– А вот ты и… сам… не хочешь уже и… вмешаться? – Шикнул обиженный и надувшийся вмиг шатен, потирая ушибленное и будто опаленное солнечным жаром место на затылке своей же левой рукой. Правой же, как и прежде, оправляя свои еще и мелированные пряди с челкой. – Они ведь попереубивают друг друга сейчас… И на наших же с тобой глазах!
– Так и вмешался же уже… Вот – разгребаем! И пусть лучше же исправиться и сказать, что: и они, и разгребают… Но и тогда же ведь нам с тобой все равно пока лучше оставаться в этом состоянии и стороне, чем огрести же просто так и не за нас же с тобой, попав под куда более горячую же руку и… их, не считаешь? Пусть разберутся же пока сами и друг с другом… но и на виду… и при нас… чтобы уже и после и мы же сами смогли подключиться, придя же хоть и на что-то… чем же и где-то там и…
– Да-да… Что-то и вроде же: «Кури и пей при нас и здесь, чем с кем-то и в подъезде или за гаражами»! – Спародировал голос «взрослого» Влад и фыркнул, вновь отвернувшись от них и, словно бы до этого привязав Егора к себе, разверзнул за собой еще и его и к себе же. – А как же еще и колоться, да? Никак. Почему? Потому что! Плавали – знаем… Ну так и… что же там за недоверие, м? Еще и ко мне! А не и чуть ли не к главному же инициатору всего и вся? Как минимум же и вблизи же сейчас нас с тобой находящемуся и как никогда же и никто приближенному же все еще к ним – высшим из высших…
– Не он, а ты повел… и ведешь же себя до сих пор, вон… как ребенок! – Плюнул ему в лицо словесно и горько Егор. Да и так, что и даже он перед ним, пусть и стоя рядом, но и не касаясь же губами к губам оценил этот привкус хвои и смолы на кончике своего языке. – Мы замолчали и ты замолчал? Ха! Думаешь, равноценно? Где чьи-то жизни, а где твоя семья, Влад! И где одно же и пока же еще где-то там… на горизонте. А другое – прям вот здесь, сейчас и перед тобой… Тебе и впрямь и настолько же плевать на наше отношение к тебе, как и на твое же – к нам, м? На атмосферу, в которой ты пребываешь… На семью! Вот нам же на тебя, как и на твое…
– Так и быть, переТоретто, правда за правду… Quid pro quo! – Дернул плечами янтарноглазый, перебив жестко его, и глубоко вздохнул, готовясь если не к огромной тираде, то к добротному такому монологу. И пусть не по количеству, что и скорее всего, зато и по качеству. И пусть Роза же в третий раз умоется! – Мне не плевать на отношение. Не плевать и на семью… Настолько же, чтобы… и было же уже именно плевать на не отношение и на не семью… другое и другую… но и не чужое и чужую! Как и на общее же их отсутствие… и конкретно же в твоей голове! И не только же конкретно сейчас… Где как раз и, знаешь, вполне же можно и потерпеть твои, как и Никиты, грозные взгляды в мою… предательскую сторону. В сравнении же все вот с тем же твоим горизонтом… что и где-то же там… и еще ведь может подождать, да? Нет! Как и та, что и будто бы героиня же того же самого чертового… «Черного зеркала» – живет в относительно разблокированном цветном мире… Относительно! Без серого же блюра на ч/с и нелюдях… и ладно! Но и, что интересно же, вместо как раз этого – просто не видит их… никак. Совершенно! А чтоб еще и окончательно же дорисовать этот блюро-сюр – их видят те, кто и как раз таки без него… Без блюра! Как я, например. Ты и… все! Но и кроме же все еще ее! А ходим мы – все вместе… Рядом. И почти же что соприкасаемся… Двумирье в дмумирье, блин! Но вот она и не знает, пока же и не узнает всего, и улыбается. И я, где я же – да. И хочу рыдать от бессилия и несправедливости. А ситуация-то у нас с ней одна… И дело ведь совсем не в мужской жилке и что: «Мужчины не плачут». Плачут! Еще порой и как… Дело как раз таки в морали и совести… А еще и в тех же все заблюренныхнелюдях, что… да, как не неожиданно и неприятно… действительно нелюди. Совсем и… не только же по виду… вовсе! Что и прямо же сейчас как раз и оттягивают этот самый горизонт, не хуже и самого же Ксана размывая его на картине водой… По всем же ее краям и граням… Границам! Как и… все. И вся… И… Барахтайтесь, пожалуйста!.. Я был готов рассказать тебе это, как и все же, сам, но и… позже, в первую же очередь рассказать все, и пусть же не все, ей. Ведь то, что происходит сейчас… и с ней, гораздо хуже того, что ты видишь, на самом деле… Всене то, чем кажется, не это ли нам постоянно вменяют, братец? Порой и… без слов. Оглянись – и сам все поймешь!
– О чем ты?
Не ответив, лишь выдохнув воздух резко и через нос, Влад прокрутил левую руку запястьем вперед и тут же накрыл его правой кистью. Решив, что так будет проще и быстрее – все-таки текст текстом и слух слухом, но им же вдвоем как всегда и везде куда проще и лучше удавалось принимать и усваивать информацию на практике и в картинках, нежели все тем же Александру и Никите. И вдруг прошептал, а даже и лучше будет сказать что и прошипел:
– Я покажу тебе свою руку, если ты покажешь свою…
Не хватило же только нервно высовывающегося языка, будто и облизывающего быстро обветриваемые губы. Еще же ко всему и будто бы змеиного. Да вот только у него уже была одна змея: еще и притворяться ею – это было бы явным перебором. А вот косплеить героя, точнее же и антигероя одного из подчинения же главного антагониста из вселенной «Гарри Поттера» да почему бы и нет? Не ворует же – вдохновляется! Да и момент еще под стать – не капать ядом, так едкой мятой и пряным хоть и немного все же и тревожным шалфеем прыскать.
Вздрогнув же следом, но не от просьбы и жеста самого Влада, а от резкого появления в боковом же поле зрения всех остальных, Егор повернул свою левую руку к свету запястьем вверх и обомлел же уже вместе с ними, приметив ту же самую, что была же у Розы, а теперь еще и появилась же у самого Влада, почти исчезнувшую черную контурную ветку сирени в форме бесконечности и на том же все самом месте! А когда взглянул и на открытую уже непосредственно руку Влада – обомлел вдвойне. Ведь на ней и поверх же уже того самого рисунка и по кругу, опять же, как у Розы, но и что уже знал пока лишь только сам Влад, был изображен еще и черный терновый венок-браслет, похожий же скорее и на стебель розы с семью шипами и без листвы.
– И даже красная роза стала черной… Или от истоков и… и даже белая роза стала красной… м?
– Какого черта она не исчезает?! – Рыкнул Егор и потер же свое левое запястье правой рукой для точности и правдоподобности – а вдруг ему это все еще кажется. И вдруг же действительно все, и это же в том числе, и правда не то, чем кажется. И может, это как раз таки Влад что-то с ним сделал, сказав же ранее ему эту самую фразу. Но тут же вспомнил, что при всем возможном, а и даже невозможном вмешательстве в сознание у всех, только он сам мог насылать какие-то видения и иллюзии. И то же – только лишь во снах. Но они же сейчас не спят! Знал бы он, как был сейчас похож и схож же в мыслях с самим же Владом минутами ранее, пытаясь сейчас избавиться от сонного паралича при полном же сознании и знании же дела.
– Будет правильней же сформулировать: не исчезла. А еще же лучше и: появилась вновь… – хохотнул Влад, явно довольный произведенным эффектом, но и пока что явно не готовый углубляться излишне и говорить об этом всем серьезно. Хотя и у кого, как не у него, это было одной из главных фишек – переживать моменты, какие бы они ни были: хорошие или плохие, но и с улыбкой, если и не смехом на губах. Пусть и не всегда же настоящей и еще же и в глазах, – …проявившись же на том же самом месте и в моменте, с которого же и в котором если только еще и не начала же, как и не закончила, то и точно же уже должна была быть в процессе и исчезать… как раз и спустя же все твои же те полгода и… назад… ну и даже чутьбольше, если прям дотошно… растворяясь же лишь по крупицам и вместе же со своим творцом… ведь как там еще было: «С творцом уходит и творение»? Что ж… Не ушло же, как видно! И не ушла…
– Не придирайся и… к словам! – Отчеканил почти что и злостно, но уже и не столько же направляя это и на самого же парня перед собой блондин, все еще не оставляя попыток избавиться от этого рисунка. Уже ведь даже и свою энергию в это самое место пустив, чтобы если и не полностью его преобразовать, знал же ведь, что не получится – не хозяин ведь, то хотя бы и накрыть же его поверх и уже же хоть каким-то, пусть и не из своих и продлив, но рисунком. Да даже уже и самым что ни на есть простым, обычным браслетом и под «Blackwork». Но только «тату» снова и снова проявлялось, и даже после всех же попыток, что Никиты, что и самого Александра через буквально же уже и расцарапанную, разодранную короткими ногтями кожу влиться своей тьмой и в его, возвращалось на круги и не своя.
– Ты ведь знаешь, почему и что это значит, Егор… Как и знают же это все и все же остальные в этой комнате! И пока же разве что… и еще же не понимания и не принимая это все же до конца и… для себя, но… и во всяком же случае! Не просто же так мы… и лишь… с тобой же вдвоем здесь мечены… Да! И все же ведь почти как в прошлый раз… Почти… Только теперь же еще и вместе с этим… прекраснымгреховником! – Досконально рассмотрев руку Егора, все тут же, и вместе же с последним, переместились на изучение нового объекта, но уже и на руке Влада. – Собственно, как знаешь же и то, что я не вру… Не в этом! Коль так и не доверяешь же еще и… в другом. Поверил же, проверив, хотя бы и по этой же все самой метке… Может, так же поступишь и с нашим новым игроком в команде – Софией? И вот только не начинай… не начни же вновь и вдруг соединять же их между собой, пожалуйста! Продолжай же и дальше разъединять их и… в том же самом своем духе. А и точнее уже даже и выбивать… Не по-розовски, конечно. По-своему! И одну же из… другой…
– Разрешаешь? – Скрипнул зубами Егор и осклабился, скрещивая руки на груди. Остальных же в то же самое время скривило и знатно так перекосило от ощущения и звука же похлеще, чем и теми же все ногтями или чем-то еще похуже и металлическим по стеклу, как камень о камень. – Как мы запели… А до этого что было? Не слишком ли быстро ты стал переобуваться, Вла-ди-чек? Прямо ведь и… на глазах. Без прыжка! Вернулся же такой… весь из себя… А спустя время? Даже и не знаю, радоваться или горевать, что с семьей у нас все осталось так как есть – как было и… никак? Но зато… да, конечно… теперь же у нас… и не на горизонте… София!
– Хочешь сказать, что было бы лучше, если бы я как блудный сын и с опущенной же головой вернулся? Или как сойдя же с картины «Опять двойка»?.. Точно! – Щелкнул пальцами правой руки Влад, до этого же и левой лишь разыгрывая задумчивость, почесывая ей подбородок, и повторил за ним в натяжении-растяжении губ. – Чтобы Ксан, как и до этого же, но уже и мать, из-за стола же на меня и сокрушаясь, раздосадованно глядел… Никита и на своих же четырех радостно вокруг меня же прыгал, попеременно же еще и со счастливым, почти что даже и свинячим визгом передние на меня же задирая и на задние же в виде опоры становясь… А ты, не хуже и той же все самой девчонки-пионерки со злорадством и внутренним удовлетворением от моего же очередного провала, где-то и между же ними на меня бы взирал?
