– Иалис присмотрит за ней и повозкой. Не твоя то забота. – Стасипп тянет за гиматий[24 - Гиматий (др.-греч. ??????? – накидка) – разновидность верхней одежды у древних греков в виде прямоугольной ткани 1,7 м в ширину, 4 м в длину.] дочь. – Поди, спрячься от солнца. Ты у меня белорукая. Ни к чему тебе рабский загар.
– Меня оставляешь Иалису? – Насмешливая Алкеста уступает место отцу. Из глубины повозки раздаётся обещанием: – А я возьми да и скройся!
– Дальше тополиной аллеи не убежишь. Закончились мои тюремные хлопоты. – Стасипп смеётся. Эхему достаётся дружеское похлопывание по плечу. – Дельце занятное нам предстоит. Долги выбивать – шуметь, стыдить, грозиться, унижать, раздавать тумаки. Чем, скажи, не веселье? Согласись, достойное времяпрепровождение! А как выселим арендаторов из моего дома, так сразу рассчитаюсь с тобой за услуги в дороге. Всё сегодня получишь сполна. Обещаю. За дельце накину сверху драхму[25 - Драхма (др.-греч. ??????, букв. «схваченная рукой») – древнегреческая денежная единица и единица измерения массы, имела разный вес в разных полисах и государствах. Аттическая драхма – 4,32 г серебра. Серебряная драхма – 1/100 мины, равнялась 6 оболам.] серебром.
– Драхму накинешь? Правда? Не обманешь? – «Смертельно усталый» Эхем оживает.
– Не обману. Проявишь радение в тумаках, получишь двойную оплату, – заверяет Стасипп.
– Ну, за драхму с тобой хоть куда! Много ли они тебе задолжали, хозяин?
– Много, Эхем. Три года ничего не платили, а если накинуть неустойку по договору, к неустойке добавить обыкновенный торговый процент за три года… – Стасипп загибает пальцы левой руки. – Выйдет без малого с пять мин серебром. Вот наглецы! Думали, я в столице позабуду про их долг, не приеду в сатрапию. Наглецы обманулись! Не с тем связались, ушлые ловчилы! Приехал законный домовладелец, верните долг!
– Пять мин! – Эхем удивлённо присвистывает от размера долга. – Как за таким тяжёлым серебром и не приехать?
– А вот и товарищ мой Иалис! – Стасипп указывает на группу чинно беседующих мужей среднего возраста в белых войлочных петасах.
– Который из них? – интересуется возничий.
– Долговязого лысого старика с противной рыжей бородой видишь? Это Иалис. Сколько раз его просил обрить эту ужасную огненную бороду, так и не обрил.
Повозка резко останавливается. Стасипп чинно сходит на землю. Хозяин постоялого двора первым узнаёт старого знакомого, раскрывает руки для объятий.
– Вы только посмотрите, кто ко мне пожаловал! Не обманывают ли меня глаза? Ты ли, Стасипп, сын Хармина?!
– Я, это я! – отвечает на бегу Стасипп. – Хайре, Иалис, дружище! Ты всё такой же! Не изменился.
Двое старинных знакомых сжимают друг друга в объятиях. Приветствия затягиваются. Стасипп кряхтит. Из повозки выпрыгивает ловко, по-мальчишечьи, Алкеста, разминает затёкшие ноги. Иалис наконец-то отпускает Стасиппа. Тихо шепчет:
– У нас в твоё отсутствие многое не к лучшему переменилось. Этих ты не знаешь. Новые люди, из Мараканды. Красавица твоя дочь. Уезжала ребёнком. Теперь же роскошная птица. Очень взрослая девица. Не запозднился ли ты с её замужеством? – И уже громко, обернувшись к приятелям по беседе: – Знакомьтесь, досточтимые мужи, перед вами могучий столичный торговец, богач, приближённый Евтидема Второго, выходец из нашей скромной сатрапии. Как высоко тебя, Стасипп, вознесла богиня Тихе!
Мужи проговаривают почтительно «хайре» и представляются. Завязывается разговор, провинциалы-землевладельцы после нескольких фраз о состоянии царской дороге и о статмосах на ней вопрошают Стасиппа о главном, их беспокоящем.
– Получили недавно от знакомцев известие тревожное. – Муж худощавый, скуластый, гладко обритый, лет сорока, впивается немигающим взглядом в Стасиппа. – В Бактрах-де серьёзные волнения, Евтидем Второй низложен, бежал из столицы. На помощь к мятежникам в столице спешат с севера кровожадные варвары. Деметрий занят всецело многонаселённым Индом, и Бактрия отеческая ему уже не интересна. Власти Евтидемидов пришёл конец. Грядёт долгая-долгая смута. Несчастная Бактрия будет поделена на несколько царств. Всяк теперь сам за себя. Так ли это?
