Лавердо
Максим Румянцев-Урманский
Фабула повести петербургского автора Максима Румянцева-Урманского развивается в двух временных слоях: в пятидесятые годы прошлого и в начале этого века. Ленинградский Политехнический институт. Студенческие годы. Герои – в водовороте личных проблем: карьера, любовные треугольники, предательства, друзья. Они не осознают, что страна – на идеологическом сломе. Спустя полвека герои встречаются и видят перипетии былого через призму философских категорий.Для читателей, любящих психологическую прозу.
Лавердо
Максим Румянцев-Урманский
Корректор Галина Бекмамбетова
Редактор Анна Гутиева
Дизайнер обложки Антон Староверов
© Максим Румянцев-Урманский, 2024
© Антон Староверов, дизайн обложки, 2024
ISBN 978-5-0064-0742-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
ЛАВЕРДО
Пусть ложь сердец прикроют ложью лица.
Вильям Шекспир
Инспектируя антресоль в квартире, я наткнулся на общую сорокавосьмистраничную тетрадь в мятой выцветшей обложке. Стряхнул пыль, открыл титульную страницу. Тезисы Канта и Гегеля, рисунок с трещиной по плотине. Комок подкатил к горлу: ба-а, так это ты, свидетельница страстей полувековой давности! Эх, где ты, наша юность? Как давно ты скрылась за поворотом! – риторические вопросы потекли сами по себе. – Да и была ли ты?
Я слез со стремянки, подошел к окну. Привычный вид во двор расплылся. Может, это слезы сбили старческую оптику, может, память выстроила в ряд картинки былого, а может, просто порыв ветра сильно качнул клены Политехнического парка. Кто ответит?
Альма-матер – известная в стране как Питерский Политех, а если точнее, гидротехнический факультет вышеназванного вуза – взращивала из нас проектировщиков плотин. Однако кроме главной институт ставил перед собой и другую цель: инженер-технарь должен знать марксистско-ленинскую философию. Без нее он не сможет трудиться на совесть.
Шел семестр, когда нам разжевывали постулаты диалектического материализма. В XXI веке это понятие стало анахронизмом, но в пятидесятые годы предыдущего столетия признаться в незнании диалектики не рискнул бы ни один выпускник вуза. Что не отменяло нулевое понимание самих философских законов большинством инженеров советской державы.
Философию читал моложавый доцент лет тридцати, в мятом пиджачке и узких роговых очках, со скошенным подбородком. Та судьбоносная лекция поначалу текла по дежурному руслу: флегматично бубнил доцент, время от времени что-то чирикал мелом на доске, вяло почесывая подбородок. Слушатели скучали, большинство тихо занималось личными делами. Один студент, звали его Сеня Кашин, мирно спал. Такие «дежурные» лекции нет-нет да наводили на истинно философский вопрос: неужели всех устраивает нелепица, когда один только делает вид, что трудится, а остальные не против такой имитации? Единственное, что беспокоило участников сговора, – лишь бы их молчаливую сделку не раскусила некая третья «высокая» инстанция.
Кашин заснул так сладко, что издал явственный храпок. Сенин храп вместил и скуку, и сарказм, и равнодушие. По аудитории прокатился смешок. Доцент отдернул руку от подбородка, с недовольной миной положил мел, обтер пальцы тряпкой и степенно стал подниматься по амфитеатру. Сосед, дабы предупредить конфуз, толкнул спящего Кашина плечом, но так неудачно, что бедолага упал со скамьи в проход, ударился о ступеньки, из уха потекла кровь. Девичий визг, грохот крышек от парт, оханье – студенты повскакали с мест, кто-то взгромоздился на скамьи, чтобы лучше разглядеть происшествие.
– Извините, я тут упал, – Сеня вскочил, заморгал глазами, потер ухо. – Ой, кровь пошла.
– Коллега, если вы не высыпаетесь дома, то зачем ходить в институт? – академическим тоном спросил философ. – Храпели бы себе в радость на общежицкой койке.
