Ж. Тоннер "Тайная сила, или Король воров. Серия «Мир детектива: бессмертные персонажи»"

Аббат ничего не сказал. Он был занят осмотром наброска будущей картины Жака, но успел взглянуть на молодого человека, бросившегося встречать Эдме.

Девушка вошла.

Представьте себе белокурую шестнадцатилетнюю малютку: голубые глаза, прямой носик, пунцовые губки, живая как птичка, – и перед вами портрет Эдме.

– Здравствуйте, госпожа Фойоль, здравствуйте Жак.

Эдме поцеловала Женевьеву и фамильярно кивнула головкой Жаку, потом с удивлением, почти с ужасом, вскрикнула:

– Господин аббат здесь!

– Да, я здесь, – сказал, аббат Морин, улыбаясь её удивлению. – Разве вас это стесняет?

– О, нет, но…

– Когда Эдме к нам приходит, – сказала Женевьева, – она обычно вас не застает.

– Мое замечание было просто шуткой. Я уверен, что не стесняю и не могу стеснить в чем бы то ни было Эдме, когда она бывает у своих друзей. Как здоровье вашей тетушки?

– Очень хорошо, господин аббат. Благодарю вас.

– А ваши дела идут хорошо?

– Да, господин аббат. В особенности вчера, торговля была хороша. Сегодня… я позволила себе прийти… потому что… Я вам скажу, мы получили на этих днях от наших поставщиков из Алансона ящик превосходных кружев!..

– Для продажи?

– Конечно.

– А! Вы продаете и кружева?

– Да, господин аббат. Но я, в особенности, хотела сказать госпоже Фойоль что так как у нас теперь есть много хорошего, я и моя тетушка, мы были бы очень рады, если бы она приняла от нас маленькое фишю[8 - Фишю – тонкий треугольный или сложенный по диагонали квадратный платок из лёгкой ткани (муслина, батиста) или кружев, прикрывавший шею и декольте.], которое мы ей приготовили. Нравится ли оно вам, госпожа Фойоль?

– О, дорогое дитя, фишю из алансонских кружев!.. Это слишком дорогой подарок, слишком хорош для меня!

– О, сударыня!

– Отчего же вы не хотите принять, мой друг, когда вам так мило предлагают.

– Дорогая матушка, отчего тебе не принять это фишю!..

***

Аббат и Жак упросили Женевьеву принять подарок, а Эдме поблагодарила их взглядом.

Первый шаг был сделан, волнение, причиненное маленькой торговке присутствием аббата, рассеялось. Жак, огорченный при виде её замешательства, просиял, заметив на её лице радость.

– Ну хорошо, так как вы все этого желаете, я принимаю подарок, – сказала Женевьева, на которую Эдме уже надела кружевное фишю. – Но с условием, Эдме, чтобы вы тоже приняли подарок не от меня, но от моего сына.

Эдме покраснела, Жак тоже.

Действительно у них были одинаковые мысли.

– Что же вы хотите, чтобы Жак мне, подарил, сударыня? – прошептала молодая девушка.

– Я уверена, что Жак угадает! – ответила Женевьева.

– Да! Да! Матушка! – воскликнул Жак. – Вы любите картины, Эдме?.. Вместо фишю я вам предлагаю… мы вам предлагаем ту, которая вам, больше всего понравится. Выбирайте.

– Выбирайте! – весело повторяла Женевьева.

– Это нельзя сравнивать с вашими кружевами, – добавил Жак, – но я, по крайней мере, надеюсь, что она будет иметь ценность для вас как память.

– О! – сказала Эдме, – даже маленькая картина стоит всех кружев на свете!

– Всех кружев на свете – это будет, пожалуй, слишком! – сказал, смеясь аббат, – впрочем, произведениями Жака уже нельзя пренебрегать. Его подарок стоит вашего, Эдме.

– В сто раз драгоценнее моего господин аббат! Господа, я в каком затруднении: не знаю, что выбрать из всех этих картин!.. К тому же, я боюсь, что тетушка меня будет бранить.

– Она не будет вас бранить, когда узнает, что вас вынудили взять подарок.

– Правда! Потому что, если бы я не взяла вашей картины, ваша матушка не взяла бы фишю… так нужно… Итак, поскольку вы мне позволили выбирать, Жак?.. Сделать выбор очень трудно: мне нравятся все ваши этюды! Кажется, это так называется: этюды? Но больше всего мне нравится вот этот… потому что мне кажется, что я отдыхала под их зеленью… я видела этот домик под большим дубом… и даже знаю эту козочку, которая щиплет траву на берегу ручья!..

В то время, пока Эдме говорила, Жак снял картину со стены и поставил ее на мольберт.

– Ничего нет необыкновенного, что этот пейзаж вам знаком Эдме, – сказал, он. – Вы гуляли когда-нибудь в лесу Роменвиль, около Парижа?

– Да, да! Я прошлым летом была там два раза с тетушкой.