– А чего это я-то… и собака же сразу? – Вновь вступил, а заодно и вступился же за себя самого, Никита в диалог.
– Потому что он уже ей был! Кхм… Могу исправиться и на велик тебя посадить, раз так не хочешь… И пусть же ты и чуть старше… Но и в сравнении же с нами всеми?.. Сойдешь! – Отбил ему спокойно рыжий, почти и не сбившись же в начале, но и ничуть же не больше, во всяком же случае, чем и могло же потребовать, но и никак же не потребовало, внимание к этому, как и к нему же самому, окружающих, не отводя же все это время взгляда от Егора. – Знаешь все, да? Не прости, но и как сам же до этого это дал… отберу-обнадежу и раздену! А понял ли и… так же? К примеру… И то же, что София тоже наша семья. Пусть и… какая-никакая. Да и как мы же ей все! Вместе же взятые… Будь то братья или… отец. Но ведь… и семья. Но тебе же так хочется делить, все-таки и недоТоретто, но и не жаль, что ты даже не замечаешь, как и приоритетность расставляешь. А что по: «Девушек, а и тем более детей, всегда – вперед» и «Взрослых уважать, малышей не обижать», а там и «Люби ближнего своего»? Ты же проштрафился и там… и там… и тут! Что уж говорить же и о том, что этой же самой девчонке куда хуже, чем тебе… чем и всем же нам!
– А как насчет: «Не прелюбодействуй»?
– Ну… наконец-то! – Хохотнул Влад и склонил голову к левому плечу, пряча кисти обеих рук в карманы серых штанов. – А я уж думал – до ночи шаркать будем. А это я же, оказывается, и сам просто не с той ноги встал и стороны же зашел… Впервые, брат! Впервые… Да и давно же мы с тобой не говорили одними словами, но и о разном. Обычно же и чаще всего – это все как-то и… наоборот. Да и с пониманием же хотя бы, если уж и не с принятием. Что ж… Я продолжаю быть верным себе. И в этом же так же ведь не изменяя… Мой интерес к ней, как и чуть большее же внимание, лежит исключительно в братско-сестринской плоскости. Ни больше… ни меньше! Ну а если ты видишь здесь и в этом что-то иное – это только то, что лишь ты… и видишь. И, скорее всего же, а даже и точно, что не видит же больше… ник-то. И это даже… забавно, если вспомнить и учесть в моменте: кто что видит и не видит же одновременно. Как думаешь, что видит София, а даже скорее и не видит, когда ты применяешь к ней то или иное поведение или… отношение?
– Я не делаю ничего, чего бы ни сделал ты сам, будучи же еще и на моем месте! – Напал на него блондин и, прижав же к черным металлическим перилам лестницы спиной, поднял правой рукой того за шею над полом, левую же спокойно погрузив в соответствующий ей передний карман штанов, как и сделал сам же Влад до. Добавляя же еще тем самым и к общей же морской свежести и соли, заполнившим помещение куда пуще и массивнее, будто и целый же баллон и не один освежителя воздуха с этим же конкретным и единственным запахом распрыскали вокруг, и лесной массив со скалистым грозо-громовым перевалом. – Да и это же явно было бы не хуже того, что ты сам бы мог сделать, будь бы ты на нем и так, правда? Мы ведь в одной лодке, брат! Или я не прав?
– Ксан?.. – Почти пискнул Никита, смотря на все это своими раскрытыми от страха во всю же высоту и ширину желтыми глазами. Но и видя же лишь перед ними, как в быстрой перемотке и диафильме, все возможные и не похожие сюжеты. С весьма кровавым же продолжением. И отчего-то же лишь только одним постоянно повторяющимся: «Иван Грозный убивает собственного сына». Но и только же все на библейский же лейтмотив и с «Каином» и «Авелем» соответственно.
– Все… под контролем… – не отрывая своего же внимательного и серого взгляда от ребят, ответил ему мужчина, аккуратно и пошагово заходя за спину Егора и готовясь же в любой момент и в случае же чего брать тут же все и в свои руки. А даже и тем более самого парня. И отдирать же уже его и от другого. Стараясь так же аккуратно разогреть и утеплить, высветлить окружающую обстановку. И что ни говори, а полуночное солнце справлялось с этим куда лучше обычного – не перегревая и не переохлаждая излишне.
– Многострадальная моя шея… – взвыл Влад. Но скорее же только для вида. И чтобы все же уже дружно сжалились, отстали от него и отпустили восвояси. А и точнее же – в свою комнату. Не только еще и покурить, но и именно же уже выпить. И знатно! – В лодке, да… И все еще с собакой! Но и благо же еще без велосипеда… На нем ведь катаются только медведи… бедняжки… ведь их же с нами нет. Как и его! Да и на кой он вообще нужен и в лодке-то, так еще и на необитаемом острове затем, правда? На нем же неудобно нарезать круги и резать волны… а и тем более в разрезе все того же ведь песка. То ли вот дело кукуруза и ее поля… Такой ведь себе выбор единственного предмета… как и НЛО. Не телефон ведь… и с единственной же в мире песней «Какао». Это же тебе, знаешь, не… это. Ха! Не голову же и в пасть тигру же засовывать, чтобы не столько и развлечься в открытом море… или океане… более без ничего и никого… сколько и узнать наконец: «Что же такого в этой самой жизни… Ни»!
– Эй! – Насупился Никита, скрещивая теперь уже и сам, и как Егор же совсем недавно, руки на груди.
– А может, в этот раз я и не про тебя? Хотя, да… ты же так велик и не выбрал. Да еще ведь и волосато-полосатый… Фиговый из тебя тигр в общем, знаешь… Как и пила… Да и как собственного же говоря и топор… Нет! «Пила» и… Топор. О как… Понял, да? Можно и в ту и в другую сторону… как и букву… а смысл все останется тем же! Может, спиннер пока подойдет? Начни, правда вот, пока и… с него! Ну а если… и вдруг… не получится… не всем же в конце концов и вскрывать, кому-то ведь надо и вскрываться… в смысле, картами и… на бочку – всегда же можно вернуться к фрисби, бумерангу… да и там уже и вовсе же… и ей же докинув… доползти… в обратную же сторону… и до палки… хоть и под крик же все еще «апорт», а не «лежать и… еще больше». Кудауж, да? Уф… Ладно! – Усмехнулся рыжий, где-то на задворках уже и исполняя же песню «Трава у дома». И не столько же от самой невесомости как и отсутствия же гравитации, сколько и из-за небольшого и все-таки же удушения как и малого же в темноте же чего притока кислорода в мозг. – А не кажется ли… и тебе… да и конкретно же… Ксан, что уже и… как бы так сказать-то помягче, да и как ты же сам до этого и мне же самому и культурно… перебор с выбиванием дерьма из него же –посредством только лишь еще большего развязывания рук… по всему же и всем? И это же я уже не только про и за себя… Потому что мне вот например, если тебе вдруг интересно станет… если и уже не стало… уже и не кажется же, что да. Ведь время-то прошло… пусть и немного… но и все же… а он все еще на других бросается, говоря же еще ведь при этом, что и никакне… бьет… и да, ее… и физически… но и нелюбит еще ведь, засранец, решив не пройти сразу и по всем же неправилам… хотя и это ведь, как и то, тоже ведь втеории… когда же на действиях и практике – совершенно иное и это же все само никак не подтверждая… а и только же еще больше опровергая… так еще же и из первой, любой, это все д… дело и как-либо же выбивая! Хоть и не из чего и нечего еще, как и не из кого же, уже по сути-то… И да… прошлое, конечно, прошлым… и рознь… но и это ведь уже явный перебор! Ох… Синяков только не оставляй, ладно? Слышишь?.. Его-о-ор! Засосы засосами, но это… И еще же от тебя… Такое, брат, никакого натурального мужчину не красит! Понял, да? Нет? Ну… Мужчина и мужчину… не красит… Шутка-шептунчик! Не для масс… Как и я же сам – не для вас.
– Я поступаю с ней так, как считаю нужным… и мне! – Рявкнул Егор и еще сильнее сдавил руку на его шее, равно как и прижимая все тело к лестнице. – Звучит ужасно, не спорю! Но и ты должен понимать, что Ксан не стал бы молчать, как и стоять же в сторонке в случае чего… В случае же все того же: перебора, эксцесса или чего-то еще более экстраординарного… Да и я ведь сам не монстр, как и он же, чтобы так бездумно ее же и мне на поруки отдавать! Она же – его дочь. Какая-никакая… Как ты и сам сказал ранее. Как и мы же его – сыновья. Чего уж и греха таить… Я не перегибаю палку. Не перегибал и перегибать же не собираюсь… А вот ты… и конкретно же сейчас и со мной… да! Что за херня с «тату»? Моей… Твоей двойной… Как это, черт тебя же дери, еще и связалось-то… связано с Софией? И что это еще за?!.. «По-розовски»?
– В том-то и дело… – прохрипел Влад и закашлялся. Не столько же еще и чувствуя, сколько уже и прямо-таки ощущая как еще немного и пусть не розы, но и все те же цветы, что за его же спиной и кое-как же их напоминающие, приобретут обратный процесс – и из черных же станут красными: от его же все крови и разорванных легких через разодранную же спину, как и от силы же, с которой сам блондин его к ним прижимал и не просто же прижимал, а еще и елозил им плюс же ко всему время от времени, буквально что и натирая же его как на терке, – … что уж говорить о красной. Эх… Я бы так не поступил… Не с ней! И ты же понимаешь сейчас, о чем-ком я в действительности и между строк же, на самом деле: да. Но почему-то и не принимаешь же… до сих пор. А я лишь об этом и той, другой говорил… и как ты быканул же… разрешил… и выбивать из нее – не ее. Что и как как раз же делаешь и ты же сам! Не выбивая же… Не физически. Стучась и достукиваясь… И лишь морально!
