– Их ещё Принц ставил, – пояснили мне. – Или даже его отец.
– Отец Маленького принца? – переспросил я, улыбаясь. – Сент-Экзюпери?
– Нет, вы меня не понимаете… Что, думаете, я из ума выжила? С ежом разговариваю, скамейки у меня принцы ставят…
– Господь с вами, Дарья Аркадьевна! – испугался я. – Ничего я такого не думал… Просто что мне вообще предполагать, если вы ничего не рассказываете про своего Принца? Обещали ведь при случае.
– Меня тоже можно без отчества… Так вы и не спрашивали!
– Сейчас спрашиваю.
– Лучше я первая спрошу: вы, наверное, не просто так приехали? Вы… посоветоваться хотели?
– Верно – и снова вы читаете мысли!
– Неправда, неправда, зачем смущаете девушку? Рассказывайте, что у вас стряслось! Только подождите: схожу в дом, возьму плед. Вам принести другой, не нужен? Холодный июнь, не припомню такого.
Хозяйка дома быстро вернулась и, укутавшись в плед, уставила на меня свои внимательные зелёные глаза.
5
Я вкратце пересказал все события той субботы, начиная с письма Карлуши и заканчивая сказкой про барона Мюнхгаузена, скормленной Мефодьеву и рабе Божией Кристине. Слушая мою сказку, Дарья с трудом удерживалась от улыбки.
– Что? – покаянно спросил я, закончив. – Вы считаете, что я дурно поступил?
– Ничего я не считаю, ничегошеньки…
– Мне нужно было дать ей шанс?
Дарья пожала плечами – или, может быть, просто зябко передёрнула ими.
– Давать или не давать ей шанса, вы уж, пожалуйста, сами решите: я не сводница и не разлучница. Но сказки рассказывать вы умеете!
– Уж не знаю, радоваться или огорчаться… А про Карлушу что скажете?
– Напишите мальчишке, найдите ласковое слово, – серьёзно посоветовала мастерица. – Глядишь, и доброе дело сделаете. Сколько ему, говорите: шестнадцать? Как нужно человеку в шестнадцать-семнадцать лет такое слово! Мне самой было только семнадцать лет, когда…
– Когда?
– …Когда я услышала такое слово – и больше, чем одно слово, гораздо больше!
– От того, кого вы называете Принцем?
– От кого же ещё? Но я… лучше расскажу вам сказку, хорошо? Мне, во-первых, понравилась ваша. Во-вторых, хочется знать, как много вы угадаете в моей и что поймёте…
Сказка о Принце и Розе
В некотором царстве, в некотором государстве имелся Сад, а в нём – цветочная Клумба.
Сад регулярно навещали Садовники: они формировали кусты своими ножницами и исправно вносили в землю нужное количество перегноя и минеральных веществ. По-научному их труд назывался питанием стебля, или «оси», иначе говоря, «в-ось-питанием». Цветы томились, обсуждали новости Клумбы, плели свои мелкие интрижки. Так делают все цветы испокон веку. Наши Цветы, почти все, только-только готовились цвести, а цветку перед цветением лезет в его очаровательную головку много глупостей.
Росла в том саду прекрасная, ещё не раскрывшаяся Роза…
– …И этой Розой, конечно, были вы!
– С чего это вы взяли? – Дарья почти обиделась. – Не была я Розой никогда, ни единого дня в своей жизни! Я была на той клумбе куда более скромным цветком… И вообще: если вы будете прерывать, я перестану рассказывать!
– …Роза – и к нашей Розе повадился прилетать большой чёрный Жук.
«Я вовсе не Жук, – заявлял Жук. – Я – Шмель! Всем прочим я не понятен, но ты – особенная, и ты будешь моей избранницей!»
Другие Цветы качали головками, видя такое безобразие, но Садовникам жаловаться не спешили.
Выросло на той клумбе и ещё одно растение с двумя бутонами на двух разных стеблях от одного корня. Первый бутон уже раскрылся, и каждый видел, что перед ним – обыкновенный Василёк, с осуждением поглядывающий на другие цветы за их «излишнюю красивость». А второй никак не хотел раскрываться. Внутри второго бутона таился Страстоцвет. Как попал Страстоцвет в холодную северную страну? Отчего вырос от одного с Васильком корня? Бог весть! Сказка об этом не говорит.