– Извините, пожалуйста. На кровати, конечно, удобнее, но Валентина поставит прогул, – Кашин показал в сторону старосты потока.
– Строгая у вас староста. А такое, с разрешения сказать, присутствие – разве нельзя интерпретировать как прогул?
– Он во сне лучше запоминает, – пошутил кто-то из студентов.
– Тушка здесь – не прогул. Не придраться, – подхватил другой.
– Он на лекциях скучает, зато штудирует учебник философии по ночам, вот и не высыпается, – сострил третий.
– Что?! – доцент болезненно среагировал на последнюю шутку и, приблизившись к Сене, спросил доверительным тоном: – Вы скучаете на моих лекциях?
– Если честно, то да. Я вообще мало понимаю в философии, – последовал бесхитростный ответ. – Но, уважаемый товарищ, вы не расстраивайтесь: мне на всех занятиях скучно.
Все напряглись. Кашин в потрепанной курточке с рукой, прижатой к уху, явно не хотел обидеть преподавателя.
– Товарищ… Вы даже не запомнили, как меня зовут, – доцент закашлялся. – Идите в медпункт, у вас кровь течет.
Казалось, лекция сорвана: очки съехали на кончик носа, молодой преподаватель растерян. Но нет – философ вынул из очечника фетру, протер линзы, вернулся к доске и продолжил. Правда, голос его дрожал, мел в руках крошился.
Через неделю оба участника неприятной сцены пришли преображенные. Доцент купил новый двубортный пиджак, завязал яркий галстук. У Кашина не хватало денег на новую куртку, но он стрельнул у друзей чистую рубашку. Загодя занял место в первом ряду, достал общую сорокавосьмистраничную тетрадь с яркой обложкой, поправил ватку в ухе и приготовился конспектировать.
– Коллеги, вы, надеюсь, помните мысль Канта: не надо рассматривать другого человека как средство для достижения своих желаний? – непривычно громко начал лектор, когда все студенты расселись.
– А как его рассматривать? – вдруг вырвалось у Сени.
– Как движение к конечной цели, – философ подошел и приятельски похлопал Кашина по плечу. – Ошибок не избежать, но решения будут осмысленнее, если работаешь не только для себя, но для всего человечества.
– Ух! Для всего человечества! Это реально?
– Например, случившийся казус на предыдущей лекции навел меня на такие размышления. Я читаю вам философию не для того, чтобы сеять в ваши запудренные головки разумное-вечное. Нет. От меня этого требует кафедра. А вы ходите не внимать философские категории, которые помогут изменить мир, а чтобы получить зачет, а не прогул. Так?
– Так! – поддакнул Сеня, одновременно конспектируя Канта в свой гроссбух.
«Так!» – подумал и я.
– Вот именно! – философ продолжил в непривычной для себя манере. – Коллеги, но я хочу поговорить не о Канте, а вспомнить Гегеля с его диалектикой. Помните «гегелевскую триаду»?
– Нет.
– Тезис – антитезис – синтез. Течет себе большая, мощная река, всё спокойно – это тезис. Но нет перспективы – мало дает она пользы: рыбакам развлечение да путь для лодочников. Противоречие. И люди придумали перегородить реку, построить ГЭС. Я подумал, что вам, гидротехникам, такая аналогия будет близка. Вроде у реки появилась новая перспектива. Это антитезис. Построили. И река течет, и электричество людям дает. Это синтез. Одновременно это уже новый тезис. И у него есть свое несовершенство.
– Какое может быть несовершенство в плотине? – подал голос один из головастых студентов. – Нас учат, что наша работа приносит людям только пользу.
– Вас учат правильно, но без учета диалектики. Вот, например, вы слышали, новый проект: хотят перегородить Обь в низовьях. Построить ГЭС, чтобы обеспечить электричеством всю Западную Сибирь. Отличная идея. Но! Геологи считают, что там есть огромные залежи нефти. Водохранилище зальет миллионы квадратных километров. Где уж тут бурить? Вот и противоречие. Вот и антитезис.