– Ну так и в чем же тогда действительно проблема? – Дернул его к себе блондин и, почти же что врезавшись, впился своим полностью черным взглядом в его же почти что и так же, но и все же не совсем еще, потемневший янтарный. Раскрывая вокруг них тут же и четыре же средних своих черных крыла, окутывая их обоих ими тем самым и пряча же в них же как в кокон от всех. Полностью же еще и прибирая как рваные концы самих перьев, будто вставляя их друг в друга как пазлы и в пазы, так и серо-синий и зеленый отлив их, все ведьсерьезно, оставляя разве что и костяные черные рожки наверху, опять-таки потому что уже и не до каких шуток, как и извне. – Да, не спорю, я не лучший в этом – только недавно ведь начал и… Опять-таки же, повторю: «полгода – это не срок». А и особенно там, где она только еще больше лезет и сама же меня на себя провоцирует… Неразумно… Необдуманно… Глу-по! Но будто бы и… специально. Не зная, но… и догадываясь. Принимая же все это как за чистую монету и перенимая… на себя же. И где-то же лишь только подсознательно – еще и дляменя. Не как и все вы… Решившие вдруг, что измена с кем-то, а именно же и с тобой, лучший иллюзорный тренажер… тренажер силы воли и характера… еще же иначе широко известный и в узких же кругах как: боль! Что и, как ты правильно же ранее выразился, должен был выбить из меня все это… прошлое… и в кратчайшие же сроки… Как и злом на зло… Ненависть за ненависть… Да и в мире же, где времени скорее нет, чем есть. И где же оно чуть более эфемерно… А уж и в разрезе-то нас… Где забыть не забудешь и убиться не убьешься! Только если сам, совсем и без права же на что-либо после… Да и подавно… Но и где ты же еще сам, говнюк, сваливаешь… так и не объяснив же свой хренов… хреновый и как никогда… поступок… в туман и на целых же… пол-года! С редкими лишь перебивками-появлениями и весточками же с фронта… через того же все Ника. А теперь же вдруг появляешься и еще же предъявляешь мне за мои же все попытки не убить ее… себя и всех… и в этом же всем еще всеобщем беспределе: «Егорка ведет себя крайне несправедливо и неподобающе». Несправедливо… Конечно. А справедливо и ты вот смотался, решив, что не сможешь держать язык за зубами? Мы, может, тоже не могли… но нам отчего-то же и все же пришлось – ведь было надо. Да и хоть кому… Да и странно же было бы, не считаешь, если бы мы все дружно смахались, и только бы ей в глаза не смотреть?! Конечно, несправедливо! Но и мы ведь пытались… Мы молчали… Мы, блять, выживали! А ты же так легко унесся, просто-напросто поджав хвост… И прикрывшись же еще ко всему своим же собственным языком без костей… лишь и с помощью же все того же Совета. Не думал остаться и на себя меня принять, трус?! В этом же и весь смысл-то был по итогу, нет? На тебя же я должен был все это спустить, а не на нее! И как тебе теперь твои, а, «Слон и моська», «Лев и собачка» на наши же все будни, м? Которых, может быть, и не было бы – рассказал бы ты сам мне все это… и сразу. И если бы не вообще, то и не так и не с той, во всяком же случае. Ведь в отличие же все от той самой правды – от этой уж нам точно бошки бы не сняли и… все же еще они! И да, конечно, за себя бы того я вряд ли бы здесь и конкретно же сейчас отвечал… но и как приятный же бонус мне… и к твоим же пробудившимся из ниоткуда совести и морали… толькотебе и… лично же я! Не трогая же более ни-ко-го… Так и что же теперь – ушедший и неживший или оставшийся и выживший: кто, на самом деле, и из этих же двоих-нас сделал Софии хуже?
Глухой хлопок. И вместе же с чуть отпрыгнувшими от них Александром и Никитой назад и уже отлетает Егор, тут же складывая и скрадывая крылья, возвращая же себе и свой же цвет глаз, вместе же и с тем как и прижимая же к кровоточащим ушам обе свои ладони. Озлобленно смотря на раскрывшего же, в свою очередь, и четыре уже своих средних черных крыла с такими же рваными концами перьев и ударившего ими его же по первым Влада. Что и без какой-либо гордости, как и без предубеждения, явил тем самым всем и вся оставшиеся же кое-где свои и белые перья, где еще наполовину, а где и частью и лишь самыми кончиками с сине-фиолетовым и розово-фиолетовым же отливом, переходящим и словно бы даже перетекаю-переползающим, как и самый настоящий же хамелеон, в зеленый: лишь на концах первых рядов перьев, до середины и вторых, а к последним рядам и вовсе же целиком. С костяными же черно-белыми и ближе все же к черному рожками наверху.
– Наконец-то… Да, конечно! Я виноват… И виновен. Ка-юсь! – Покривлялся Влад и поклонился до что и ни на есть черного пола, коснувшись его еще и левой рукой, держа правую же у сердца, и ехидно сощурил черные с тонкими белыми кольцами глаза. – Признаюсь и сознаюсь… Да. Оставил кое-что за собой. Но и не из вредности… Из принципа! Принципиальный и гордый, знаешь… Ага! А ты – стрелочник, которых еще поискать. И ведь еще и не найдешь, ведь и даже хоть и как я этого сделать ты не можешь… Без малого! Вместо того же чтобы взяться за голову самому и прекратить же также все это… Опершись и на то же все время, что безвременно. И где вечность не вечна. А бесконечность и подавно… И где ты задоишь себя и задрочишь же скорее, чем и сдохнешь… Зарубить же все и вся на корню. Выкорчевать и сжечь дотла. Да и чем быстрее же – тем лучше… Вновь ведь рассусоливаешь и губы дуешь: «Никого рядом нет, музы нет…». Истинный творец! Достойный и своего же творчества… Как и своих же творений. Никакого и никаких! Где и если художник еще от слова «худо», то ты в таком же вот случае от «твор»? А и скорее даже: «тварь». «Грустная» еще же – ко всему. Или там «сука» была? Неважно… Ведь ты и так понял! Но давай же, конечно, да… Рассказывай же теперь и дальше свои сказки… До Ксандера ведь все равно не дотянешь – у него это лучше всех всегда получалось и до сих пор же получается! – Рявкнул он и взглянул на мужчину вновь стоявшего же за спиной Егора, только теперь еще и с таким же непониманием в серых глазах, как и сам же блондин до него и ранее. Но и со своим же еще тихим шоком, как и громким же ужасом от всего произнесенного же Егором до и, как видимо еще теперь, подтвержденного же следом и после него же самого лично же уже Владом. А и только лишь затем – и от всего же происходившего и происходящего до сих пор вокруг и внутри же каждого из них в общем. – Что, пап? Тоже считаешь меня бегуном? Не хочешь и узнать: «Как я провел… это?». Это вот… все! Боясь и трусясь… Или мне, как в школе, колледже или универе эссе на тему сдать? Заодно рассказав еще в нем и про осень… зиму и… весну! Не полностью пока, да… Но и все же! И про то, как я шлялся незнамо где… А Егор же все и в это же самое время оставался… и остался здесь. Умничка-разумничка какой, а! – И резко же глянул, вернув взгляд, вновь на названного же собой. – Но ведь и никак не странно. Символично и… со смыслом. Ведь кто же всегда у нас козел отпущения? Владик – козел отпущения! А если его вдруг и нет – значит, София. Так получается, да? Л – ло-ги-ка! А чего себя-то… вот… забыл? Запамятовал? Конечно… Себя-то куда жальче… Что уж говорить и об отражении… Зеркале! Мы… вон… лучше на девчонку все перекинем, да? А она уж пусть сама и как хочет, да так и трах… крутится с этим… И в этом! Сбросим всего себя на и в нее и подорвем же все это к чертовой матери! Поизгалявшись же еще на славу перед этим… Я его не остановил. Рядом не был. Она под руку лезла… Не виноват, да? Она сама пришла! А где же здесь ты, м? Где хоть раз в этом и ты был?! Нигде. Ведь… Отпихнул ее, да? На поруки Розы совсем отдал… Хо-ро-шо! Хорошо-то как сразу стало, да?! С глаз долой – из сердца вон. – Покивал парню и за него же сам он, готовый уже и не отплевываться, а именно же плеваться. И именно же ядом. А ведь хотелось бы еще и чтоб с кислотой. Ведь в себе держать все это ему становилось все труднее и труднее с каждым разом-словом. – Или что? Я один параллели вижу и могу их провести? Как и красные нити! Алые и… кровавые. А может, уже даже и запекшиеся… Черные. Вон… Не хуже и «тату»! Спрашивал же, Егич? На! Получи и распишись… за гранату… фашист ты проклятый.
– Это было решением Сергея… – вступил и вступился же хоть немного и за блондина перед собой сам Александр. Подходя же к нему все еще постепенно и осторожно и еще же чуть ближе, тут же кладя и свою правую руку на его же правое плечо. Давая тем самым понять, что он действительно рядом. Но и не только же ему одному – в качестве же поддержки и опоры. Но еще и другому и напротив, если тот все же решит напасть и в ответ – что левая же его рука еще свободна и готова отражать. – Да как и самого же всего Совета! Ты и сам это прекрасно знаешь… Да и помнишь! Как и то, что она – ее куратор. И первый, главный опекун.
– Ой, ну вот только ты здесь еще и не пылил, да?! – Фыркнул рыжий и, решив более не тратить энергию ни за что ни про что, коей и так же уже мало было и за весь день, спрятал крылья и вернул себе свой же цвет глаз, пару раз тряхнув руками и сморгнув же глазами. И теперь лишь со спокойным скепсисом смотрел на то, как мужчина развернул блондина к себе, что-то проговорил только же ему и явно же успокаивающее, приводящее в себя с пару секунд, озаряя его еще и своим светом при этом и не только же своего же знания и понимания, принятия, но и в принципе же светом с солнечным жаром и парниковой сухостью воздуха, хоть и темным же, демоническим в каком-то понимании и смысле при этом же, как и каждый же из них здесь, полноценно и чисто или грязно, но и с большим все же перевесом, после чего направил же уже его и к Никите. Стоявшего все это же время молча, чуть в стороне и отдалении от всех, не влезая же до конца и во взрослые баталии-разборки, зная же и свое место в них пока, как и то, что оно и не только же по какую-то из рук самого мужчины, в данном же случае – левую. – Ты ведь тоже присутствовал при этом – вынесении ей и не только же ей тогоприговора! Как и при заключении же договора меж нами и… всеми! Вместе же и с Женей… И что? Как оно? Сберегли от меня? А от него? Как и от нашей же с ним общей правды! А от нее? Ведь просто… и ежели что… у нее куда больше причин, чем у самого же Николаева, чтобы вытрясти из Софии душу… Да и чем же у самого Егора! Возвращаясь же вновь к чужому дерьму… – и тут же неприятно и неприязненно скрючился, переводя тяжелый и долгий взгляд в сторону почти уж и зажившего блондина. – И не мне же вам рассказывать, а точнее и напомнить, да и показывать, куда уж там, какая же все-таки основная… Но могу накидать подсказок! Хотя вроде только у меня недавно и временно же кислород был перекрыт и мозговая деятельность прекращалась, если и не вовсе же отсутствовала… адекватная… Та, из-за которой я только же сегодня и вернулся. И только же сегодня ее увидел… И только же сегодня, блин, с братиком наконец разобрался – что и действительно же к чему! И ведь один же только фиг знает: «надолго ли все это?». А вдруг его и снова перемкнет? И все же ведь… заново. Ведь он так и не признал свою вину: что до, что и… сейчас. А все почему? По трусости же! С «приветом» же все еще от своей слабой, но и всетакой же ведь нежной душевной организации… Но и уж в чем-чем, а в этом… я ведь, правда и точно, его не виню! Виню лишь в том, что сильным-жестоким-жестким пытается до сих пор же казаться… при всем же вот этом… вместо того же чтобы просто одновременно и сильным же внешне и… только же чтобы сберечь то свое и внутри… так же просто же быть. Как и жить. Притворяется ведь… Но делает же этим хуже лишь себе. Как и когда же лишний раз обнародует чужие грехи и пороки – с желанием лишь только до своих подольше и вовсе же не добираться… И кто же из двоих-нас бегун тогда и в таком же вот случае: тот, кого выслали и заставили бежать из-за правды или же тот, кто выслал сам себя же и заставил бежать изо лжи? Лжи же все еще своей, не моей! Моя ведь свое дело на то время, да как и до сих пор же, уже сделала – его же. Обратив ведь его же все внимание на всех, кроме себя. А он же и на радостях, никак ей не прекословя, еще и посчитал же, что проблема во всех, но и только же лишь и не в нем самом… Полгода – отговорка, а не причина! И даже в сравнении же со всем тем, что было до… – и тут наконец он прервался, не только уже и почувствовав, как и до, но уже же прям и ощутив, как вновь меняется вокруг них атмосфера и все будто бы темнеет перед штормом. Вместе же и с самой морской водой, поднимающей уже со дна мелкую гальку и тину с водорослями, и готовой же уже вот-вот отходить-отливать, чтобы затем стать цунами и прилить же как не в себя. Но уже ведь не мог до конца и остановиться: либо сейчас же – либо никогда. Ему ж, Егору, еще и обмозговать это будет потом нужно. И да, пусть все вновь же как и всегда упиралось во время. Время, которого и так фактически же не было, так еще же и у них самих почти не осталось. Такой парадокс. Но и лучше же он скажет все здесь и сейчас, сам, как и хотел же кое-кто от него ранее, и будет получать от него же в процессе, чем и сам же ему еще и подмажет, раздирая себя и свой монолог на еще большие кусочки, только сбиваясь же с каждым разом все больше и больше, продлевая тем самым свою над ним и его же над ним самим соответственно и в дальнейшем пытку. – Можно же ведь было вполне и за полдня справиться… Если захотеть, конечно! Все-таки и ты нечеловек, чтобы временем разбрасываться. Хотя казалось бы, да: «кто еще и умрет-то быстрее»? Но в том-то ведь и дело! Не легче ли избавиться от всего и сразу, вместо же и того чтобы тянуть с этим… вечность?! Я и так же, считай, эти же полгода просто выбил для тебя… и с барского же все плеча. И буквально же ведь: выбил! Как и пусть и почти же, но и то… самое… из тебя же. А ты же вот все и… никак. И да, мог бы, конечно, и больше постараться, но и, как ты же сам, я тоже подзадержался… – и вновь сморгнув, как и слегка встряхнувшись, будто отойдя от наваждения недоиллюзии, вновь воззрился же, но уже и на всех. – Да! И к теме, конечно же, «тату»… Вот где время-то и где оно и на самом же деле утекает… Но было же и еще кое-что перед ним – где я и учуял… Розу! Буквально. И да, это уже все и конкретно же к вопросу: «по-розовски?». София же хромала при мне, Егор! Как и порыдала же довольно-таки хорошо, в кавычках же, до этого… до нашей же с ней встречи. И точно же не от ветра! По-ро-зов-ски! Не по-му-че-ни-чес-ки. Хотя, конечно, и опять же как именно и кому понять это самое же слово… Как и предназначение! Правильно или… нет? Как и то: «что такое хорошо-плохо?». От Софии же несло ею так… что я думал она кровью истекает… как и я же после… но а та часами и… ранее. И если я же еще и изнутри… то с нее будто кожа снята была… или продырявлена же настолько изнутри и наружу… насколько это прям ведь и слышалось!