Так продолжалось до тех пор, пока в Сад не пришёл Принц.
Явился он в простом фартуке Садовника, из тех, что щёлкают своими ножницами и вносят в землю скучное в-ось-питание. Но Роза услышала шаги Принца – и затрепетала.
Опознал Принца и Жук – и каждый день жужжал всё громче, всё недовольней. Жук ревниво наблюдал за Розой, а та цвела всё пышнее и пышнее.
Одной весенней ночью Роза призналась Жуку, что любит Принца. На следующий день Жук устроил на Клумбе большой переполох, когда смыл свои жёлтые полоски и гордо заявил: он – не полезный Шмель, а вредоносное насекомое, которое сознательно подгрызает молодые побеги!
Цветы так разбушевались, обсуждая новости, что Розе пришлось бы несладко – если бы Принц осторожно не выкопал её и не отнёс в свой Замок.
Поздним вечером того же дня Роза вернулась в Сад, но злоязычные и завистливые Цветы – Василёк среди них был первым – успели пожаловаться на «похитителя» Главному Садовнику. Главный Садовник решил, что Принца следует изгнать из Сада. Розу её владельцы во избежание новых «краж» переместили в отдалённую оранжерею.
Принц снял свой фартук Садовника и приготовился уйти. Все цветы легли спать под действием навевающего сон тумана.
Но проснулся Страстоцвет, развернул свои лепестки в первый раз и, как было предсказано, уронил блестящую слезу.
«Я не могу быть вашей Розой, да и не хотела бы, – прошептал Страстоцвет. – Но я, как и Роза, знаю, кто вы. Ваше высочество! Позвольте мне быть рядом!»
Тогда Принц волшебным образом отделил Страстоцвет от корня, переместил его в Тайное Убежище и обратил в своего Лиса – ибо так заведено от века, что у каждого Принца есть свой Лис, и никакие законы на свете не способны этому противостоять, включая законы природы. Никто не спохватился о том, что на одном из растений пропал один невзрачный бутон.
Целый месяц Лис оставался у ног Принца, поучаясь царственным наукам.
После же Принц вернулся на свою планету – ведь этим заканчивают все Принцы. Лис же переместился в Замок – тот, где один вечер пребывала Роза.
Так заканчивается сказка.
6
– Ваша сказка звучит чудесно! – признался я. – Только, боюсь, я мало в ней понял…
– Ну, расскажите же, что поняли!
– Попробую… Сад с цветами – это ведь какое-то… образовательное учреждение?
– Угадали! Православная гимназия.
– Что ж, это было несложно… Страстоцвет – вы сами, а Василёк – ваша родственница – верно?
– Верно! Ольга, двоюродная сестра.
– Роза – общепризнанная красавица вашего класса?
– Красавица, так и есть, правда, не знаю, общепризнанная ли… Я ей просто любовалась,[4 - авторская запятая (прим. авт.)] и радовалась за неё! Про других не скажу. Православные девушки имеют, как правило, все изъяны обычных молодых девушек вроде зависти, а сверху добавляется дешёвое, начётническое усвоение своей веры. Оттого красота в нашем одиннадцатом классе была немодной, красивые девушки не обсуждались больше прочих, никто им не подражал…
– В этом, пожалуй, есть и достоинство, а не только недостаток, как думаете? – перебил я.
– Да, – легко согласилась Дарья. – Есть, конечно, и достоинство.
– Красавицу в самом деле звали Розой?
– Да что вы! Немодное имя, что четырнадцать лет назад, что сейчас.
– А настоящего имени Розы вы мне не откроете?
– Нет, Олег Валерьевич, не открою, – улыбнулась собеседница. – В сказках должна ведь быть недосказанность, разве нет? Иначе они становятся былинами или даже хуже – газетными статьями.
– Сложно поспорить… Чёрный Жук, притворявшийся Шмелём, – это ведь мальчишка из вашего класса?
– И здесь вы снова ошиблись! Наша гимназия была женской.
