Ольга Юрьевна Илюхина "Мэри энд Лили"

На утро я решила, что делать мне в деревне больше нечего. Закрыла дом на висячий замок и двинула на автобус. Народу в город ехало немного, и я уселась у окна. Мимо мелькали деревья и дома, в голове вертелись невеселые мысли.

Сколько я себя помню, рядом всегда была Лилька. Она выскальзывала из любой ситуации, как намыленная. Кстати сказать, эти ситуации возникали не без ее участия. Лилька обожала дурачить учителей и одноклассников. В сумочке нашей классной руководительницы, которая вела у нас русский и литературу, энергичной и честолюбивой Валентины Васильевны, постоянно обнаруживались тараканы, которых она на дух не переносила. Все прекрасно знали, что это Лилькины проделки, но никто и никогда не видел, как она их туда подсовывает. В, результате, наша классная перестала оставлять сумочку на своем столе. Регулярно пропадали тетради с контрольными работами, ручки и указки. Необъявленная война началась после одного из родительских собраний. Лилькиной матери было объявлено, что ее дочь непроходимая тупица и лентяйка, способная только на мелкие пакости. Лилькина мама, придя домой, долго плакала и пила валерьянку. Мамины слезки дорого обошлись Валентине Васильевне. Нервы ей Лилька потрепала изрядно. Но, хотя подловить ее было практически невозможно, классная дама охотилась на подружку с азартом борзой собаки. Стоило ей застукать нас на горячем, она тут же устраивала допрос с пристрастием. Я тут же принимала виноватый вид, даже если была ни в чем не виновата. Лилька, напротив, начинала возмущенно вопить и стенать, жалуясь на несправедливые придирки. Под пронзающим насквозь взглядом педагога, я начинала наливаться бурым цветом, а Лилька, глядя честными голубиными глазами, с упоением врала, частенько ссылаясь на свою мать. Классная кисло выслушивала Лилькины врушки и отпускала нас восвояси. Лилькина мать, Антонина Ивановна, во всем и всегда поддерживала свое чадушко. Так что, у классной не было ни малейшего шанса вывести нас на чистую воду. Итогом затянувшейся войны стала тройка по русскому и литературе. Впрочем, по другим предметам троек тоже хватало. У меня аттестат был получше, и родители думали, что я буду поступать в институт. Но Лилька заявила, что если мы настоящие подруги, то должны везде быть вместе. Так что, после школы мы поступили в техникум пищевой промышленности. Я выучилась на бухгалтера, а Лилька выбрала отделение автоматики, надеясь на то, что в группе будут, в основном, парни. Ее надежды не оправдались. Парней было всего двое, а девчонок пятнадцать. Должно быть, все они рассуждали примерно так, как и Лилька. Во всяком случае, двое юношей очень скоро перестали быть холостыми, переженившись на своих одногруппницах. По окончании техникума я осталась работать в Питере, а Лилька выскочила замуж за свежеиспеченного офицера, о чем я уже рассказывала, и уехала хлебать гарнизонную жизнь туда, куда в старые времена приличных людей не посылали. Хватило ее аж на три года. После чего она, ни капельки не изменившаяся внешне, громко хлопая крыльями, вернулась в родное гнездо. Родители наслушались такого, от чего на полгода потеряли покой и сон. Дескать, муж (мерзавец, мот и пьяница) ужасно с ней обращался. Поскольку я его видела на свадьбе робкого и влюбленного, ничего подобного даже предположить не могла. Конечно, парень он был с характером, но не отпетый же негодяй! Можно было только изумляться, что армия делает с людьми. Вообще-то, Игорь выглядел обычным парнем, довольно симпатичным, я за него особо не переживала, такой без жены надолго не останется. Причем на фоне взрывной, импульсивной Лильки любая другая женщина должна показаться ему ангелом. Лилька недолго зализывала душевные раны, в наличии которых я сильно сомневалась. Передо мной мелькала ее постная физиономия целых две недели. А еще неделю спустя, розовая и сияющая, она знакомила меня с новым бой-френдом, огромным кобелякой, в стильной дубленке, которую распирали мощные мышцы. Паренек нагло пялил на меня оловянного цвета гляделки и щипал Лильку за сдобные места. На ее ценные замечания он реагировал коротко: «фигня». На не менее ценные предложения, не менее коротко: «забей». Через месяц Лилька изрекла:

– А знаешь, Игорь-то был святой.