– Правда и ложь смешались в одно, вышло мутное пойло. Отравиться можно тем пойлом. Известна истина, и тебе я её напомню: непроверенным слухам, особливо от знакомцев, верить нельзя. – Стасипп принимает важный вид. Отвечать подробно не спешит.
– Где же правда, а где ложь? – взволнованно вступает в беседу муж, покрепче в сложении, постарше, в сединах. – Евтидем Второй не разослал приказов. Я вот топарх, и я не знаю, что мне делать в подобное неопределённое время. Ждать приказа? Жить нам как прежде, мирно? Вооружаться? Идти на столицу с отрядом? Или сатрапию мне охранять от вторжения варваров?
– Не на ногах события важные государственные обсуждают, – улыбается многозначительно Стасипп. – Вы меня пригласите на вечернюю обильную трапезу, а я вам за хорошим вином многое, так скажем, – Стасипп хитро подмигивает новым знакомым, – весьма интересное открою. Человек я непростой, приближённый, с поручением прибыл тайным.
– Без утайки поведаешь? – Муж дородный, недоверчивый, с видом упрямого спорщика, словно бы сделку заключает со Стасиппом.
– Ну, половину правды вы и так знаете без меня. А секретную половину никогда без меня не узнаете. – Стасипп оборачивается к Иалису. – Мне твоя помощь, дружище, нужна.
– Долги, как всегда, выбивать? – проявляет завидную сообразительность хозяин постоялого двора.
– Их самые! Маленькое дельце! Пустяк по меркам столичным. Пять мин серебром задолжали мне поселенцы в доме моём, – сетует Стасипп. – Наглецы не выполняют данного обещания. Пришлось забросить дела столичные, лично приехать за долгом.
– Если есть законный договор, то и я помогу. – Четвёртый муж, самый молодой из участников беседы, лет тридцати, с квадратным подбородком, выправки военной, вступает в разговор.
– Есть договор, как не быть! Заключён договор письменно, при трёх свидетелях, в четырёх копиях. Одна копия хранится в архиве буле полиса, другая копия – в храме Зевса, его жрецы выступали свидетелями. Всё исключительно по закону, – заверяет с честным видом Стасипп.
– Встречаемся вечером у Иалиса. Будет тебе угощение, важный Стасипп. Выставлю на симпосий самое лучшее в Александрии вино. Не мутное пойло, им не отравишься. Но только с тем условием, что будешь ты многословным с нами и честным. – Топарх протягивает руку.
– Я всегда честен со своими друзьями. – Стасипп крепко пожимает руку чиновнику. – Ты, случаем, не из Мараканды, топарх?
– Из Мараканды! – сияет довольно чиновник. – Угадал. Мы, верно, раньше там и встречались?
Стасиппа и Иалиса покидают все, кроме мужа, вызвавшегося помочь в «маленьком дельце».
– Кем по занятиям будешь ты? – Стасипп восхищён бравой выправкой нового знакомого. – Имя твоё, не обижайся, я не запомнил. Прости, переживания недавние память мою прохудили.
– Амфитрион, сын Промаха. Македонянин. – Новый знакомый и не думает обижаться. – Из гарнизонов Великой Стены. Служил под началом фрурарха Скирона, в третьем фрурионе, старшим гегемоном. Уволился, осенью, в этом году, подался с места службы домой. Клер отцовский кормит меня. Точнее, будет кормить.
– Значит, ты опытный воин? Гегемон, ну я так и подумал, когда увидел тебя. Готов оплатить твою помощь, Амфитрион, сын Промаха. Где же твой ксифос?
– Не скрою интереса в твоём деле, Стасипп, – весело отзывается Амфитрион. – С монетой у меня туго, поиздержался на скот, недавнее моё приобретение. Пара оболов мне не помешает. Ксифос в сундуке запер. Нужен и ксифос? Будет сражение на пять мин?
– Понимаю тебя я, служивый. Монеты мелкоразмерные не составят проблемы. Я, как ты понимаешь, не беден. Возьми ксифос свой для острастки. Лишним оружие не будет.