– Тогда кто же? – растерялся я.
– Думайте, гадайте…
– Стесняюсь предположить, но – мужеподобная девушка с, э-э-э… лесбийскими наклонностями?
– Вы говорите, – подтвердила Дарья Аркадьевна. – И рада, что мне не пришлось.
– Неужели в православных гимназиях расцветают… такие вот страсти? – усомнился я.
– Чего там только не расцветает… А я сейчас выгляжу словно клеветник на веру, правда? – она коротко рассмеялась. – В любой однополой школе с общежитием может случиться такое, и не православие в этом виновато.
– Само собой… Неужели ваша Жужелица, или как её там, совершила «публичный каминг-аут», как сейчас принято это называть?
– Её звали На… молчу, молчу! Мне тоже не нравятся англицизмы в русской речи – но совершила, увы! Прямо во время урока…
– Могу вообразить, как это прозвучало в православной школе… Значит, после тарарама, который поднялся, Розочку из гимназии от греха подальше забрали родители, а нового педагога, которого вы называете Принцем, руководство «попросило», – сообразил я. – Но ещё до того Принц и Роза провели ночь вместе…
Собеседница укоризненно подняла брови:
– Разве я сказала «ночь»? Вечер.
– Гм! – хмыкнул я. – Знаете, а ведь можно понять родителей, да и администрацию школы тоже…
– Всех и каждого можно понять в этой истории, Олег Валерьевич, – живо возразила Дарья. – Но я верила тогда, верю и сейчас, что между теми, о ком вы говорите, ничего не случилось, верю как Бог свят!
– Credo quia absurdum? Простите, если это звучит резко.
– Не на чем – но хоть бы и quia absurdum. То, что Бог есть и есть бессмертие души – это, знаете, тоже quia absurdum.
– И вновь соглашаюсь… – я шуточно поднял перед ней ладони. – Больше всего в вашей сказке меня поражает и меньше всего понятно ваше… объяснение с Принцем. Как же вы не ревновали? Простите, Дарья Аркадьевна, что спрашиваю со всей прямотой…
– Ревновала? – даже несколько беспомощно переспросила собеседница – и сидела молча несколько секунд, прежде чем сообразила, о чём я. – О, как вы неправильно всё поняли, Олег Валерьевич! С чего бы мне было ревновать? Я ведь не была влюблена!
– Нет? – поразился я. – Ни даже самую малость?
– Ни даже самой малости!
– Но тогда… как сложно с вами! – пожаловался я, отчасти в шутку.
– Сложно, – подтвердила Дарья с полной серьёзностью. – Только я никому и не навязываюсь.
– Бог с вами, это уж так сказалось… Объясните мне, дураку: если вы даже не были влюблены, то как доверились почти чужому человеку? Чего в нём искали? Почему просили быть рядом?
– Многое зависит от того, поймёте ли вы мой ответ, Олег Валерьевич, – проговорила Дарья, слегка улыбаясь, но грустно. (Я поёжился, так как со всей ясностью в моей голове высветилась мысль: а если не пойму, то мне, чего доброго, сейчас укажут на дверь, вернее, в направлении калитки. И то, зачем тратить время на такую недалёкую персону.) – Как просят быть рядом у чужого человека, в которого даже не влюблены, и зачем? Понимаете ли, есть люди, которые – словно источник живой воды. Может быть, они таким источником являются лишь для трёх-четырёх человек или даже только для вас и больше ни для кого в целом свете! Но вам-то что за дело? И, когда вы понимаете это про другого, всё остальное оказывается нетрудным. И обычные приличия забываются, и нужные слова легко говорятся.
– …При том условии, что ты – Страстоцвет, конечно.
– Пожалуй, – согласилась она. – А я вам хочу напомнить, что страстоцвет назван так по страстям Христовым. Не людским.
Я призадумался, боясь спугнуть новое понимание. Проговорил медленно, осторожно:
– Правдой ли будет сказать, что вы в новом педагоге тогда разглядели того, кто для вас стал духовным учителем? Что отношения с духовным учителем не меряются обычной меркой?
Дарья кивнула, посветлев.