– Ты в этом уверен? – Пошатнулся на месте сразу Никита, как только и тот же закончил говорить и, нахмурившись, вновь бросил цепкий взгляд ярко-желтых глаз на левое запястье Влада. Мешая и замешивая параллельно ко всему же имеющемуся вокруг них неоднозначному спектру запахов еще и своей розовой душистости. Как и кислоты: то ли только начинающего и закисающего, то ли уже закисшего молока. С горечью же выстоявшей долгое время под солнцем сахарной ваты. Казалось, только сейчас же наконец начав воспринимать все это куда серьезнее, чем было и есть же, на самом деле. Чем и было же до, по крайней мере. Не обретя же в этот самый момент в Егоре и какой-либо поддержки: опровержения или подтверждения. И вновь встал ровно, перестав качаться.
– Более чем… – фыркнул Влад, явно же не оценив его такой переобувки ни по отношению к себе, ни в принципе, но и все-таки же промолчал, оставив его с этим самого и наедине, и взглянул же затем тоже на Егора. Что и вновь же скрестил руки перед собой и, как и сам говорящий, только сейчас же и более-менее отошел как снаружи, да так и внутри. Возвращаясь уже и ко всем, но и все же еще не совсем, продолжая быть в себе и где-то на задворках. Что было видно же по все тем же еще слишком суженным его черным зрачкам, уставленным в одну точку – перед собой. Но и тут же ведь смотрящим будто сбоку и со стороны за всем же и всеми. Как и ни за чем же и ни за кем одновременно. Сквозь всех же и все. – Если тебе не плевать, а тебе и не плевать…
– Хочешь начать сначала? – Перебил его тут же блондин, усилием воли буквально заставив себя выйти из состояния застоя, сжав челюсти до скрипа и губы до белоты, и сомкнул кулаки так, что все поняли это только услышав, еще не увидев. Все по тому же хрусту, раздавшемуся следом и как от осыпавшейся скалистой породы. И не в виде же мелких камней, а больших валунов, рухнувших в морскую синеву и в черноту же ее пучины-бездны. И будто бы еще с прокатившимся по помещению эхом трескучего раската грома. Пока что лишь и без самой яркой и шипящей вспышки молнии, как и без иссиня-черной же тучи. Ударившим же о стены, потолок и лишь затем только упав и приземлившись, заземлившись же об пол.
– Нет. Это ты, видимо, хочешь вернуть прошлое сначала… и в само же его начало… прямиком в настоящее! – Психанул рыжий, но и тут же осадил сам себя, растрепав свою рыжую же шевелюру правой рукой, перемешав выжженные локоны с подожженными. Левой в это же самое время сжав переносицу и лишь слегка глаза с их внутренних же уголков, чтобы если и не прийти до конца в себя, то хотя бы и не сорваться еще больше. – Так вот… Если… кхм… а… как и мне же самому, опять же… ты примешь это сейчас к сведению! А потом… так… в порядке вещей, исключения и бреда… поймаешь ее после или во время же дождя и…
Но не став дальше слушать, как и заставлять же говорить, да и Влад же сам не горел желанием продолжения уже же прервавшись, так и будучи же еще не в меру удивленным реакцией самого Егора на все это – в виде же его прищура, склонившейся к левому плечу головы и задумчивого, что-то с минуту-две еще и обдумывающего состояния, будто бы и погруженного же в то самое прошлое и его же воспоминания. После чего же весьма утвердительно кивнул и тут же вступил вновь в разговор, исправляя уже Влада и его все так же, как и ранее, будто бы и возможное неверное предположение о нем и ней, но и в отличие от нее же самой – еще и словами и не исправляя, а только лишь еще больше подтверждая:
– Да, было. И да, как-то поймал… Ловил! И нет, я чувствовал другую тьму… Как раз таки и… чужую. Но да, я понял, о чем ты!
– Бля, а… ну да! Кто же из нас двоих еще и лучшийнюхач? – Закатил глаза Влад, разведя руками в стороны. – Конечно… И был же уже с ней, когда и меня-то еще рядом не было… Больше ведь… и естественно… контактировал… Во всех же смыслах! Чуть ли и не в ближнем и вертикальном бою, плавно переходящем в…
– Влад! – Осадил его Александр. И уже же ему был готов отвесить вторую за этот день затрещину, но решил все же пока еще попридержать коней. И, если же что, оставить это на сладкое и десерт. Как его же самого. Вместе и с Егором. Просто поднимаясь и по порядку по тому же все самому склону мороженого-торта «Эверест» – к вишенке.
– …избиение и непосредственное же насилие. Но благо же что и все же ещеморальное. Не физическое! И не «насилование» с «из» как таковое же, да? Да! А то бы и уже да и с тех же все самых пор как жизнь наша была бы не похожа не просто на жизнь же и Пи, но еще же и с из и да же вдогонку и в одном флаконе! – Добил в этом моменте все-таки рыжий и радостно же хлопнул в ладоши, отрезая все остальное: негласное, несогласное и неоглашенное. Ибо не огласив же все это сейчас и раньше, теперь же им суждено было замолчать об этом и навеки, во веки же веков, как и забить же все это сублимацией и красным, синим и зеленым карандашами как гвоздями и в крышку же гроба соответственно, по крайней мера он так подумал и решил же сам и за них. – Да! В общем… Для остальных же – вам даже и особо принюхиваться не придется. Серьезно! Сразу же ведь поймете: «какой же это был действительно аромат – Chanel или Dior?». И под каким-таким номером… А точнее же – и группой! И не на рукаве…
– Ты в этом уверен… я повторю и продолжу же за Никитой… и что это же все настолько серьезно? – Спросил так же и довольно же еще строго Александр, делая тем самым особый акцент и ставя же некий разграничитесь по темам – где шутки уже не столько и не были ведь нужны, сколько уже и буквально же неуместны. – Она же все-таки и, правда, мученик! И это у них действительно…
– Серьезно?! – Изогнул уже теперь левую бровь Влад, поджимая правую и чуть глаз под ней. – В крови, хочешь… сказать и продолжить? Из крови, Ксан! Из… Черт! – И слегка качнувшись, перекатившись же с пятки на носок, как до этого делал и сам Никита, разминая затекшие пусть и не в одном постоянном месте, но и в одном же еще пока вертикальном положении ноги и шею встал ровно, чтобы уже и четко с расстановкой донести до них всех свою одну мысль. – Это ведь она все, Роза, так хочет и чтобы вы так же считали… думали и… все! Но ни хрена же это не так! По крайней мере – не до такой и ее же все еще степени!
И тут же как апофеоз всему и всем в повисшей и зависшей на несколько секунд над гостиной тишине послышался громкий звук сглатывания. А точнее даже и прогремел, ведь был не хуже, а даже и лучше, чем и у самого Егора же до этого, уже и никак не напоминая что-то и с чем-то, а именно же являя и собой то самое нервное сглатывание слюнного кома. И не кем-нибудь, а самым же и что ни на есть конкретным младшим из всех же здесь и сейчас собравшихся. Раскрываясь бомбочкой чайной розы над всеобщим же бело-черным хаосом помещения и ударяясь же своим розовым бутоном в потолок.
– Хочешь что-то еще нам сказать, друг-дружище? – Взглянул на него серьезно Влад, как и сам же Александр на него до этого. Хоть и не убирая же до сих пор своего ехидства и с лица. Но и про стержень же его в себе не забывая. Что буквально же и выпиливал, раздвоившись, сейчас его черные зрачки, ожесточая и без того злой взгляд коричнево-янтарных глаз при все еще и заводной улыбке. – Ты же ближе и чаще всего… да и всех же… был и есть с ней! Как она, м? То, что не пахнет, я уже понял… Спасибо! Мне посчастливилось узнать это и самому… буквально же как и из первоисточника. Хотя… И как сказать… Да и посмотреть… И кому… Но и ты! Не замечал синяков и ран… Не чувствовал и запаха крови… Но и это же еще полбеды! Неужели и так же не чувствовал чего-то у нее внутри и… под кожей? Чем она под ней истекает и протекает… Каких-то и иных, знаешь, инородных модификаций и новшеств… Частных обновлений и в общей же структуре… как внешней, да так и внутренней… и наоборот. Саму Розу – внутри и снаружи… А даже и, знаешь же что, изнутри же наружу… Все еще: нет?!