– Ну?

– Вот именно, мы Маня с тобой отпетые дуры. Надо было с треском нагуляться перед замужеством, чтобы научиться разбираться в мужчинах, а потом взять и выйти замуж за Игоря. Правда, – вздохнула Лилька, – он от этого богаче не стал бы. А в бедности я жить не могу, никак не могу.

Я вздохнула и подумала, что мне-то, как раз, ничто не мешало «нагуляться с треском», но вот, не получилось же. Да, и как можно было удариться в загул, имея таких родителей? Тем более, выйти замуж. Если я возвращалась домой после девяти вечера, уже в коридоре ощущался запах корвалола. Надо было оправдываться, что-то объяснять отцу, жалеть и обнимать заплаканную маму. «Ты, конечно, уже подросла, – всхлипывала мама, – но я ничего не могу с собой поделать. Как представлю тебя в грязных лапах какого-нибудь маньяка, сердце буквально останавливается». Ничего хорошего не было и в моих робких попытках познакомить родителей с очередным претендентом на сердце. Про руку, насколько я помню, речь так ни разу и не зашла. Вернее, до этого просто не дошло. Большинство молодых людей залетает в ЗАГС как бы случайно, на крыльях любви. Мои родители, после детального допроса, ставили моих ухажеров прочно на ноги, которые быстренько уносили их прочь. Мама вообще не представляла, что порядочный молодой человек может ухаживать за девушкой, не имея «намерений». В это понятие мама вкладывала горячее стремление молодого человека вскоре стать мужем, отцом, примерным зятем, наконец, трудиться до седьмого пота, чтобы одеть, обуть и накормить своих родных, старых и вновь приобретенных. Молодые люди, надо сказать, своих намерений от меня и не скрывали, но это было нечто иное. Причем добивались своего весьма настойчиво, что невольно меня настораживало. «Учти, – вздыхала мама, – они до сути доберутся, и поминай, как звали. А, ты, потом, сиди, агукой, вытирай малому сопли. Кому это надо? Никому. Значит – аборт придется делать. А ты знаешь, к чему это может привести? Вообще детей может не быть». Эти речи повторялись в день по два раза. Можно смело утверждать, что со стороны родителей имело место быть кодирование. Иначе почему, я с таким упорством отказывалась от близости с мужчиной? Кому признаться, что до двадцати лет была девочкой, засмеют. Антон, например, мне просто не поверил. Он как-то намекнул, что, вот, некоторые делают операции, и как новенькие. А я-то носилась, как дура, со своей особенностью. Глупость какая! Ценности нынче поменялись. Где дружба навек? Если бы не Лилька, которой я доверяла на все сто, могла бы выйти замуж. Антон, вроде, собирался на мне жениться. Не может же мужчина так просто предложить делать ремонт на даче. И не простой, а капитальный, с перепланировкой и бильярдной в подвале. С ума сойти, он бы ремонтировал дачу, спал с Лилькой, а потом совершенно спокойно женился бы на мне. Но все равно потом бы все открылось, и мне было бы только больнее.

Хотя, и сейчас больнее некуда. Почему я такая невнимательная дура? Тут же вспомнился бойкий мальчик Вася, с которым я познакомилась на каких-то танцульках. После двух совместных походов в кино, он прошептал мне на ухо: «Ты мне так нравишься», и поцеловал. Потом мы целовались под аккомпанемент этих самых «нравишься» где только можно. Я, конечно, мечтала о признании в любви, просто нравиться уже не хотелось. Да мало ли о чем мечталось. Отрезвление состоялось дождливым октябрьским вечером, когда мы большой компанией уходили из гостеприимного Нютиного дома. где только что отметили ее день рождения. Мы с Лилькой отправились домой, а Вася предложил проводить Тоню. Она жила в другом квартале и не хотела идти поздно вечером одна. Я, конечно, не стала возражать, и бодро потопала бок о бок с Лилькой. По дороге мы успели обсудить наряды, угощения, музыку и нового кавалера Нюты – худощавого «ботаника» Валентина.

– Он такой умница, – восторгалась я. – представь, читает по памяти те же стихи Брюсова, что и я. А тебе они не понравились, я помню. И еще он такие дифирамбы выпевает в Нютину честь, просто захвалил ее совсем. Если бы я Нютку не знала…

– Да, уж, – усмехнулась Лилька, – действительно, уникальный юноша. Болтать с незнакомой симпатичной девчонкой о своей подружке не каждый способен. Таких просто нет.