– А какой может быть синтез? Надо чтобы и нефть, и ГЭС, – искренне удивился Сеня. – Я вот читал…
– Сеня, ты умеешь читать? – сострил головастый студент.
Все засмеялись, но доцент взял уже шефство над Кашиным.
– Не надо ерничать. Хороший вопрос. Это новая ситуация. Приходится человечеству искать решение. Каков будет синтез, чья точка зрения победит – будете решать вы, молодое поколение. Например, добыть нефть, построить не ГЭС, а ТЭЦ на нефти. Конечно, для жителей Западной Сибири начнется новый уклад. Надо рассчитать все плюсы и минусы. И потом вкалывать, много пахать. Всё не просто. Запомнили последовательность? Старый статус-кво, потом инновация, потом мучительная интеграция и, наконец, новый статус-кво. Точнее – это не окончательное состояние, такое чередование будет постоянно.
Сеня вывел на титульном листе тетради большими буквами «тезис – антитезис – противоречие – синтез!» и нарисовал плотину.
– Не совсем понятно.
– Чего не понятно?
– Сами себе создаем сложности. Зачем? – Сеня окончательно осмелел.
– Помните законы диамата? Противоречия ведут к изменениям. Противоречия есть всегда. Если вы сами не внесете изменения, их внесут другие. Прогресс отменить нельзя. Муки выбора. С этим-то вы сталкивались. Нынешнее положение вещей вам не нравится. Взвесили для себя – идти вправо или влево. Выбрали. Потом снова не нравится. Опять муки выбора.
– А если бы геологи не нашли нефть в Сибири – какое противоречие? Какие муки? – головастому студенту не понравилось, что солирует в разговоре дуралей Кашин. – Стоит ГЭС и работает.
– А у вас как проектировщиков разве нет дилеммы – сделать прочную плотину и экономичную – меньше затратить бетона? Ведь нужно экономить деньги народного хозяйства. Вы спроектировали по минимуму прочности и ошиблись. А после паводка вода надавила на дамбу – пошли трещины.
– Это записывать в конспект? – спросила девушка, которая визжала, она и оказалась той старостой Валентиной, которая отмечала присутствующих. – Про статус-кво вы будете спрашивать на экзамене?
– Про это вас спросит жизнь. Не я. И не только сопромат вам поможет в работе, но и философия. Не проспите эту науку.
– А я и сопромат еле-еле на тройку сдал, – посетовал Кашин.
Все опять засмеялись. Улыбнулся на этот раз и доцент.
– А как связана гегелевская триада и Сенин… случай? – осмелела и Валентина, не побоявшаяся выглядеть непонятливой.
– Например, не отмечать отсутствующих на моей лекции, – усмехнулся доцент. – Скучная лекция – так мне проще. Вам пропускать нельзя – накажут. Тезис. Но есть моя профессиональная гордость. А вам жалко зря потраченного времени – слышен храп. Антитезис. Налицо противоречие. Синтез – можно пропускать, но учить философию дома, и сдать экзамен по-любому. А я постараюсь, чтобы вам стало интересно. Через призму диалектики поймете всё, что случится с вами.
– То есть можно не ходить на лекции? – обрадовался Сеня и провел жирную трещину на рисунке плотины.
– Да.
Студенты радостно зашумели. Валентина несколько расстроилась, потеряв статус грозного вахтера.
– Да, важный нюанс! – философ зажал ладонью подбородок и продолжил почти заговорщическим голосом: – Не забудьте! После инновации грядет хаос. Обязательно будет хаос! Это любопытнейший моментец. Когда старый статус-кво сломан, а интеграция еще не началась. Тогда необходимость перемен и случайность нового пути уравниваются. Легкая пушинка перевешивает одну из чаш весов. Вдруг начинается бифуркация. Река не течет от истока к устью по прямой. А это, казалось бы, с точки зрения закона экономии энергии – самое естественное. Река петляет. Бред! Но такова реальность. И меняет русло не один раз в жизни, а постоянно. Каждый раз через случайную бифуркацию. Так и в социальных системах. Спонтанный выбор индивида может повлиять на исход тенденций общественного уровня. Вот ваш коллега случайно разбил ухо, а мы поменяем ваше мировоззрение. Бифуркация? Бифуркация.