– Нет! То есть… Нет, я… – и шатен тут же сжался, опустив взгляд на свои ноги, поймав на себе же все строгие и внимательные, почти что уже и готовые стать полноценно злобными и яростными, а там и вовсе же гневными и ожесточенными взгляды разом. – Мы же оба в одежде и… всегда! А когда переодеваемся и на физкультуру… там женские и мужские раздевалки… ее видит там разве что Карина. Да и у нас и здесь, когда она же еще и ночевала, я ведь не смотрел… не подглядывал за ней. Тем более не разглядывал и не рассматривал… Не приглядывался! Но да, знал. Знал ведь и… конечно! Но и как все мы и… уже. Читал ведь об этом и… ранее. Какую-то часть, по крайней мере! Которую она сама же и позволяла, отдавала и… передавала мне. Но… там явно же было… как и есть… не все. И… в пределах же разумного. А если бы что-то и было… если бы было лишнее что-то… лишка… и с Розы же стороны… перебор… мы бы уже давно и наверняка же об этом знали… От Софии или… нет! Но нам же не сказали? София не написала. Мы и не знаем… об этом и… всем… и все. В моментах же только… И не так дотошно, как допустим и ты же сам, Влад! Да и в конце-то концов: «насилие ведь для всех разное». Не говоря уже и о его моральной или физической стороне! С какой стороны ведь посмотреть, в принципе, и… под каким углом… как и… кому. Как и на те же все самые муки! Мы же не знаем об этом… о них… как и о самих же мучениках! Не знаем и… всего. И да, пусть это и не единичный случай… Но ведь и все еще достаточно редкий при том! Как и меткий, на сегодняшний же момент и манер: не в бровь, а в глаз же, прям. А Роза… как и сказал же уже Ксан… ее куратор. Ей же… да и лучше знать, в отличие же все от нас и в сравнении же… как и наверняка. Ну и если уж на то пошло – София вполне могла же ведь слегка и… приукрасить. Из своего же все творческого потенциала и творческой же жилки! Не романтизируя же все это и… излишне… конечно. А говоря лишь за себя… И исключительно! Как видит и чувствует, ощущает это… лишь… и она же сама. Да ты же и сам это чуть ранее сказал, напомнив, просто и чуть другими словами, что не все то, чем кажется. Что на первый, да что и на последующие же взгляды… И это же только что еще касается и теории. А практики… Она же обращается! Проходит испытания-задания вне и… дома. Как ангел и… мученик. После же будет – как демон и мученик. Если захочет… Она же, как и мы, не знает пока до конца и всех же тонкостей, чтобы раскрытие души, как и тела прошло полностью… Вроде и той же самой икоты. Которую сбить можно только выпив достаточно воды или неожиданно напугав… Но и так же, чтобы и жертве же не знать, когда это, на самом деле, произойдет… И как и все же, наверняка принимает это за должное – за муки! Собственно, чем это, скорее всего, и является… Ты же и сам просто выловил ее в момент, когда она не была готова… Когда не могла притвориться… хорошо притвориться… И сыграть! Не желая видеть проявлений жалости и сострадания к себе… Скорби! Что и с лишним же вниманием к себе… И к своей же все персоне! Как фактически же и одной такой… А еще и без отца! Одной и… в принципе. И здесь же! Справляется ведь как может… Как это и дано. И видит же все так, как видит… сама… и как хочет это видеть! Как и каждый же из нас… Но и это ведь совсем, далеко и не всегда же значит, что это не так и не правильно. Не правда… Как и наоборот. И пусть я и сам пару раз ловил ее между делом одну и с Кариной под руку, помогающей ей дойти и добраться… Видел, как и ты трудность… где-то и совсем невозможность… движений. Почти и неподвижность же конечностей… Красноту глаз и носа… Всего же лица! Но никакого влияния, а уж тем более и внедрения в нее… как и тем более же Розы… в и на ней не было. А если… и не поверхностно и внутрь… не считаешь ли ты тогда, что в таком же вот случае… весьма и противном… уже был бы и какой-то кипишь? Да и хоть… там. Роза же отчитывается перед Советом… Если и не прямо и лично перед Сергеем! Но он-то данные получает… Все знает! Следит же и сам периодически, коль и не видит… не встречается и не спускается… постоянно. Вряд ли бы ей все это… и такое же открытое… да и так же открыто… так просто и с рук бы сошло. И так же легко бы те и спустили… Да еще и вновь!
Огорченно покачав головой, Влад только хотел опровергнуть все это и продолжить говорить свое и в своем, как взглянул вновь на Егора и замер, следя же теперь за тем, как быстро бегают его черные зрачки из стороны в сторону, перебирая же внутренне и перед собой все те же или нет, но и вновь же свои воспоминания. И ладно бы обычные, ничем не примечательные, но тогда бы ведь и сами зрачки таковыми оставались – мелкими. В этот же самый и конкретный момент, как и сам же Влад буквально и приблизился же к нему, оставаясь еще пока и телом на месте, чтобы если и не рассмотреть досконально кадры, так хоть и понять их истинный же посыл и настрой, он поймал же их и на расширении. И тут же был сам пойман и с поличным. Как и откинут же: сначала качанием белесой головы, после жестким волновым порывом, создав вмиг проблем не хуже, чем и для Сизифа и все же еще с огромным круглым валуном, а к концу и к началу же, как ни иронично, пути и подножию же самой скалы. Что как раз таки и стояла перед бескрайним же морем, которое же пока только пахло собой и не было видно за ней и у кромки же уже избитого, но и буквально же зазубренного сейчас леса, уже и за его собственной спиной. С одними лишь казалось только соснами и елями. И с их же все еще хвойным сосново-еловым запахом, как и их же смолы, что ни с чем же не спутаешь. Как и не забудешь, ведь если он еще не в почках, то в печенках и кого-то был уже точно. А ведь он так и не успел прочувствовать же все и до конца! Разве только что вновь зацепился за эти же все маслянистые хвойные нотки. Потому что и не обжигающие же как прежде и раньше и как если бы это была злоба, а скорее даже и теплые. Какие-то и массажные. Пряные и терпкие. Будто бы еще и возбуждающие. Но и скорее же даже – возбужденные!
Но так ведь и не успел раскрыть свой довольный рот, как и глаза же во всю их высоту и ширь, как сделал же это ранее и Никита, как и тут же дал себе внутри оплеуху – пока же ее и не только не дали другие и снаружи. Ведь уже даже и готовились. Судя все по тем же сощуренным синим глазам и заострившимся донельзя скулам под таким же еще и добротным слоем желваков. И только лишь сдержанно подмигнул ему, прикусив нижнюю губу, так и рвущуюся же до сих пор подбить верхнюю на хороший такой, добрый, но и скорее же даже и такой же, как там был и добротный, хитрющий оскал.
– Не верю же, что говорю это… вам… сейчас… и… я же сам, но… и очень жаль. Да как и зря. Ведь готов поспорить – там карта звездного неба… со всеми же и созвездиями… и в масштабе же один к одному! – И, тут же прикусив язык, он перевел огорченный взгляд на задумчивого Александра. С чьей тяжелой руки и именно же сейчас душистость и сладость розы обрела новый виток в виде же медовости и сахаристости жареного попкорна, будто и таким вот образом, как и через силу, он и позволил ему продолжить, коль начал. А что еще делать? Не продолжать же врать и себе. Тем более что «тату» все видели. От ничего она бы не возникла. Так и в двойном же еще экземпляре. – Вряд ли это… муки. Тесамые! Как и вряд ли бы они внимания стоили… И удостоились бы! Как и от той же все Розы… Тем более! А в разрезе еще и той же Софии… и подавно. Да и еще при таком же рвении первой и… к ним самим? Это… другое. Иное. Как и инородное… Это уже как раз таки и… издевательства! И насилие во всей же своей некрасе… Жестокой и… жесточайшей! Полностью отличной от той, с которой бы Роза могла все это закончить… и задолго же до. Раньше! Оставив Софию же на еезадания, как и сами же задания на нее. Без дополнительных и мук… Будто и без нее их Софии было мало! Без какой-то своей и идеи… Да и цели… Без своего же и интереса… И своей же выгоды! А и не закончить же Софию и… саму. И сама же… Просто и покончив же с ней! Что, кстати, пока что лишь еще не произошло, но обязательно же произойдет и уже очень скоро – при тех же все темпе и интересе, взбудораженности новым, кои демонстрирует и с превеликим же удовольствием эта же все самая прекрасная женщина… И если ты мне сейчас скажешь, что это не так… я ошибаюсь… и это все те же самые муки, которые София должна будет пройти и пройдет… и что ты веришь же Розе, как и вдруг откуда ни возьмись взявшимся ее ответственности и желанию меняться, изменяться, исправив же тем самым все ошибки прошлого… а там и ее же попечительски-опекунскому материнскому инстинкту… я клянусь – я умою руки… спущу это все на тормоза… кину же на осадок, покурив… брошу льда на нервы вместе же с алкоголем… чуть позже… но сделаю это… Перед этим же лишь разве что еще кое-что добавив, в виде… В уголках губ Розы была кровь бегуна! И не какого-то, а задания Софии. Я унюхал его… перед этим увидев и в ней… и почти что уверен, что… хоть это был и человек… да и она сама же это подтвердила… еще и вернувшись только с пробежки, не успев все смыть и спрятать до конца и как следует, когда пришел я… да и особо не старалась же… наоборот, довольствовалась этим… ведь… она продолжает то, что было тогда! Только теперь уже и сама. Как глава и… главная. Хотя и что еще пока возможно – еще же с кем-то… Кого так же, как и ее же саму, по доброте же душевной тогда и отпустили… И похоже, что и не им едина! Не забыв, конечно же, еще и про саму Софию. Когда бы она сама и всю же работу делала. С все теми же ее и грязными аспектами… И я, конечно, пока не знаю, что именно она ей подсыпает… И подсыпает ли? Но это уже точно не как в прошлый раз… Не букеты. А и тем более не венки. Она усовершенствовала все! В том числе введя перепроверку самих заданий… Проверяя их дважды. Перед заходом Софии. И после. Добивая за ней их! Буквально. И будоража же, просыпая сразу и две ее стороны… параллельно. Но и по факту же лишь одну и… свою. И нужную же ей самой как никогда, нигде и ни у кого. Задымив же при этом мозги и Совету: через Сергея ли… или… еще через кого-то… или черезкого-то и Сергею. Один фиг! Там же от перемены мест слагаемыхсумма особо-то и не меняется. Розе ли не знать… Убрав его же самого тем самым из игры, как я понял. И сначала. И подумав же еще перед этим и на Женю. Но нет. С Женей – нет. Ведь и в противном же случае он бы, Сергей, уже был бы здесь и все бы сделал как надо… С Женей или без. А теперь же еще и его тюкать надо. Возвращать! Ведь там и без сильнейших мира сего, как и без их же всех поддержки, и всем же нам никак не подкопаться и не справиться! Собственно, как и к тому, с чем именно спит София. Что ее так сильно вычищает за ночь… По словам же все самой Розы… Что избавляет одну и от другой. Пусть и на время… Я хочу это узнать. И узнаю… Она не мученик! Хотя бы и потому что я лично говорил с Розой. И как в случае же с жертвой, она ясно дала понять, что наплела об этом всем… Перед тем же как раз как и вышвырнуть же меня с пятого этажа… Наплела тебе… Сергею… Всем! Для чего? Это я тоже узнаю. Но пока же я это и узнаю?… и пытаюсь собрать все же это в одну картину… не мешайте мне и… верьте мне! Если уж до сих пор и не в самого меня…
И оборвав же вновь себя сам, только ли чтобы набрать побольше воздуха легким, а может, еще и чтобы занять куда более высокую и выигрышную от того позицию, когда же все и будут просто вынуждены смотреть наверх, чтобы и видеть, а там и полноценно слышать его, внимая каждому же слову, где осознанно, а где и не, а может, и все сразу, Влад наконец отошел к лестнице и начал подниматься по ней. Подбирая же по пути и свой рюкзак и закидывая же его сразу и на свое правое плечо двумя лямками. Чтобы было удобно придерживать их одной и правой, пока левая же лежала в кармане-кенгуру кофты на животе, уравновешивая же тем самым и все же его тело: не перетягивая его в ответ и излишне же влево, как и вниз. Но так и не дошел же до второго этажа, остановившись сказать и еще же кое-что напоследок:
– Она взяла мою кровь после того, как хорошенько избила… В любой момент она может оказаться в теле Софии… И на меня же падут все стрелы… А после чего и на всех вас… Я не хочу подвергать вас опасности. Но и молчать более не собираюсь, как вы! И пусть, да, я не могу сказать ей всего и сейчас напрямую. Но намекать же никто пока не запрещал! Тем более когда и надвигается же ЧС такого масштаба. И пусть же не вселенского, но и обще же, внешне, внутри и межмирового… И прося конкретно не мешать, я говорил именно об этом. Тогда, и если что, вы не пойдете со мной пособниками и соучастниками. Как вариант – лишь свидетелями. Это важно для всех вас! И в особенности для Ксана… – его печальный, но куда более усталый и уставший светло-янтарный взгляд коснулся вновь мужчины. – Ведь если Софию оставят Розе… и без права видеться с тобой… вами… когда и все же это окажется правдой… она попросту не доживет! Ведь та, в свою очередь, не остановится ни перед чем… ни перед кем… не имея же и эмоционального якоря… пока… – и дернул левой рукой, вновь обращая внимание всех на «тату». – Фактически же это непреложный обет! Как и обет молчания лично для меня… Должен был им быть, во всяком же случае. Но куда уж больше молчать, да? Тем более что и она, походу, и сама не поняла как… Да и в принципе же ничего не поняла. А уж что сделала и чему дала ход… и подавно. Уверенная же просто, что я буду молчать… и так. За собой же имея этим: «Только бизнес». И никаких же чувств, эмоций и ощущений отныне… Хорошо же так обжегшись тогда! Жаль, только и не плохо и не избавившись же от всего этого совсем… пока… Пока, видимо, не сделает эту ебаную ч/б вечность цветной… не подсидит окончательно Сергея и не восторжествует сама там… сбросив же того или может, уже и ту… и вновь же сюда! – И тут же безжалостно накрыл предплечье, как и запястье, серым рукавом: «от греха же подальше». И с глаз же долой, как говорил же сам и чуть ранее. И пусть же еще тогда и не себе. Да и если уж и не из сердца и вон. Но и тоже же ведь – пока что. – Семь шипов… Это не цифра и из головы. И не семь узелков на счастье на запястье… Она начала считать, Ксан! И в ее руках уже семеро… И еще ведь неизвестно, как с сегодня на завтра все сложится… Надеюсь же все же, что София все-таки справится и потянет… протянет и дотянет… и всех же нас. Дав еще немного времени понять, что и как с ней и на ней же самой… И нахуя, да? А и главное – зачем? А в твоих же пока еще сама София и ее же собственная жизнь… Не ты ли и любитель перестраховываться, м? Сразу и после все того же… вон… шахматиста с задетым мужским самолюбием сейчас! – И качнул рыжей головой в сторону Егора, но взгляда так и не отвел. И так же прекрасно чувствуя всю силу, мощь и морозную синюю глубину прожигающего взгляда на себе. Со слегка лишь перебивающим его теплом – желтым. – Лучше же всегда раньше, чем и позже. Даже если и не выгорит… Тем более: если не выгорит! И не перегорит ведь. Лучше сейчас, чем никогда… И да, вы можете мне пока не верить… пусть я об обратном и попросил вас сам и чуть ранее, но и без должных же все еще, как и однозначных же пруфов и доказательств… но проверить-то… пусть и пока же не все, как и… во всем, но и сами-то… вы можете! Как и то же, что я же уже сам и назвал же перед всем этим… А уже после и поделиться некоторыми итогами же и со мной – сверить дабы часики. Пока же вот был ее шах – дело за нашим матом!
Глава 6
****
– Так, все! – Встрепенулась брюнетка и, быстро глянув на свое еще сонное лицо в отражении экрана так уже позабыто неубранного, но и благо еще незамеченного никем своего же черного телефона в таком же матовом чехле – нет ли залеженности от себя и каких вмятин от вещей на коже, подорвалась с належенного на парте и руках крест-накрест места и осмотрела аудиторию. Параллельно еще и прибирая таки технику в ее излюбленное место – в небольшой цветной тканевый рюкзак с белыми слонами и цветными рисунками хинди в белом, розовом, желтом и черном исполнении со вставками из черной кожи на небольших передних карманах, кожаной небольшой ручкой у его изголовья и с такими же, но уже и чуть длиннее ручками на его спине.
Благо на пары она старалась особо не краситься, зная же уже прекрасно, что, скорее всего, а даже и точно захочет вздремнуть и весь марафет потечет и растечется, отдавая предпочтение светлым тонам, кося тем самым под дневной и естественный макияж, и редко же когда темным. Разве что приглушенным и только для ресниц и бровей – и тоже ведь: только иногда. Ведь, будучи темными длинными и широкими еще от природы и только после уже и от папы, как и кое-где же от мамы, они позволяли не прятать их естественность за искусственностью. В основном же и для всего же остального используя бежевые и нюдовые матовые тона: что в тенях и помаде, что в тоне и пудре. С корректорами же лишь чуть темнее и только на один тон от тона своей кожи при и природной же все еще ее бледности пусть и пока еще с небольшим, но и имеющимся же загаром. Чтобы, если что вдруг рассыплется и посыплется на лице и по нему, было не так видно. И губы же не так часто съедались, как и квадратные ногти со светло-бежевым лаком редко облупливались и сгрызались, сливаясь со всем и сразу. А тем более и со светло-розовыми ничем не покрытыми губами. И самими же веками изнутри. Как и кожей под почти что и прозрачными ногтевыми пластинами.
– Пора валить отсюда!
И, оправив рукава темно-бежевого длинного кардигана с опущенным плечом чуть приподняв один и левый из них до середины же предплечья, чтобы браслеты-фенечки с керамическим крылом и стальными кубиками не резали и не давили на запястье и чуть оттянув ворот черной футболки, высвободив тем самым наружу и начавшие уже почти душить и продавливать кожу ключиц и груди бижутерии-подвески, она стряхнула мелкую белую стружку от стиралки, оставшуюся еще с прошлой пары, с нее и черных брюк-дудочек и обула наконец в тон им невысокие лакированные ботинки на низком ходу. Стопы же ног затекали и буквально прели за полтора часа пары. А таких ведь бывало и по четыре. И по пять. А порой и по шесть-семь на дню. Что девушке приходилось буквально разуваться, если не совсем раздеваться. Но и не расшнуровываться, чтобы в случае чего, как и говорил и смеялся же над своим же все остроумием сам Ник, вставить и пойти. К доске же, конечно!
И, хоть и примостившись же за ровно сидящими впереди нее одногруппниками, как и одногруппницами она вполне могла продолжить видеть седьмые, а там и девятые сны без резких движений, но преподаватель так дотошно и долго скребла белым мелом по деревянной темно-коричневой доске, что она сдалась.
Да, вопреки же тому, что эта женщина была и вовсе не старым человеком, возраста же тридцати – тридцати пяти лет, умные доски и проекторы, как и компьютеры с ноутбуками были не для нее и слыли же еще пустым звуком. Ей же по вкусу были старые, но и совершенно ведь не добрые и не технологии. Вроде и все той же уже выцветшей и не стираемой начисто практически же и никогда доски из-за въевшегося в нее, как и в трещины самой же ее древесины, мела. Но и не только из-за него самого. А еще и из-за серой старой тканевой тряпки, что лежала у нее и только еще больше разгоняла его по всей ее поверхности и забивала же по всем ее местам и углам, будучи еще только же в сухом виде. Что уж и говорить про размалевывание и когда в мокром.
Конспекты у нее так же были только в собственных тетрадях и написаны же своими руками, как и ручками. А точнее – и одной и своей. И такой же все обычной синей шариковой, всегда лежащей в них. Не в электронном виде. И не из электронных материалов-носителей. Разве что из учебников и учебных же материалов до. И уже из ее личной библиотеки знаний и личных же конспектов, записей соответственно и после. Из одного из которых она и диктовала сейчас тему, держа достаточно толстую темно-синюю тетрадь левой рукой. С разлиновкой, и исписанную полностью, в черную мелкую клетку и в белой же матовой обложке. Непонятно же только было от чего и больше: от еще самой себя и по изначально именно такой задумке или уже и от меловых отпечатков ее пальцев на ней, ведь правой же рукой в то же самое время она черкала буквы и цифры на доске, иногда берясь за нее ей и проверяя себя, сверяя данные, как и перелистывая же ее саму.
Сама же она была миниатюрно-худая, хоть и достаточно высокая брюнетка с тугим длинным хвостом темных, а даже и именно черных выпрямленных волос хорошо сдобренных лаком и парочкой невидимок, шпилек и заколок. Женщина с иголочки и без петухов, так бы ее можно было назвать. Хотя, и как вполне же себе куда больше походящую на Розу, и обозвать. Ведь, как и ее же неутонченную и не близняшку, ее редко можно было встретить с распущенными волосами, достающими так, между прочим, и до поясницы, разве, может, только дома и без лишних глаз. Да и тоже ведь не факт. Как и не в чем-то легком и открытом. Кроме все строгого учительско-преподавательского дресс-кода. Вроде и того же все серого костюма, состоящего из пиджака, надетого поверх накрахмаленной белой рубашки и юбки-карандаша, длиной почти до колена и лишь чуть ниже, что был сейчас и на ней. Вот кроме этого и в чем-то же ином ее встретить было просто нереально. Так и черные же еще и плотные колготки в тон лакированных лодочек на высокой шпильке тоже были чуть ли и не ее священным Граалем. Вечным атрибутом. И никогда ведь опять же носки или чулки. Как и плотная же косметика на лице. Ведь от природы ее черные глаза, в обрамлении таких же длинных ресниц и широких бровей, не требовали подкраски как акцента. Разве же только ее узкие губы и сами же просились на блеск. И то лишь только светлый. И раз же в пятилетку. В паре с ярко же выраженными и так скулами, но и все же, как и периодически, под светло-розовыми румянами. Редко, но метко, как говорится. Да и так ведь тонко, что не всегда и можно было понять: «а есть ли что-то из этого вообще?». Чуть смуглая кожа все же давала ей полное право не покрывать ее чем-то, что могло бы и при ином раскладе не оттенить ее и скрыть бледность, а только еще больше затонировать и запудрить. То же правило касалось и ее миндалевидных ногтей средней длины под бесцветным либо же донельзя прозрачным и светлым лаком. И аромата духов, такого легкого и ненавязчивого, отдающего же лишь слегка и свежей зеленью, белыми цветами и ноткой кориандра, почти что и под запах собственного тела. Чего, кстати, она придерживалась и в отношении студенток. Как и студентов. Последних, правда, все-таки было меньше. Да и в рядах же все же отъявленных камикадзе, решивших дерзнуть и переборщить с ярким тоном теней или помады. А тем более и лака для ногтей. Их длиной. А там и ресниц. Подобные ведь садомазохисты сразу отправлялись радовать собой уборные, чуть ли и не под конвоем ее же святейшества смывая всю эту красоту.
По причине же все того же самого староверства, как и той же все самой любви ко всему старому и недоброму, она еще и не брала усовершенствованные техникой аудитории. Как и со столами же, уходящими рядами в самый конец их и достающими почти самого потолка. Ей же было важно быть вблизи всех. И если не видеть каждого отдельно, то хотя бы и иметь возможность раз от разу проходить и обходить всех самой.