– Ну, как это нет…

– Да так, – отрезала Лилька. – Ты сегодня на дне рождении кино смотрела?

– Да, – удивилась я. – Все смотрели. «В джазе только девушки».

– А вот и не все, – едко пропела Лилька. – Некоторые смотрели на других девушек, и хватали их под столом за коленки. А еще эти некоторые с этими девушками целовались на кухне.

– Подожди, – пробормотала я, останавливаясь и хватая Лильку за рукав пальто. – Ты о ком говоришь, Лиль?

– О ком, о ком, – поморщилась подружка, дергая рукавом. – Ты же все и так поняла.

– Ты Ваську имела в виду? – не унималась я. – И ты не ошиблась? Там же темно было.

– Да, там было темно, и я ошиблась, если тебе так хочется.

На следующий день я позвонила Василию и попросила его больше ко мне не приходить. «Как хочешь», – ответил он и повесил трубку. А я-то думала, что он начнет расспрашивать меня, что, да почему? И тогда, я ему все выложу и про чужие коленки, и про поцелуи. Хорошо, что не пришлось с ним об этом говорить.

Ну, ни Юлий я, Цезарь, и все! Если я читаю книгу, то не слышу орущего над ухом радио. Есть же люди, которые умеют одновременно делать множество разных дел: об одном говорить, о другом читать, и еще кого-то в это же время хватать за коленки. Увы, это не я.

Автобус занесло на повороте, и глазам открылся вид на обрывистый берег Верейки. В ее неторопливых мелких водах отражался тот самый заводик с фотографии. Когда-то он был единственным в городе. В советские времена тоже кое-что построили в Оршанске. Возвели сарай, он же текстильный цех, Дом Культуры, небольшой молочный завод, который и сейчас выпускает творожные сырки и кефир. Непонятно из чего все это делается, коровы повсеместно повывелись. На все Вереево три буренки осталось. А раньше в каждом дворе корову держали. Колхозное стадо тоже сильно поредело. И колхоз перестал быть колхозом, а превратился в акционерное общество, акциями которого владеют кто угодно, только не бывшие доярки. Последнее десятилетие подарило городу несколько торговых палаток и пару-тройку частных предприятий. Причем предприниматели изо всех сил старались подчеркнуть значимость своих объектов, выкрасив их так ярко, насколько это было возможно. При въезде в Оршанск глаза начинали метаться между новехонькой голубой башней завода по производству минеральной воды (которой в окрестностях отродясь не водилось) и вытянутым в сторону реки заправочно-развлекательным комплексом, с салатно-розовыми стенами, красной крышей и крашеными белой краской дверьми и окнами, словом, сооружение в целом было цвета вечного праздника.

В авангарде этого сооружения действительно находилась заправка, где можно было купить неплохой бензин. На ее территории имелось кафе, магазин, и кемпинг на пять номеров. Чистенькое кафе с нехитрым названием «Мираж», было всегда полно народу, в отличие от местной столовой-ресторана, вонючего и давно не ремонтировавшегося. Сидя в кафе можно было пить ароматный натуральный кофе и наблюдать за проносящимися по шоссе машинами. Также хорошо просматривалась железнодорожная платформа, что позволяло быть в курсе, кто, куда и по какой надобности направляется, и делать далеко идущие выводы. Я как-то раз заходила в кафе, дожидаясь опаздывающую электричку, и к своему удивлению обнаружила внутри мирно попивающих кофеек двух вереевских старушек, из тех, что исправно разносят по домам всяческие почти достоверные сплетни. Они, затаив дыхание, наблюдали за некой таинственной фигурой, выбравшейся на четвереньках из вагона. Очки у бабушек запотели от волнения, горячий кофе из крохотных чашечек проливался на подол. В такие моменты наплевать на то, что кофе в кафе стоит пятнадцать рублей за чашку. Сейчас кафе тоже не пустовало. И к заправке то и дело подъезжали все новые машины.