Амфитрион удаляется. У строения остаются Стасипп и Иалис. Владелец постоялого двора скороговоркой шепчет тревожно Стасиппу:
– В полисе нашем стасис[26 - Стасис (греч. ?????? – стояние) – гражданский мятеж.] злобно-кровавый назревает. Вовремя ты возвратился.
– Не может быть! – Стасипп удивлён безмерно. – Никак меридарх Евкратид подослал к вам из столицы опасных людей?
– Нет, таковых я не видел. Ты первый из Бактр, кто пожаловал к нам. А нам, знаешь, и без Евкратида смутьянов хватает своих.
– За что стасис у вас разгорелся? – Обеспокоенный Стасипп пристально смотрит в глаза Иалиса.
Владелец постоялого двора мрачен до черноты ночи. Его голос дрожит от негодования.
– Началось помутнение умов с шутки безобидной на агоре. В пустяковом споре про возраста людские и их недостатки сошлись представители двух известных семейств. Победил молодой эфеб[27 - Эфеб (др.-греч. ??????) – в античном греческом обществе юноша, достигший возраста 16—18 лет, получивший права гражданина полиса. Эфебы были военнообязанными, проходили воинскую службу до 20 лет. Эфебы образовывали эфебии, общности молодых граждан.], заносчивый малый, его оппонент, магистрат в сединах, проиграл. Пошумели они изрядно в тот день. Разменивались умными изречениями. Истину не искали, оскорбляли друг друга заковыристо. Много было свидетелей, делали ставки зеваки. Пошумели и разошлись. Осмеяли проигравшего старика-магистрата. Подвёл его язык, заплетался в споре. С кем не бывает после попойки? Событие будничное, рядовое. Да мало ли споров бывает на агоре? Спор меж тем не забылся и получил нежданное продолжение. Полис разделился на две филы[28 - Фила (др-греч. ????) – первоначально родовое объединение, община. Филы делились на фратрии. Образовывали сообщества со своими жрецами. Во главе стоял филарх.] – «молодых» и «старых». Разделение вышло, однако, совсем не по возрастам, а по наглости. Наглые так называемые «молодые» большей частью не из эллинов, недовольных, что их не приглашают в буле, а из пришлых эллинизированных варваров. Как осла ни обряжай, лошадью он от попоны нарядной не станет. Варвары рвутся к власти. Уши ослиные варварские длинные. Мало варварам дарованных прав. Подавай им должности почётные в буле. «Платим налоги, храмы в празднества украшаем, службу несём». Бесстыдно так они говорят. Старые сплошь из богачей, первых людей Александрии, магистратов и землевладельцев. Вот в чём стасис. Понимаешь?
– Может быть, всё миром обойдётся? Не ко времени стасис. – Стасипп утирает пот со лба. – Пойти им на небольшие уступки? Избрать, скажем, магистратом одного из этих молодых смутьянов? Дайте ему фибулу магистрата, пусть покрасуется в коме.
– Не обойдётся. Никто должности своей не желает уступать. Молодые крови хотят. – Иалис показывает на шарф вокруг шеи. – Как увидишь синий, какой угодно синий в одеждах, знай, перед тобой «старые добрые люди». Если красный или алый – то молодые. Держись от них подальше.
– Что, и драки случались между синими и красными? – Стасиппу не удаётся унять пот ладонью. В руке бывшего богача появляется, о удивление, тёмно-синий платок. Иалис хлопает по плечу друга.
– Я знал, что ты с нами Стасипп.
– Это совпадение, – возражает Стасипп.
– Совпадений не бывает. – Иалис довольно смеётся, но довольно скоро мрачность возвращается к хозяину постоялого двора. – Две драки случились. Обошлось без увечий. Молодые по численному превосходству и внезапности нападения побили двух пожилых магистратов и их прислугу.
– Магистратов били? Ну это противозаконно! – восклицает негодующе Стасипп.
– Ночами тёмными нападали, подло из засады. Орудовали дубинами. Нападавших по темноте не опознали. – Иалис вытягивает худую шею, впивается немигающим взглядом в товарища. – Так ты с нами, Стасипп?
– Я же бывший магистрат, Иалис. Ты что, позабыл моё прежнее звание? Конечно, я с вами. Сейчас что-нибудь синее надену.
Иалис расцветает. Появляется Амфитрион. У отставного старшего гегемона на боку покачивается ксифос в потёртой портупее, на голове вместо белого петаса тёмно-серая армейская македонская кавсия.
– А он из каких? – кивает на Амфитриона Стасипп.