Все же стулья и столы в ее случае были из одного светло-коричневого дерева на серых же железных ножках и с настолько ровными и прямыми, без сучка и задоринки сидушками, что буквально и выравнивали пятую точку к концу пары-экзекуции. Под почти что и плоскостопие. Правда, и с другим все же окончанием – другой частью тела. Стены же самой аудитории все были пустыми. И не только же от картин и портретов. Будучи просто же покрашенными плотной бежевой краской по белым обоям с мелким коричневым орнаментом. «Чем и кому они не угодили в изначально виде?»: дебаты же велись до сих пор. Хотя бы и потому что и не перекрашивались, как и не переделывались же с ремонтом. Да его просто и не было. Пусть и очень давно. Но и так ведь давно, что уже даже и неправда. Вот же как первый прошел, так последним и весь вышел, остался таким и сойдет. Что, кстати, было и с потолком. Который вроде бы и по чистогану был побелен, но все равно же складывалось такое впечатление, что он, как и стены, что-то за своей чисто белой побелкой да таил. Например, тысяча и одну историю о попытках подсчитать все трещины, рыжие ржавые пятна и черные точки от протекшего сюда с крыши рубероида. Каким-то, не иначе чем и фантастическим, а даже и мистическим образом. Ведь и через все же до этого и второго этажи и прям ведь с шестого. Но и все же, в отличие от него, обернувшиеся провалом: то из-за отвлекшего в этот самый главный, важный и значимый в жизни да и для самой же жизни момент подсчета последней детали соседа или соседки по парте, то из-за прихода в аудиторию или ухода из нее кого-то, будь то и другой преподаватель, ректор, студент или студентка из однокурсников и однокурсниц, других курсов или кого-то из своих одногруппников и одногруппниц, то из-за своего же и преподавателя. Что было же, кстати, куда хуже всего, ведь и сначала следовало предупреждение, потом замечание, после выговор, ну а затем по накатанной, ниспадающей и вылетающей, что и из аудитории, что и в кабинет того же самого ректора за отсутствие на паре, но и при присутствии при этом в самой же аудитории и на самой же паре. И пусть даже и физически. Только – значение имело. Несправедливо, конечно. Но как и все в этой жизни. Как и сама жизнь. А что уж говорить и за место, где и все – для учителя? В данном же случае преподавателя. И подавно же. Само же и все достаточно светлое помещение озаряли светодиодные лампы холодного белого света в металлических плафонах. И только пол же, в свою очередь, не таил ничего, светя всем и вся темно-коричневыми досками под проткнутым до дыр ножками же все тех же столов и стульев бежевым линолеумом.
Но вот и что ни говори, а что выбор как подачи материала, что выбор и где аудитории были только на руку самой девушке. И по всем же фронтам. Ведь и писать она любила. Хотя здесь и в этом же конкретном разрезе это можно было сказать с большой натяжкой и с такими же кавычками. Но и все же. Ведь и еще больше того – она любила, и если же все еще продолжать говорить именно об этой паре, любит перекантовываться. Используя же все тех же сидящих впереди и себя как щит и стенку. Да и вовсе же спинку кровати. Перед которыми можно было сложить все имеющиеся учебники и тетрадки стопкой, либо же и только руки так же, положить на них свою прямо-таки и чугунную буйную голову и хорошенько вздремнуть. А там и вовсе же доспать и поспать. Опять-таки, не имея же и причины для обратного, как и тетради же по этому самому предмету. Которая ей и никак бы не помогла, имеясь. Ну разве что и подушку сделала бы побольше и потолще. А так: что писала бы она в ней и в каждой строке, что и в каждой клетке. Да и куда уж там – пачка листов, а и тем более ватман погоды бы ей не сделали. Не пригодились и не сгодились. Да и не в одном ведь экземпляре так точно. Ведь если уж и писать трактат и докторскую с диссертацией в одном, как они делали это здесь и всегда, то уж писать, писать и еще раз писать. Не отвлекаясь. Не перелистывая и не меняя. Но и не только же эта была главная причина, одна же только из главных, чтобы ничего не писать. Не только опять же и из-за количества, как и снова ведь из-за качества – нудного объяснения. Подчас и прямо-таки бубнежа себе же под нос. Не мотивировали же они и к чему-то большему, как и кроме же как сну. Ей же, как и всем же им, таким образом будто и детскую сказку на ночь читали. Правда еще и по статистике. И днем. И явно же не детскую. Но как и не взрослую. В том же самом понимании, в котором еще могло. А не уже и есть. Хотя и что же из этого еще и хуже, а что и лучше? И не перепутано ли все окончательно и по часовым поясам? Ведь точно же и не сказку – скорее и ужастик под названием: «Тяжела и неказиста жизнь студента-не-экономиста». Точно перепутано.
А ориентированность на студентов тем временем все больше, дальше и глубже летела в тартарары и к самым же что ни на есть чертям. Как и сама же их посещаемость всего этого кружка. А за активность на парах и вовсе речи же не шло. Хоть бы и десять-пятнадцать калек из человек, существ и их смесей набиралось – и то ведь ладно. Уже не просто так пришли: что сами они, что и преподаватель. Вот только и от которого же им и за это, казалось бы, и благое дело, какое-никакое, а посещение, как ни странно только лишь и прилетало. Только ведь и доставалось. И не за них же самих и пришедших, а за тех же все и как раз таки не дошедших. Как и не слышавших и не услышавших всего этого соответственно. Так и получалось, что: «Не посещаете – плохо. Посещаете – еще хуже». Но только же и оставалось, что совмещать все еще полезное и с неприятным и во все же еще добровольно-принудительном порядке: бытьине быть одновременно. Вот же в чем и никакой не вопрос, правда? А уж и тем более для ангела-демона, как и для самой же ведь той же еще Грейнджер, Софии.
– А… это все… еще… что?! – В тихой панике, но и пока что еще и без истерики просипела она, поправив нервно даже и свои темные прядки волос, откидывая их с лица назад, чтобы лучше видеть. Но и где-то же еще внутренне прося их вновь не послушаться и дать ей все же это безобразие развидеть. Взирая же в шоке на уже и почти что полностью исписанную доску от верха до низа и по всем же остальным ее сторонам. И успев различить же только пока и во всем же этом белом месиве мелкого шрифта разве что только одну дату и в самом верху деревянного полотна.
– Тема… – прошептала Софии девушка-соседка и спокойно пожала плечами, сидя слева от нее, подтвердив же тем самым просто и само же собой разумеющееся, – …и план ее. С целью и… задачами.
По хриплому же ее голосу с редкими перебивками на зевки и весьма взбудораженному виду можно было так же легко понять, как и в случае же самой Софии, что очнулась она так же сравнительно недавно, а может, еще и с ней, подорвавшись же от ее резкого поднятия с парты, но только та же этого не заметила, начав сразу же приводить себя в порядок, пока она же в это самое время постепенно вникала в процесс. И продолжала же это делать до сих пор, как и опираться же только на кулак своей левой руки. Будучи, как и ранее, скорее в сидячем положении, нежели лежачем и как сама же София, отвернувшись лишь головой и опустив же лицо в парту. Позволив же себе затем и тем самым не сильно и беспокоиться за еще сонное состояние. Не одежды же, во всяком случае. Как и не всего же тела. Разве только за голову и то же все свое светлое квадратное лицо с равной же его длиной, как и шириной. Рот же которого с полными губами и под светло-розовым же блеском она то и дело прикрывала уже правой рукой, подавляя тем самым уже громкие и закрывая же еще беззвучные зевки, со светло-розовым и светло-голубым лаком через один на своих же миндалевидных ногтях. И на котором же в свою же очередь своих же зеленых глаз с вкраплениями холодного светло-серого от того и больше серо-зеленого цвета, как и прямого носа она предусмотрительно не касалась. Хотя и было же видно, что и очень хотелось. Как и стряхнуть же с них что-то, будь это пыль или песок, что так мешало ей видеть, дышать, перебивая же постоянно тем самым на чих или вновь же клонило в сон. Но что не позволяли ей уже и сами светло-розовые тени на веках с черной подводкой и растушевкой темных стрелок-теней, вместе же и с черной тушью на и без того же уже и так длинных и черных своих ресницах. Что определенно бы и размазались и рассыпались как по всему же лицу, так и в частности же по почти что и не проглядываемым скулам от таких махинаций. Достав не только еще и темный карандаш с широких черных бровей. Но и опустившись же уже и до губ. Испачкав ко всему же не только и достаточно высокий и широкий лоб, но и широкий же, в этом они почти что и совпадали, подбородок.
Более-менее же уже придя в себя, хоть и оторвав же еще пока туманный и сонный взгляд от Софии, пробежавшись им мельком перед этим и по всем же передним партам, девушка не спеша и без лишнего скрипа, стараясь не попасться за ничегонеделанием, повернулась вокруг своей оси и по часовой стрелке, дабы прозондировать и за них двоих, чтобы и опять-таки без лишнего и палева, обстановку: «не спалил ли уже их и кто?». В это же время еще, как и не привлекая же излишнего внимания к себе и к своей же довольно незаконной миссии, а и, наоборот, как раз таки этим и отвлекая, подняла рукава своей легкой рубашки обеими руками и до середины предплечий, такого ненавистного для Софии и еще же от любви к нему и Розы, но отчего-то и так подходящего же этой самой девушке, розового цвета и в мелкий светло-голубой горошек с позолоченными пуговицами и запонками на ней. После чего еще и ее саму расстегнула на три пуговицы сверху, так и не дойдя же тем самым до груди и где бы еще пока формальная форма превратилась бы уже в неформальный и наряд. И начала обмахиваться ее левым краем как веером с тихим позвякиванием на соответствующей ему руке нитяной фенечкой из переплетения двух же нитей: на одной из которых и белой из стальных кубиков с белыми же все буквами было собрано имя: Полина, а на другой и бело-черной вместе же с черно-белой и в сплетении из таких же кубиков, но уже и с бело-черными и черно-белыми буквами соответственно и через одну: София. На контрасте же с сидящим, как влитое, на левом безымянном пальце тонким черно-серым пластиковым кольцом из киндера с прорезью-гравировкой на нем буквы: Н, отвернутой сейчас внутрь и к ладони. Не резко, и параллельно, но и понемногу же создавая и воссоздавая небольшой ветер – штиль. С легкой, почти прозрачной светло-белой поволокой дым-тумана на и так почти что серых, но вместе же с тем и серо-зеленых глазах, дабы и не так было опять же заметно и для всех. Докидывая же еще тем самым и в общую же топку всевозможных и не запахов самой аудитории и студентов с преподавателем в ней немного своей чисто ангельской энергии в виде молочно-кислородного коктейля с глазурью и кондитерской посыпкой, отдающей в этом уже и парнике вместе с нагретым и высушенным озоном, как и засохшей скошенной травой Софии, не столько и сладостью, сколько уже и приторностью дюжей сахарности, а даже и сахаристости, хрустящей не только на языке и зубах, но уже и на губах. И вот-вот же готовой обратиться в какой-нибудь леденец – в того же все и петушка на палочке из жжено-топленого сахара. С небольшой лишь толикой затхлости и увядания сиреневой сирени. Как будто бы солнце и вышло же сразу после дождя, выпаривая тут же и всю выпавшую влагу. А все же от чего? От того же, что и окна в аудитории, а точнее даже – и их стекла, были еще в белых деревянных вертикальных рамах и заклеены на зиму наглухо. И не расклеивались же вовсе: как от нее же, так и до нее. Да как и не открывались же совсем. Ни на миллиметр. Да и трудно было бы подобрать правильный и для всех климат-контроль, когда одним было всегда душно, а другим – так же и холодно. Приходилось терпеть всем и одно – отсутствие прохлады и отопления. Что тоже ведь было в порядке вещей. Весна же! Пусть и только-только наступившая. Зачем отапливать, когда и так тепло? И перекинув же затем свою левую ногу на правую, чуть оттопырив и оттянув расклешенные к низу светло-голубые джинсы, она так же, как и София до этого, обулась. Но только и в матовые лодочки без каблука и в цвет же верха.