Я рассматривала ее с платформы, дожидаясь электрички. К заправке подъехала красная машина иностранного производства неведомой мне марки. «Победу» и «Волгу» я определяю легко, а вот «ИЖ» от «Жигулей» не отличаю. Что уж, про иномарки говорить. Из машины выскочил мужчина в черной майке и спортивных штанах. Он изо всех сил надрывался в сотовый телефон, и даже приседал от натуги. Лица его было не разглядеть, но спортивное телосложение и высокий рост, заставили меня вздохнуть. Вот где надо работать – на заправке. Кассирши там наверняка имеют множество поклонников с машиной и прочими радостями жизни.

А я с кем могу познакомиться, раскатывая в метро и общественном транспорте? У всех мужиков такие же, как у меня, озабоченные физиономии, тусклый взгляд дохлого судака, и это в лучшем случае. Отдельные представители дышат перегаром сквозь синие «зенитовские» шарфы или ржут так, что впору перегружать их в товарный вагон со стойлами.

С Антоном я познакомилась в кафе месяца два назад. Он вошел, заказал себе кофе, и попросился ко мне за столик. Свободных мест было много, но он сел именно за мой столик, так что, все было ясно. Симпатичный, светло-русый парень представился Антоном. Услышав мое полное имя, уважительно поднял брови. Мы обсудили качество подаваемого в этом заведении кофе, потом Антон предложил мне сходить с ним в кино. Я не очень устала на работе и согласилась. Кинотеатр был за углом. Я уже забыла, когда последний раз была в кино, и многое мне показалось в новинку. Герои экрана орали мне прямо в ухо, иначе их было не услышать. Весь зал сосредоточенно грыз попкорн и прихлебывал «Фанту» и пиво. Дважды включали свет и выводили парочки с заднего ряда.

– За что их выпроваживают? – Недоумевала я.

– Бедные студенты, – пояснил Антон.

– Ну, и что? – Не поняла я.

– Комнату не на что снять, вот они и…

Фильм закончился бурной эротической сценой. После сеанса Антон завел меня в блинную. Наевшись, я всегда заметно добрею. Поэтому, когда Антон проводил меня до дома и пожелал чашечку кофе, я не стала ему отказывать. Мы проболтали с ним до пяти утра, после чего он нежно попрощался и тихонько ушел, выяснив, где я работаю. После работы он меня встретил и повел гулять по вечернему городу. Когда я находилась так, что ноги приготовились отвалиться, как хвост у испуганной ящерицы, Антон остановил меня у особняка, постройки начала прошлого века и показал пальцем на окна второго этажа.

– Здесь я живу, зайдем на минутку?

Минуткой дело не обошлось, и я с трудом вырвалась утром из жарких неутомимых объятий и поспешила на работу. На следующий день я перебралась к нему жить, готовить, прибирать квартиру. Антоша трудился старшим менеджером в издательской фирме, неплохо зарабатывал, и мог позволить себе снимать однокомнатную квартирку с кухней. «Вскоре куплю свою», – хвастался он. Я мысленно сложила наши капиталы в один, добавила родительские сбережения, и посчитала, что вместе мы вполне можем купить двухкомнатную квартиру. Антон вел себя так, что вскоре в моей голове завелись первые мысли о возможном замужестве. Я познакомила его со своими родителями, которые понимали, что мои года уже перестали быть моим богатством, поэтому вели себя в высшей степени деликатно. Мы с ним съездили на дачу, где с первых чисел мая обитала Лилька. Подруга собирала в кулак размотанные очередным поклонником нервы. Лильке Антон не понравился. Она высказалась о нем в том смысле, что мой ухажер «с двойным дном». Теперь выяснилось, что и у Лильки оно тоже имеет место быть.

Дачу Антон одобрил. Он внимательно обследовал ее всю: от чердака до подвала. После чего, набросал план реконструкции. Лилька только хмыкала в кулак. В воскресение он затеял, было, разбирать подвал и даже вынес оттуда пару ящиков с журналами и книгами. Предполагалось продолжить уборку после обеда, но захотелось вздремнуть, потом мы все вместе пошли купаться на Верейку, от души повалялись на горячем песке, поиграли в волейбол, перекусили дома и с трудом успели на последний автобус до Оршанска. Лилька долго махала вслед автобусу. Потом мы приезжали на выходные, а Антон ездил и в будние дни, привозил цемент и инструменты. «Надо найти рабочего, одному там за лето не управиться», – озабоченно сдвинув брови, внушал мне любимый. Думаю, тогда он и один прекрасно управился, вместе с Лилькой. Целых два дня там трудился, бедняга. Бурил, не покладая, так сказать… А, ладно, бес с ним! Зарыто и забыто.