– Этот вояка – очень странный малый, молчун, живёт на краю хоры[29 - Хора (др.-греч. ???? – место, область) – сельскохозяйственная округа древнегреческого полиса (города). Делилась равномерно на наделы – клеры, размерами в пределах нескольких современных гектаров. Площадь хоры зависела от размеров полиса, у многих полисов её радиус не превышал 6 км.], не желает ни к кому примыкать. «Человек я новый у вас, склоки ваши мне непонятны, рою канал оросительный. Семью бы свою накормить досыта. Это главная моя забота. Помогите с каналом». Так он мне намедни сказал. На него никто особых надежд не строит. Прочие из тех мужей, кого ты видел сегодня, из нашей партии синих, стариков то есть.
– Ожидаешь ты опасное дельце, Иалис? Восстание в Александрии? Так, что ли?
Но новые вопросы Стасиппа остаются без ответа. Подходит Амфитрион, и Иалис принимается с ним обсуждать высокие цены на зерно. Удручённый Стасипп подзывает к себе Алкесту. Хозяин постоялого двора размещает гостью в «самых лучших покоях заведения», наказывает кухарке накормить «Алкесту обильно, как та того пожелает». Слуги Иалиса, три раба, принимаются разгружать повозку столичного гостя. Стасипп, Иалис, Амфитрион и Эхем верхом на лошадях Иалиса покидают постоялый двор, направляются в Александрию. Алкеста остаётся у повозки одна, ровно до того самого момента, как четверо мужей скрываются за поворотом.
– Позвольте представиться. – Алкеста оборачивается на приятный юношеский голос.
Перед ней широкоплечий юноша, эллин, лет восемнадцати, с открытым лицом в правильных чертах. Зимний ветерок треплет каштановые густые волосы длиной отличительной по плечи. Алкеста не отвечает, осматривает невежливо незнакомца с головы до ног. На юноше новый темно-зелёный шерстяной плотный гиматий поверх алого короткого хитона[30 - Хитон (др.-греч. ????? – одежда) – нижняя мужская и женская одежда у древних греков, разновидность узкой рубашки без рукавов, длиной до колена, у жрецов и должностных лиц до лодыжек, с подолом или без, пошитая чаще изо льна.]. На ногах высокие чёрные дорожные сапоги. Довершает наряд ярко-красный шарф, повязанный на шее сложным пышным узлом.
– Вы молчите. Я вам неприятен? – Юноша хоть и настойчив, но улыбается наивной, почти детской улыбкой.
– Вы не поприветствовали меня, как то полагается приличиями, – холодно отвечает Алкеста.
– Ну что вы! Я поприветствовал, и неоднократно, вежливо «хайре» двойным, когда повстречал вас на дороге. Был я с товарищем. Припоминаете нас? Я Филострат, сын Пиндара.
Алкеста иронично усмехается.
– Филострат, вы так, право, причудливо одеты. Что на вас? Это александрийская мода? Я пытаюсь сосчитать количество цветов в вашем смелом наряде. Зелёный, чёрный, алый, красный. Четыре цвета. Не много ли цветов для обычного дня? Вы отчего-то обожаете красный? Вы, наверное, на какую-то битву идёте?
Филострат на мгновение становится очень серьёзным. Алкеста, напротив, широко улыбается надменной улыбкой. Дева готова вот-вот рассмеяться.
– Я вас не задела? Простите, я из столицы, из Бактр, я не владею провинциальной модой. О! И у вашего товарища тоже красный бант. Вы так похожи. Вы, случайно, не братья?
При слове «братья» к юноше возвращается прежнее расположение духа.
– Так вы будете из самих Бактр? А мне показалось, я где-то уже ранее видел вашего родителя. – Филострат поправляет «бант» на шее. – Красный цвет – наше отличие.
– Вот как? Отличие? – откровенно трунит над юношей Алкеста. – Вы состоите в филе красных провинциалов?
– Я вас немного поправлю – в филе молодых состою. – Филострат не обидчив. – Да, мы глушь. От нас ужасно далеко до столицы. А вы мне не назвались, красивая столичная дева.
– Алкеста, дочь Стасиппа. Эллинка. Ни в каких разноцветных филах повес я, увы, не стою. – Насмешливость девы передаётся юноше.
– Хотите поучаствовать в нашем тайном собрании? – неожиданно предлагает Филострат.
– В очень-очень тайном? – иронично уточняет Алкеста.
– Именно, тайном-секретном. – Филострат не хочет замечать очередной поддёвки столичной красавицы.