Лекции по диалектическому материализму потекли по другой долине: стали интереснее, с примерами из мировой истории. Но посещение снизилось – в мозгах студентов свобода выбора победила философские категории. Только Сеня не пропустил ни одного занятия и стал «героем семестра». Единственный минус – доцент не успел прочесть всю программу – много времени ушло на лирические отвлечения. За что и получил, как потом доложила всезнающая Валентина, нагоняй от руководства кафедры. Вот такой получился синтез.
А у Кашина новый статус-кво оказался лучше. Говорили, что, несмотря на все старания, он на экзамене отвечал невпопад, но философ поставил ему «хорошо». Из общего человеколюбия.
В конце того семестра я умудрился сильно простудиться, сдавал сессию позже других. И попросил у Сени конспект, чтобы подготовиться к экзамену по философии. Гроссбух так и остался у меня. Прошло полстолетия. Антресоль, никому не нужная общая тетрадь, комок, подкативший к горлу, поплывший вид на парк.
Я пошел в ванную, промыл глаза. Вышибло лицо доцента, остались лишь узкие роговые очки и скошенный подбородок. Не запомнил я и фамилию (Сеня записал только имя-отчество – Михаил Иванович), но метаморфоза в лекциях сразу всплыла в памяти. Больше такие самокритичные преподаватели нам не читали. Да и вообще редко встречались на жизненном пути люди, готовые публично признать ошибки, хотя диалектика кричит, что мы сотканы из противоречий. Но кто ее понял, эту науку?
Сам Сеня – образчик парадокса. На сторонний взгляд, ущербная, хоть и незлобивая овечка в стаде, с возможностями – от земли не видно. Предел мечтаний – водитель грузовика в деревне и бутылка водки после бани по субботам. Но такой судьбе противостояла несгибаемая крепость русской провинциальной натуры. И она оказалась крепче обделенных стартовых возможностей – Сеня стал хорошим инженером.
* * *
Когда же мы с Кашиным виделись в последний раз? Кажется, это было в 2000 году. В новой столовой за Химическим корпусом. Да, точно – юбилей выпуска 1960 года.
Тогда на входе в Главное здание висела вывеска: «Санкт-Петербургский Технический Университет». Но обыватель не изменял вековой традиции и в разговорах называл наш вуз по старинке – Политех.
Большие окна столовой иллюминировали ярким светом. Выпускники надели лучшие свои гардеробы. Организовать такой банкет – дело не простое. Но комсорг (в прошлом) Павел Знаменов справился. Узнал телефоны, дважды всех обзвонил по списку, собрал деньги, договорился со столовой, закупил алкоголь. Вечеринка разгонялась. Стадия узнавания забытых лиц: «ой, ты ли это?!», «как я рад тебя видеть!», «сохранил старые гримасы, курилка!» – перешла в подбадривающе-льстивую: «хорошо выглядишь», «всё молодеешь», «всё такой же, только поседел». Подгребли опаздывающие, расселись за столами. Павел не изменившим ему зычным басом предложил выпить «за здоровье, несмотря на седьмой десяток». Ему тут же попенял Шура, душа (в прошлом) курса:
– Ну, комсорг, начал за упокой! Какое здоровье в наши-то годы! Давай выпьем за наших девушек! Они прекрасны. Как и сорок лет назад!
– Ха! Шура, лукавишь. Хочешь за здравие, а чего сам брякнул «сорок лет назад»? – парировал Павел.
– Молодец, Паша! Верно подметил. Не зря тебя звали правдоруб, – начался забытый обмен остроумными подколами.