Начало июля выдалось дождливым. Я подолгу засиживалась на работе, потом сразу ехала домой, где, наскоро перекусив, читала, лежа в постели. Вспоминала, как приехала к бывшему жениху отдать ему оставленные на даче вещи и забрать свои. Он впустил меня в квартиру и повалил на диван, оправдываясь и валя на Лильку вину за произошедшее. Исцарапав его и покусав, я, в какой-то степени отмщенная, собрала свои пожитки и оставила Антона в прошлом. Лилька, в свою очередь, тоже делала попытки к сближению, получила в ответ отворот в столь грубых и не свойственных мне выражениях, что решила на время оставить меня в покое. С моей дачи она съехала, к великому огорчению своих родителей.

Через неделю до меня дозвонился дядя Сеня, что для него было весьма непросто. Телефон в Вереево был только на почте, заведовала им Люська, так что пришлось дядюшке ехать в Оршанск. Семен поставил меня в известность, что на дачу пытался пробраться вор, но был застукан на месте преступления бдительной родней, и с позором изгнан. После чего дядя Сеня арендовал у соседей старую злющую суку, сторожевую овчарку по кличке Найда, которую привязал у крыльца. Получив от меня согласие оплатить ее прокорм, Семен со вздохом попрощался, намекнув, что они с Зинаидой скучают. Я, в ответ, обещала вскоре приехать и привезти что-нибудь из веселительного. Дядя Сеня довольно похрюкал в трубку.

С четверга я начала готовиться к поездке. Купила пару бутылок водки и затарила морозильник свининой. Собаки должны есть мясо. Вряд ли дядя Сеня дает псине что-нибудь, кроме похлебки на костях и вареной перловки, но, если я не привезу для собаки мяса, он этого не поймет. Отдам ему мясо, пусть порадуется. Не так часто они его с Зинкой едят. Еще прикупила коробку конфет для хозяев овчарки. Сама я на даче обычно ем геркулес, сваренный на местном, жирном молоке и салаты из зелени с маслом или сметаной, как душа пожелает. Одной-то много ли надо. Лилька тоже обожала всякие салатики…

С магазина я пришла довольно поздно и обнаружила, что доступ в квартиру несколько затруднен. На коврике у дверей темнело тело. Выходить оно никому не мешало, так как соседи всей семьей укатили отдыхать к родственникам в Харьков, и я благодушествовала в квартире одна. На площадку выходили двери еще одной квартиры, в которой жила старая глухая бабка Настя. В такое позднее время, нечего было и думать, звать ее на помощь. Бабка обычно укладывалась спать, как в последний раз. Обматывала свою поседевшую голову двумя платками, косила глазом на аккуратную стопочку «похоронной» одежды, оставленной на видном месте в кресле, и погружалась в крепкий здоровый сон.

Я поставила сумки и нагнулась к лежащему. От него шел целый букет ароматов. Доминировали запахи хорошего парфюма и дорогого коньяка. Мужчина всхрапнул, стало быть, живой, что уже хорошо. Я зажгла на площадке свет, чтобы получше разглядеть препятствие. Приблудившийся к моему порогу мужчина, скорее всего, был старше меня лет на десять. Первым делом, я отметила, что его темные волосы с красиво серебрящимися висками аккуратно подстрижены, черные джинсы и темно-синяя ветровка, модные и дорогие. Лицом он кого-то мне напомнил. Господи, да вылитый же Ричард Гир! Классного мужика прибило к моему порогу.

– Эй, мужчина! – Я осторожно потрясла его за плечо, на всякий случай, держась подальше, помня о том, как мама будила пьяного дядю Сеню. Он, спросонья не разобравшись, подумал, что это тетя Зина и по привычке махнул кулаком. Мама до сих пор не простила ему тот синяк под глазом.

Лежащий пошевельнулся. Я отскочила в сторону. Мужчина, постанывая, сел, прислонившись спиной к двери, и помотал головой. Глаза его были закрыты, на висках выступили капельки пота. Приходить в себя он, по всей видимости, не собирался. Я критически осмотрела его довольно крупное тело. Оттащить его в сторону у меня вряд ли получится. Я вновь решительно затрясла его за плечо.