– Это и есть лес Роменвиль.

– Правда, я не ошиблась, я узнала эти деревья, домик, козу…

– И эти деревья, домик и коза с этой минуты принадлежат вам. Нужно только покрыть лаком, сделать рамку… И вид леса Роменвиль украсит вашу комнату.

– Да, вы еще будете работать над ней! Это долго?

– Нет, успокойтесь! Через неделю картина будет готова.

– Сударыня, Элюа Денизор просит позволения засвидетельствовать вам свое почтение, – сказала Гильомета, появляясь в дверях и прерывая разговор Жака и Эдме.

Жак не мог скрыть своего неудовольствия, он не сказал ни слова, только наморщил брови.

Женевьева тоже, кажется, была недовольна этим визитом. Мать вторила эмоциям сына.

Также, как и он, она не сказала ни слова.

– А, наш маленький мельник! – сказал аббат. – Конечно, он может войти! Нам всегда приятно его видеть, не правда ли, Женевьева?

Аббат сказал правду: в домике на набережной Театен всегда с удовольствием встречали Элюа Денизора.

Мельник вошел. Элюа Денизор, был никто иной, как ле Борньо.

Видевшие несколько минут тому назад агента полиции, как например, аббат Дюбуа, граф де Борн, маркиза де Парабер, не узнали бы его в переодетом мельнике. Метаморфоза в костюме, движении, походке, в манерах, во внешности была поразительная.

Только по двум чертам можно было судить, как велика разница между тем и другим: ле Борньо был рыжий и одноглазый, а Элюа Денизор с черной шевелюрой и владел обоими глазами хотя в эту минуту скромно опускал их в пол, как подобает молодому крестьянину, когда он является к почтенным лицам. Прежде всего, он поклонился Женевьеве и Эдме.

Потом горячо пожал руки аббату Морину и Жаку.

– Что за дело привело вас к нам сегодня, Элюа? – спросил аббат. – Если не ошибаюсь, вы, кажется, уже были в Париже в начале этого месяца?

– Мне нужно было приехать в начале следующего, – возразил Элюа, – вы не ошибаетесь, господин аббат. Но мельник предполагает, а булочник располагает, особенно, когда не платит денег.

– Да! Да! Да! Понимаю! Вам нужно сыскать неплательщика!

– Да, чтоб он не убежал. На рассвете я выехал из Лимей, в одиннадцать был в Париже, а в двенадцать – в предместье Сент-Антуан, у нашего должника, от которого, по наставлению отца, я согласовал все условия. От булочника я вышел в час, мне захотелось завтракать, и я зашел поесть… Мы с отцом договорились, что я вернусь на мельницу сегодня же вечером, но так как дилижанс из Парижа едет только вечером, и у меня появилось много свободного времени, то я и зашел засвидетельствовать свое почтение госпоже Фойоль и её сыну. Я не надеялся встретить вас здесь днем и очень рад вас видеть, господин аббат. Теперь скажите мне: не беспокоит ли вас мое посещение?

Эдме, казалось, ожидала конца его фразы и подхватила:

– Мне нужно уходить, я здесь нахожусь, по меньшей мере, целый час.

– Нет, – весело сказал аббат, – по меньшей мере, восемьдесят минут!

– Вы преувеличиваете, мой добрый друг, – сказал Жак, – когда Эдме пришла, была только половина второго…

– А теперь три четверти третьего, – я не сильно ошибся! Я очень доволен, что Эдме осталась у нас сегодня дольше, чем она хотела потому, что мне всегда приятно ее видеть, и потому, что я могу ей представить честного малого, о котором, мы ей уже говорили – Элюа Денизор.

– В самом деле, – сказала Эдме, – ваше имя мне знакомо. Вы тот молодой человек…

– Которого я и Жак имели удовольствие спасти из неприятного положения, – сказал аббат.

– Милостивый государь, – возразила Эдме, подходя к Элюа Денизору, – я рада с вами познакомиться, потому что меня также спасли от большой опасности…

– Только на этот раз без меня! – прервал аббат смеясь. – Это дело Жака.

– Господин Жаком и графом де Горном, – сказал Элюа. – Господин аббат и господин Жак рассказывали мне о вашем приключении, сударыня.

– Так же, как они мне рассказывали о вашем, – возразила Эдме. – Из этого следует, что вы так же, как я, никогда не забудете оказанной нам услуги, и вы не должны удивляться тому, что я рада вас встретить у наших общих благодетелей.

Элюа Денизор поклонился молодой девушке.

– Благодарю вас за ваши добрые слова, – сказал Элюа. – Вы говорите, что вам рассказали о моём приключении? Я не думаю, чтобы вам рассказали все, что сделали для меня в этом доме. Позвольте мне рассказать вам, чем я обязан господин аббату, господину Жаку и госпоже Фойоль.

Между тремя названными лицами послышалось недовольство, когда они услышали предложение Денизора.