– Пришлите мне письменное послание, если, конечно, вы умеете писать. А я подумаю над вашим предложением. – Алкеста накидывает на голову чёрный платок, всем своим видом даёт понять, что разговор закончен.
– Куда мне прислать остракон? – очень вежливо вопрошает восхищённый Филострат.
– В дом мой родительский, в Александрии. Вы найдёте его.
Алкеста удаляется, не попрощавшись. Её издали почтительно приветствует дородная кухарка, улыбается, обхаживает, препровождает в комнату. Юноши, немного постояв, удаляются.
– Ты видел её? Алкеста! Имя такое же восхитительное, как и владелица. К нам прибыла столичная красавица с коротким визитом. Да-да, ты не ослышался, мой дорогой Гиппас, дева прибыла с отцом из великолепных Бактр. Ах, как она удивительно прекрасна! Как сложена, изящна! Её глаза, в них можно утонуть! Как выговаривает холодно слова! Столичные манеры! – Филострат делится восторгом со своим приятелем. Тот же молча протягивает две мелких серебряных монеты другу.
– Что это? Зачем? – недоумевает Филострат.
– Ты забыл? Мы же спорили, что ты узнаешь её имя. Ты узнал, а я проиграл, – угрюмо отвечает приятель Филострата.
– Оставь себе, Гиппас. Ну какие монеты! То в шутку было пари. – Радость переполняет Филострата. – Я пригласил Алкесту на наше собрание филы.
– Алкеста? Позволь! У нас же в филе дев нет, – недоволен решением Филострата приятель.
– Нет? Ну так будет! Мы же фила молодых. У нас иные порядки заведены, чем у старомодных стариков. Довольно жить по их допотопной мерке. Всё переменяется в полисе по воле нашей. Ты бы слышал голос Алкесты. Она сама мелодия празднеств! Ах, столица! С ней не сравнятся провинциалки. Бактры – мать городов! Прекрасная Алкеста станет украшением нашей филы.
– Какое ещё украшение? – Гиппас воздевает руки к небу. – Что за каприз внезапный! О чём ты говоришь? О перстне золотом или о приезжей неизвестной деве?
– Нам жрица в филу нужна. – Филострат говорит тоном серьёзным. – Станет Алкеста жрицей богини Тихе. Удачу филе принесёт. Вот увидишь.
– Утром девицу увидел, перемолвился с ней ничтожной парой слов. Вы спросите, каков итог того пустякового разговора? Влюбился наш Филострат без памяти. – Гиппас фыркает. – Уже про удачливых жриц говорит. Спуталось у тебя всё, товарищ. Бактры, красавица, голос, манеры. Что за вздор! Я тебя просвещу. Ты очарован вовсе не девицей, а столицей.
Восхищённый Филострат и его недовольный приятель запрыгивают на лошадей и покидают постоялый двор Иалиса.
Полдень
– Не может быть! Стасипп? Ты ли это или это твой призрак ко мне явился? – Седой магистрат, пребывающий в почтенном возрасте, откладывает в сторону объёмный свиток городских расходов, поднимается со скамьи буле.
– Хайре, Капаней! Я это, я! – Стасипп спешит с объятиями к магистрату. – Вы никак все сговорились? Одинаковым образом приветствуете меня.
Стасиппа приветствуют ещё трое магистратов помоложе Капанея, но тоже в благородных сединах.
– Что тебя привело к нам, в Александрию? – вопрошает Капаней, предлагает место гостю на скамье магистратов.
Стасипп оглядывается на Иалиса, потом на рядом с ним стоящего жреца храма Зевса. Шепчет таинственно, важно:
– Тайная миссия у меня, магистрат. Послан я к вам базилевсом Евтидемом Вторым. С расспросами повремени до вечера. Собираемся у Иалиса, тайно, вечером.
Стасипп достаёт тёмно-синий платок, укладывает его себе на левое плечо. Магистраты, завидев платок, печально вздыхают.
– Неужто про наши провинциальные неприятности донесли самому базилевсу? Или Иалис тебе разболтал опрометчиво про проделки молодёжи? – Капаней осуждающе смотрит на хозяина постоялого двора, но тот качает головой, возражая. Стасипп молчит. Капаней обращается к товарищам-магистратам: – Тайная миссия Евтидема Второго? Как вам такое?
– Раз я прибыл в родной полис с важным государственным поручением, то улажу попутно и личный вопрос.
– Какой личный вопрос? – Капаней хмурит брови. – Может, мне срочно созвать буле полиса? И ты нам всем огласишь волю базилевса? А как же сатрап? Ты уже встречался с ним?