– Вы бы шли отдыхать в другое место, – чуть не плача, предложила я. – Вон, подоконник свободен.

– Не обращайте на меня внимания, – внезапно хрипло проговорил незнакомец, и сделал попытку вновь завалиться на коврик.

– Ну, что же вы так напились-то? – взвыла я.

– Меня девушка бросила, – пробормотал мужик. – Пожениться хотели, а она говорит, что мой друг лучше, чем я. Моложе, и прочее, и прочее, и прочее… Вот так. Вам этого не понять.

Я мигом прониклась к нему состраданием. Как это мне не понять? Как раз я-то в состоянии оценить всю глубину его переживаний.

– Вы, только, милицию не вызывайте. Я полежу немного и пойду, – жалобно вздохнул товарищ по несчастью. – Сердце, что-то прихватило. Я вообще-то не пью, а сегодня с горя выпил.

– Я сейчас «скорую» вызову, – забеспокоилась я.

– Они меня сразу в вытрезвитель определят. Потом на работу сообщат, опозорят. Не надо, я вас прошу. Оклемаюсь и так, – едва слышно бормотал бедолага.

– Ладно, – решилась я, помогая ему подняться на ноги. – Заходите в квартиру.

Усадив его на шаткий кухонный табурет, я заварила крепкий чай. Пока кипел чайник, налила страдальцу рюмку корвалола и заставила выпить.

После бокала чая клиент пошел на поправку. Через час можно было уже не сомневаться в его дееспособности. Незнакомец назвался Борисом и рассыпался в благодарности своей спасительнице. Я зачарованно глядела на его блестящие волосы и быстрые глаза. Борис снял ветровку, под которой оказалась тонкая обтягивающая футболка, так что можно было вдоволь любоваться его сильным красивым телом. Сеточка морщинок в углах глаз подсказывала, что лет ему за сорок пять, точно. Но выглядел он значительно моложе, а все благодаря прекрасной физической форме. Наверное, он частенько посещает бассейн, тренажерный зал, теннисный корт. Что-нибудь, да посещает. У богатых свои причуды. Результат – на лицо, и не только. Глядя на такие мышцы, и у Венеры Милосской под мраморной кожей забьется ожившее сердце.

Мое-то, уже билось вовсю.

– Вы необыкновенная девушка, мне вас Бог послал, – проникновенно вещал Борис. – Могли ведь в ментовку сдать, соседей позвать, прогнать пинками, да что угодно еще, а вы так по-человечески ко мне отнеслись.

– Просто я вас очень хорошо понимаю, – грустно призналась я. – Со мной тоже недавно поступили как с вами. Так что, искренне желаю вам счастья.

Борис осторожно взял мою руку и, медленно поднеся к губам, поцеловал. Мое сердце едва не выпрыгнуло. Его теплые губы едва коснулись моих пальцев. Ничего не произошло, только я не представляла, что этот простой жест может вызвать такой отклик во всем теле. Борис внимательно и спокойно смотрел мне в глаза. Мне казалось, он читает там, как в открытой книге. В глубине его темно-зеленых глаз мерцал загадочный огонек. Он завораживал, и я осознала, что смотрю на свою находку, буквально открыв рот. Я сглотнула и закашлялась. Борис едва заметно улыбнулся и посмотрел на старенькие настенные часы.

Я зачарованно наблюдала, как он поднялся и потянулся, играя мышцами: – Мне пора.

Борис вызвал по телефону такси и вскоре уехал. Я посмотрела на часы. Четыре утра! А спать почему-то, совсем не хочется.

Я оглядела кухню и вдруг обнаружила, что давно пора побелить в ней потолок и покрасить стены. А еще повесить новые занавески. Обязательно этим займусь в ближайшее время. А сейчас надо умыться и идти спать. В ванной не мешает повесить новое зеркало. Я машинально в него взглянула. Ну, ни фига себе, это я? Перечеркнутое трещиной отражение явило мне мою раскрасневшуюся физиономию с шальными голубовато-зеленого цвета глазами, блестевшими весело и странно. Из волос, заколотых на макушке, выбрался непокорный локон и задорно пружинил над головой. «Все с вами ясно, девушка, – подумала я, тряхнув волосами, и тихо смеясь, – все с вами ясно». Я провела ладонью по лицу, стирая улыбку. Надо же, разлакомилась, не про тебя кавалер.

