь во дворце, узнать еще предстояло.
***
– Мадемуазель Мари? – позвала Кирстен, проходя в круглую комнатку на вершине башни, из которой Мари сделала собственный читальный зал.
Камеристка застала свою хозяйку спящей на широком подоконнике: она сидела на мягких подушках, склонив голову на бок, и едва слышно посапывала. На ее коленях свернулась в клубок черная кошка по прозвищу Снежинка (Мари любила подобные шутки), а на кошке, словно одеялом, лежала раскрытая книга.
– Мадемуазель? – позвала Кирстен чуть громче.
Мари подскочила, испугав Снежинку. Кошка ураганом бросилась вниз и унесла за собой книгу, которая прошелестела страницами и упала Кирстен под ноги. Камеристка подняла её, аккуратно расправила страницы и положила на полку дубового книжного шкафа, где Мари собирала библиотеку.
