И черный ящик тут,
и света круг,
и вспышка яркая,
и всё,
и существо с той стороны.
Мы очень хотим,
чтобы этот момент был красивым:
наряжаемся, будто в гроб
и как мертвецы не моргаем.
И наши улыбчивые тела
в чёрном пластмассовом сейфе.
– Скажи мне, где ты была?
– Делала селфи.
10.
Забыл свой голос собственный.
Действительно, забыл.
А был ли голос собственный?
А был.
Он был как льдинка певчая,
как песок, до которого нужно дорыть,
он влажный, из него куличики лучше.
Но я молчу и в памяти
я рою рукавом.
Да, положенье странное,
но буду в таковом.
Ведь чуть скажу хоть звучинку
и сразу: "а-а-а, ну да!"
Он звучит как холодный осенний воздух
родной брат которого —
ледяная вода.
11.
Проснись и брысь! Возьми и дай. Старообрядческий джеддай в среде берез горит бесплатно. Обратно можно – через гроб, но сохранить здоровье чтоб мы бересты поверхность об лицом водили на Пасхальной. Ардва Дэ Два – кто твой отец? Нижегородский ли кузнец? Скобарь, колодник, просфиряк, бурлак, молитвенник, моряк? Я – память. Спи, Ардва Дэ Два. Всех языков моих слова подобно стаду медвежат. Ревут, катаются, лежат бессвязны. Друг Ардва, пропой! О том, что космос голубой, и как в Империи прожить, в глухой системе возле дыр. Ардва Дэ Два – пропой мне мир! Я – переводчик, где же я? Везде края, края, края. Но где среда? Ардва! Когда? В среде берез планеты И следы оставил я – мои. Но мне ли знать о них, Ардва? Не мне ли знать о них? Трава несет себя к звезде один. Я – память. Серебро седин в печатной плате. Пой, Ардва! Скажи мне: первая глава! Благослови на житие! И выше, дай мне возвратиться, Отец, в бессмертие Твое!
12.
Тебя привозят ночью.
Я вручаю тебе обещанную звезду с неба.
Я достаю книгу и оглашаю приговор.
Мы играем в тоталитарное государство.
Тебе очень нравится приговор, особенно то место,
где сын берёт на руки отца, несёт его в спальню,
а тот, как меленький ребёнок
играет часами на цепочке.
В этом месте ты плачешь,
а я успокаиваю тебя.
Ты мотаешь красивой своей причёской
и говоришь, отстань, читай, мне хорошо.
А потом закрываешь лицо руками
и говоришь: не смотри на меня
я не красивая. Но ты красивая.
Зачем бы я стал играть с некрасивой
в тоталитарное государство.
13.
Ночь спиртна. Изгибы речи
согреваемы теплом.
В иероглифах деревьев
зябко путается свет.
Мы стоим зеленовзглядно
на тетраэдре вина.
Спит торговый дом большой
с изрисованной душой,
спит на ветках светофор.
Видно двор.
Небо трогается с места.
По незрячему асфальту
ветром движется картон.
Нам не холодно, но мы
поиграем в игры тьмы.
Мы сближаемся. И речь
нужно будет поберечь.
14.
На свободное место от секса приходят мысли.
Что если смерти после не снова ясли?
Погасли глазки, и всё уж.
В теснине тела,
в бойнице носа
не ходит бойкое вещество.
Где Я, когда Я – спит?
В колесе вращаются 30 спиц,
скрепляющие пустоту.
О чём ты думаешь,
тебе что, не понравился секс?
Очень понравился.
Секс был так велик,
что уходя, оставил после
много пространства
и теперь я гляжу
на белое потолка убранство.
Что если всё сейчас?
Далеко-далеко в государстве Чад
четырнадцать негров молчат.
В полосатой кофте идёт президент
в этот момент.
А мне страшно,
когда ты смотришь вот так.
Как смотрю?