Утром я с трудом встала и быстренько собралась на работу. Конечно, опаздывать нехорошо, но пусть попробуют что-нибудь сказать. Молчат, ведь, когда идет сдача баланса, и приходится сидеть на работе допоздна.

Я выскочила из дома и едва не угодила под колеса резко тормознувшей перед самым носом красной «Хонды». Рот открылся, чтобы высказать водителю пару теплых слов. Потом он открылся еще шире, потому что из машины вышел Борис с букетом цветов.

– Напугал, – с тревогой глядя в мое открытое ротовое отверстие, Борис протянул мне цветы.

– Немного, – призналась я, и засияла как медный грош.

Борис успел побриться, переодеться в легкие светло-серые льняные брюки и бледно-зеленую рубашку с коротким рукавом.

– Садитесь, Марианна, я отвезу вас на работу.

Таким образом, опоздать у меня никак не получилось. Я подьехала одновременно со всеми прочими сотрудниками. Хуже всего, что моя непосредственная начальница, Галина Станиславовна, тучная старая дева, не поленилась подойти к машине и поздороваться со мной. Осмотрев цепким глазом и машину и водителя, Галина одобрительно покивала головой и пропела:

– Вы, Марианночка, недолго тут.

– Марианна, – Борис крепко держал меня за руку. – Я буду вас ждать после работы. Во сколько вы заканчиваете?

– В шесть, – растерялась я.

– Вы, деточка, пользуетесь популярностью. – Галина Станиславовна пододвинула мне чашку чая. – То один все ходил, то другой ездит. Моя дорогая, вы еще молоды, плохо разбираетесь в жизни, но мужчинами в наше время не разбрасываются.

Галина Станиславовна проработала в пятом филиале Треста «Ленокрспецстрой» лет пятнадцать и, несмотря на обилие мужского персонала, замуж так и не вышла. Что не мешало ей весьма пространно высказываться о сложностях семейной жизни. Кстати, Антон ей категорически не нравился. Она прозвала его коротко «Хахиль», и советовала особенно на него не надеяться. Тогда я была с ней не согласна, я очень рассчитывала выйти замуж. Празднуя мое тридцатилетие, мама неудачно пошутила, что я «все еще дева, правда старая». Антон мне казался подходящей парой. Любовью я к нему особой не пылала, и с его стороны особого пламени и пыла не наблюдала. Все было как-то обыденно. Но не все же выходят замуж по большой любви, уговаривала себя я. Многие создают семьи, просто устав быть одинокими. Да и есть ли она, эта бешеная, страстная любовь, которую описывают в романах? Почему я решила, что Антоша собирается жениться на мне? Очень просто. Как-то мы все вместе поедали разнообразные блинчики в кафе «Чайная ложка», и Антон сказал, что запросто женится на женщине, которая умеет готовить такие же блины.

– Так это Марианка, – воскликнула Лилька. – Она такие блины печет, объедение!

– Вот, как? – удивился Антон. – Не пробовал. Ты, Манечка, правда такие блинчики можешь состряпать? Пожалуй, стоит на тебе жениться.

Сказано это было шутливым тоном, но я зарделась и решила, что это почти предложение.

Когда я рассказала о наших посиделках в блинной Галине Станиславовне, моя начальница только отмахнулась, сказав: – Пустое все.

Я так не считала. Поэтому я не относилась всерьез к ее советам относительно сильной половины человечества. Однако, на работу, три года назад, меня пригласила именно она, что заставляло меня уважительно кивать и соглашаться, хотя бы для виду.

В обеденный перерыв Борис неожиданно прорвался к моему рабочему месту, и с ходу покорил мою начальницу своим опрятным видом и неотразимой улыбкой.

– Человек, который умеет так улыбаться, добьется в жизни многого, – закатила глаза Галина Станиславовна и распорядилась. – Нечего сегодня засиживаться в духоте. Отправляйтесь, дорогие мои, на природу.

Так получилось, что на дачу я поехала с Борисом, который вызвался меня подвезти туда. Не успели мы приехать, заявился дядя Сеня с полной миской мясной похлебки. Очень может быть, он только что пожертвовал собаке собственный обед. Я отдала ему все мороженое мясо и водку. Дядя Сеня не торопился уходить и пожелал познакомиться с моим новым ухажером поближе. Мужчины открыли одну бутылку, выпили, и стало ясно, что Борис никуда сегодня не поедет.