**
…Тишина стояла… гробовая. И варианта же обоснования этого как всегда было два: либо все ждали, когда мы обе и окончательно же подорвемся, как и уже же дойдем, только чтобы и заржать с нас же еще больше из-за того же все, что мы заснули и спим же на паре, либо спали же все и сами. А… нет… не как всегда… был же еще и третий вариант! Так сказать, запасной и… «либо все умерли»! Со скуки, конечно.
Шутка же, естественно!
! Да и на паре, так еще и статистики, пф, чего уж греха таить, мало же кто не хотел покончить с собой! Ну… или с преподом. Да… А лучше ведь как раз таки – с преподом. И еще же вначале. А вот после – уже и с собой! Хотя… Стоп! Зачем тогда еще и с собой, если и с преподом покончить уже и раньше? Ведь если с ним покончить уже и раньше, то как раз таки же и не придется…
****
– Хэй… Ты где витаешь? – Щелкнула перед лицом Софии пальцами правой руки соседка, чуть еще и придвинувшись же к ней, так и не сходя же со своей позы и левой руки, но и дабы еще немного и посмотреть, а и не только и спросить, слегка мерцнув при этом и своими черными стеклами светло-голубых солнцезащитных очков на макушке. И стеклом же черных механических круглых часов с такого же цвета тканевым ремнем, его и прошивкой и с белым же в противовес циферблатом. После чего же сразу начав освобождать ей пряди своих длинных до лопаток светло-каштановых каскадных волос с озорными вьющимися локонами и постепенными переходами, достигнутыми, как и заметный их же объем, путем состригания их по всей длине, начиная же от макушки, как рассказывала сама их хозяйка Софии, при максимально же естественной и довольно-таки легкой укладке сейчас и по прямому же пробору из тугой косы, что была же перекинута до этого на левое плечо, чуть оттягивая их и делая ее тем самым слабее, чтоб не так сильно тянуло еще ее и ломало же уже буквально и их. – Софи… Ты меня пугаешь. Только я же могу так долго грузить после сон-минутки на паре. Это заразно?
– Нет… – мотнула головой брюнетка, так и не оторвав взгляда от доски. – Я… Я отвлеклась. Так… о чем мы?
– О теме! – Вновь повторила шатенка, но и чуть громче прежнего. А вдруг так и легче, лучше дойдет? И глянула мельком в экран своего розового телефона с неизменным ему, как и ничему же в принципе, да и как самой же хозяйке таким же матовым чехлом, дабы удостовериться в своем внешнем виде и итоге оправления волос: «не стало ли хуже?». – Плане… Цели и задачах…
– Плане… Ну да! Кто-то же тут явно курит… И как явно же еще: не мы. К худу ли добру? Но над и… нами точно! И только лишь… нас и… дурят. И темой, и… Темой… Темой же еще и нашего надгробия, ко всему! – Выкинула правую руку вперед София, недвусмысленно и не намекая на количество и качество записей на их доске-плите, расширив при этом и так немаленькие еще и от природы свои же карие глаза в ужасе. – Сколько раз же уже повторяла и еще раз повторю – мне ни одной тетрадки не хватит все это записать! – И тут же приняла деятельный вид вслед за своей же соседкой, но только и еще от себя – хоть какой-то, для вида же лишь записывая слово в слово строки с доски и на свою же левую ладонь, уменьшая при этом еще и шрифт раза в два-три и стараясь же не мазать и излишне своей синей пастой шариковой ручки в правой.
– Какие проблемы? Попробуй это сделать хоть раз. Как и принести же ее… для начала! Под ту же все… вон… ручку. Носишь ведь ее – не обламываешься. Как и другие же предметы, кроме только этого… – усмехнулась девушка, стукнув уже своей синей шариковой ручкой с колпачком на ней и по своей же толстой розовой тетрадке с заполненной на половину листа и в каждой же строчке разлиновкой в синюю мелкую клетку. – Давай! В паре… С ручкой… И к паре же! Понемногу… Периодически… Но и хоть в неделю раз преподаватель точно хотел бы видеть вас… вместе… если уж и не постоянно и не в принципе!
– Ой ли? Ей… да и всем им… по ба-ра-ба-ну! Тогда и зачем, если задумчивый и запоминающий, а там и хоть и в меру, но и внимательный вид я могу делать и без… всего: типа смотрю, типа слушаю, типа и что-то же еще и понимаю, но на деле же… ни черта не вижу, не слышу и не принимаю. Кстати! Может, как раз таки проблема и в этом, как и в том же что и ранее: курим не мы? Ведь и было бы тогда же все чуть и интереснее, если и не совсем и понятнее. Хотя тогда и опять-таки, зачем? Зачем же еще все это, правда, если и не конкретно же за тем? Да и вон же, что с ними это все сделало: ни интереса, ни понятия к… да и жизни-то самой и своей ни-ка-кой. Помимо! Вот и получается же, что если я и не права до конца, то и хотя бы не просто так и изначально даже не вникаю и не стараюсь. Не пытаюсь, да и… не пробовала же еще… ни разу! Тем более… – зевнула София и оборвала саму же себя, обведя взглядом аудиторию по новой, но и уже против часовой стрелки, в поисках уже и не чего-то, а конкретно же и кого-то.
**
…И пока одна часть спала. Другая же слушала…
Не спали же всегда и слышали же все оттого – исключительно лишь только первые две-три парты из шести и с каждого же ряда из трех. Мы же с подругой
сидели за четвертой и… первого ряда! Самого же непросматриваемого, во-первых, как и в принципе, но и все же еще и потому что как раз таки и во-вторых – был он слепой зоной для нулевого пациента и самого же преподавательского стола, смотрящего хоть и перед собой и прямо, но и видевшего лишь только второй и третий ряды…
…И пока другие же писали. Одни пользовались их наработками и потом. Когда мирный житель и мафия вновь же менялись местами спустя сорок пять минут. И использовали же уже иначе, каждый и по-своему, тех же все заучек, будучи солидарными лишь в одном – как и щит от грозных преподавательских взглядов со стороны доски или ее стола, периодически бросаемых так или иначе в общем или конкретно и из-за спины над плечами. Но и не из-за шума! А скорее даже и из-за его же как раз таки и отсутствия – проверка на спящих…
****
– Опа! – Практически и тут же опомнилась она, тормозя взгляд на свободном «первом варианте» пятой парты второго ряда, где как раз и должен был сидеть тот, кого она так искала. – А где же наш Ники? Как назло же, а… Только же хотела листок у него одолжить, а тут и такая непруха-судьба!
– Сбежал от тебя! – Хмыкнула шатенка, не отрываясь от написания конспекта, дописывая уже почти и середку доски-книжки и переходя же постепенно к ее левой части. – Пацан же так влюбился, так влюбился… а его и так еще безбожно лишь используют. Меркантильная ты, Софка… Самолюбивая… Так еще ж и эгоистка! Нельзя же так с хрупкой и пусть хоть и в меру, но и творческой душой…
– В меня?! – Вышло же чуть громче, чем ожидалось, поэтому Софии тут же пришлось спрятаться вновь, сделав вид, что это кто-то сзади и снизить голос до шепота, не утеряв же при этом его и твердости. Пусть по сахару на кончике языка уже и понимая, что обожглась об очередную же ее сладкую замануху и издевку-придурь, но и продолжая же все с тем же пылом и жаром отстаивать свое и себя, как и всегда же все и с ней. – Вот скажи, ты, пока спала, нигде не упала? Головой не шандарахнулась?! Сегодня, так-то, с четверга на пятницу – сон в руку. А тебе же еще, походу, и в голову!
– Ночью же как бы… – поправила ее девушка.
– А я исполню сейчас! Не мели ерунды… – отмахнулась брюнетка и вернулась к изначальной теме разговора, пододвигая же еще к себе и ее тетрадь поближе, чтобы только не ломать излишне глаза и мозг, разбирая мало того что непонятный и чересчур наклоненный текст, так еще ведь и мелкий и нормально же прочесть его, не запоминая, а сразу же и перенося к себе, параллельно же еще и не мешая продолжению ее записей, – …иначе я все же воспользуюсь тяжелой артиллерией и не только выбью все подробности кольца не на тот пальчик, но еще и заставлю поменять его местами с часами! И как их вообще можно на правой руке-то носить?! Ты же ей пишешь! И только не надо говорить, что при обратном и ином случае я ни черта не увижу… Покручусь-поверчусь – увижу. Кто ищет…тот и личное в общественном всегда находит. И ты тоже меня в эту игру не переиграешь! Я ведь и кого хочешь, а там и не хочешь, что так же, что этак переиграю, выиграю и… уничтожу. Будь то даже и не на моем поле, как и не по моим же правилам! – И приметив боковым зрением, как нахохлилась и надулась от ее слов шатенка, она хмыкнула и улыбнулась, но и тут же ведь слегка и ухмыльнулась, тут же перекатив же все свое ехидство и ерничество в безопасное пока русло и на правый же все угол губ. Позволив же себе это пока так и выжав же из себя же таким образом максимум из максимума, чтобы уж точно и до конца не поссориться, вдруг переборщив и спугнув, как и из победного же все своего внутреннего клича «ес» за бал и очко в этом же пока раунде. – Так… что? Куда он девался-то?
– Да фиг его знает – куда он девался! – Одернула себя вслед за брюнеткой девушка и решила же начать играть по ее правилам. Правда, и не только же потому, что, как та ей уже и сказала: ей же ее не переиграть, а и тем более же не уничтожить. Равно, как и не выиграть же и у нее. А еще и потому, что: «если не можешь переиграть, уничтожить, как и выиграть, возглавь» или еще так: «уходим от темы? Уходим, уходим, ухо-о-одим…». И пусть же тот раунд был пока за ней. Но и «был» же: «…наступят времена почище». – Ведь его и не было и изначально, если что… К твоему же все сведению и чтоб ты знала, дорогая! А ведь и вроде бы одно дело делаем… а как будто и нет. Прекращай так себя грузить и изводить!
– Дома нет желания появляться раньше, чем… стоило бы, – обреченно вздохнула София, слегка кусая нижнюю губу. Но и не добиваясь таким образом от нее соли. Только же если вдруг. И какая есть еще незажившая ранка. Да и почему бы и нет, и не сбить ей горечь травы и сиреневых лепестков сирени в глотке? – Поэтому и стараюсь же в основном брать заданий и… по-максимуму. Чтобы и приходить… нет… приползать… без задних же ног. Да и… без них же самих! Как и без них же… и оставаться… на подольше. Так же… хотя бы, ведь и не чувствую благодаря этому ничего иного, как и инородного… Надеясь же, что когда-нибудь ей все же не престанет бить лежачего и… труп… и мы обе же встанем и будем в выигрыше от этого, как ни крути: она свой маникюр не испортит лишний раз, а я… и косметику же так же не потрачу.
**
…Каринка…Карик и Кари…Карине и… Карина!..