– Вы шутите, – сказал аббат, – Элюа, вы не можете задержать Эдме, рассказывая ей то, о чем она и так хорошо знает, как и вы!

– Мне бы хотелось послушать, – сказала она. – Наш мальчик подождет дольше обыкновенного и, может быть, тетушка меня выбранит. Но расскажите, расскажите! Я слушаю вас…

– И так, сударыня, – начал Элюа, – это было семь месяцев тому назад, в конце февраля. Мой отец – мельник из Лимея, прелестной деревушки, близ Манто, – послал меня в Париж, следить за процессом, который у нас был с родными. Однажды вечером я возвращался из оперы и шел через Пон-Рояль, по набережной к особняку, где я жил, как вдруг перед этим домом, какой-то человек, вор должно быть, схватил меня за шиворот.

Я не трус и не слабак: я бы освободился от этого человека, если бы он, не сжал мне горло левой рукой и не ударил меня правой по голове, так что я упал без сознания. Падая. я вскрикнул. Этот крик услышал аббат, который, к счастью еще не лег спать. Он открыл окно и, увидав меня неподвижно лежащим на набережной, разбудил господин Жака и они оба пришли ко мне на помощь. Эта помощь мне была необходима, иначе я не увидал бы больше ни отца, ни моей деревни. Не то, чтоб моя рана была опасна, – удары по голове заживают быстро, но в феврале было холодно, и я истекал кровью. Провалявшись всю ночь на мостовой, я не знаю в каком состоянии, я был утром! Короче, сударыня, благодаря аббату и господин Жаку, нападение этого вора-убийцы прошло для меня без трагических последствий, напротив, оно дало мне радость ощутить незнакомое до тех пор для меня чувство признательности, которая угаснет только с моим последним вздохом. Вы даже не можете себе представить, какой заботой меня окружили в этом доме на протяжении двух недель… Позвали хорошего доктора, Венсена Дюбуа. Мне был нужен покой. Опасности не было, но болел я мучительно. Мне устроили постель, вот здесь у печки. Около меня всегда были господин аббат, Жак или госпожа Фойоль. Мне давали оздоровительные напитки, а когда я стал поправляться, мне приносили бульон. Я никогда не забуду тех разговоров, когда я был маленьким: моя мать и деревенский священник говорили мне о Боге, что Ему нужно молиться и бояться Его. Но вы научили меня большему, любить Его всеми силами!..

Элюа Денизор с глубоким волнением произнес последние слова. Это волнение передалось всем слушателям. Глаза Женевьевы и Эдме наполнились слезами, а аббат и Жак улыбались сквозь слезы.

– Я закончил, сударыня, – возразил Денизор, обращаясь к Эдме. – Теперь вы хорошо понимаете, что я обязан госпоже Фойоль, господин аббату и господин Жаку…

– Но Эдме уже знает о ваших чувствах к нам, и вы, Элюа, будьте великодушны к ней – ее и так будут бранить, что она долго гостит у нас.

– Не задерживайте ее! – сказал аббат.

Эдме распростилась и ушла вместе с Женевьевой, которая выразила желание проводить ее.

***

Оставшиеся несколько минут молчали, как это случается часто после длинного разговора… все думали про себя.

Жак чистил кисть, аббат смотрел в окно. А Элюа Денизор рассеянно смотрел на картину, назначенную для Эдме.

– О! – невольно вырвалось у маленького мельника. – Это же лес Роменвиль.

– Да, – отвечал Жак, – лес Роменвиль. Вы знаете этот лес, Элюа?

– У вас есть покупатели в Роменвиле? – весело спросил аббат.

Элюа отрицательно покачал головой.

– Нет, – возразил он, может быть рассердившись, что не прикусил себе язык перед этим восклицанием, – нет, я никого не знаю в лесу Роменвиль, но во время моего пребывания в Париже, два года тому назад, однажды, в воскресенье я ходил туда с двоюродным братом, который живет в предместье Тампль.

– И после одной единственной прогулки по лесу вы его так хорошо запомнили? – сказал аббат. – Это делает честь вашей памяти!

Элюа ничего не ответил на этот комплимент.

– Как хороша живопись! – сказал он со вздохом, переводя взгляд от леса Роменвиль на другие картины.

– Вы хотели бы быть живописцем Элюа? – спросил Жак.

– Конечно, если бы я мог выбирать, я бы выбрал то, чем вы занимаетесь, а не то, чем я теперь занимаюсь.

– Не все же могут стать художниками, – сказал аббат. – Но ваше ремесло тоже полезное, благодаря ему тоже можно зарабатывать на жизнь, когда, умеешь и хочешь работать. К тому же, вы ни в чем не можете упрекнуть вашу семью, Элюа. Для сына деревенского жителя, вы получили очень хорошее образование. Вы хорошо выражаетесь и пишете не дурно… Я видел.

– Да, как сын крестьянина, я, может знаю больше чем вообще знают мои собратья, но, к сожалению, это еще не значит, что я много знаю.