Мужики устроились на веранде и разговаривали «про жисть». Я надергала в огороде лука и укропа и вернулась в дом, очень надеясь, что дядю унесли черти. Но он, как ни в чем ни бывало, восседал на веранде в гордом одиночестве. Дядюшка накрепко закрутил пробку на бутылке и, поглядывая на нее с вожделением, давился слюной. Я поинтересовалась, куда делся Борис.

– К Соколовым пошел, и в магазин, – охотно поведал дядя.

– К Соколовым-то зачем? – изумилась я.

– Во-первых, у них свадьба завтра, во-вторых, они свинью вчера зарезали. Сейчас свежей убоинки нажарим. – Дядя, кряхтя, поднялся. – Пойду, скажу Зинке, пусть картошки почистит.

Я вздохнула. Ничего не поделаешь, на горизонте родственное застолье. До прихода Бориса я успела протереть полы и кое-где вытереть пыль.

– Надо же, – Борис споро разгружал сумки на кухонный стол, – у вас в магазине все есть: и водка неплохая, и шампанское, и консервы всякие. Еще я хлеба купил. Да, Николай Соколов обещал занести мясо и яйца.

Какой ужас, подумала я. Кольку Соколова от накрытого стола можно отвадить только с помощью пулемета.

Борис переоделся в шорты и черную майку и вызвался жарить мясо. Пока он гремел сковородками, я застилала старенькой пожелтевшей скатертью стол в гостиной. В доме было прохладней, чем на веранде. Борис лихо орудовал на кухне. Маринованные овощи споро прыгали в салатники, ломтики колбасы обежали по кругу тарелку, лук толстым пучком стоял посреди стола в литровой банке. Я расставляла тарелки в гостиной, поглядывая в раскрытую дверь.

На кухне, дрожа от нетерпения, восседал на табурете Коля Соколов и расхваливал зарезанную свинью. Какая она была умница, красавица, мать-героиня и так далее. Можно подумать, что ее фото висело в кабинете завфермой на доске почета, среди засиженных мухами портретов знатных свинарок. Бедную свинью сгубило то, что в этот год она не принесла поросят, а также предстоящая свадьба Колиной сестры, Надежды. С удовольствием вдыхая пары, исходящие от жаркого, Коля пригласил нас с Борисом на завтрашнее мероприятие. «Гарантирую, – рубил ладонью воздух Николай. – На своих ногах никто не уйдет!» Вот радость-то, нахмурилась я. Стукнула калитка. Тетя Зина тащила на вытянутых руках порядком закопченную кастрюлю, из которой валил пар. Дядя Сеня тоже шел не с пустыми руками – нес за зеленые хвосты целый сноп ярко-малиновых редисок.

– Все за стол, – рявкнул Борис, держа в руках огромное блюдо с жареным на трех сковородах мясом.

Повторять никому не пришлось. Свинина и впрямь оказалась хороша. Родня и гости дружно чавкали.

– Маррыя! – проревел с крыльца сиплый бас. – Колька мой не у вас ошивается?

– Заходи, батя, – жизнерадостно отозвался сын.

– Ах, ты, пес! Я его ищу-ищу, а он уже пирует во-всю – изумился нежданному застолью дядя Толя Соколов, тщательно вытирая о половик резиновые опорки и кивая всем сразу. – Я там запарился колбасы крутить, а он тут пристроился. – Он протянул широкую руку Борису и отрекомендовался. – Анатолий.

Тетя Зина подвинулась на диване и скомандовала: – Маня, тарелку!

Я, прекрасно изучив нашу деревню, принесла сразу две. И правильно сделала. В дверь постучал легкий кулачек, и тут же появилась Людмила. Людмиле было лет около пятидесяти. Чистенькая и подтянутая, с круто завитыми короткими рыжими прядями, тщательно уложенными на маленькой головке, она умильно заглядывала мне в глаза и прижимала к груди банку с молоком.

– Вот-те, мама послала молочка, вы ж любите, – защебетала почтальонша. – Я, собственно, извиниться зашла. Нехорошо с посылочкой-то вышло.

– Да, ничего, – промямлила я. – Мне отдали.

– Я и не сомневаюсь, что отдали, люди у нас все порядочные.