Но и где бы ты еще увидел этот пессимистичный настрой и взгляд на вечность, если не здесь, а? И я не о продлении болезни… Как и грязнота же смесей, болезни с каждым последующим обращением сходят, как…
…худоба! Как с гуся вода… Ну да, ну да… И с Софиюшки – вся худоба. Куда уж больше?.. «Мои первые нянечки»… И последние! Но интересный экспириенс был все же… Недолгий же, правда… Раз от разу и… неполноценный! Но был. И кому к горю… кому к счастью (читай – мне)… я выросла чуть быстрее внутренне, чем внешне. Чем и они же сами… И осталась на своем и папином же время от времени попечении. Грех жаловаться! Да как и спорить. Он ведь первый и единственный, на моих годах же и веку – так точно, кто и среди пап так много времени смог бы позволить себе же вначале уделять своей маленькой дочери. Кем бы он ни был. Все-таки это чуть больше материнская прерогатива. Что и по части же и сыновей… Мужчинам же не столько труднее, сколько не интереснее с ними. Банально – они не знают, что с ними делать. Там ведь больше того, чего нельзя, чем можно. Практически и все, что можно же самим взрослым… И можно было бы подумать, что это все и из-за отсутствия женщины рядом как в принципе, так и в общем… Но! Чем становилась я взрослее, чем меньше его было рядом. Наоборот, да? Будто уже там было проще и интереснее, чем здесь. С такой уже мной. И я не знаю… Ходили, конечно, слухи, что, как и в случае же с входом в наше с папой еще, правда, непонятно для меня какое, но положение можно было увеличить и количество посещений того мира, уменьшив посещение этого… Не секрет же, что члены Совета, в большинстве же своем молодые и только-только прибывшие, кто не успел обзавестись семьей внизу и до принятия сана члена Совета заводили ее наверху… И… Это ведь похоже было на правду… Как и на предприимчивого, всегда и во всем продуманного моего же папу… Что готовил чуть ли не все да и чуть не всех же к моему окончательному спуску… Как и мою же семью… С приемной матерью и братом… Но что-то в этом всем и не сходилось же! Хотя бы и то, что, толком не поженившись и не пожив вместе хоть как-то, папа со второйматерью развелись… Никогда же он не мог что-либо делать «через не хочу» и «не могу». Да и «из-под палки» и «линейки»… Не тот же момент, где надо и должен… Вроде того, где он так и не полюбил. Как и она. Но сделал же вид для меня, что смог сделать с… емью счастливой… Любимой! Да и в принципе же семью. И семьею. Зачем вот только? Непонятно. Точно и не для себя. Да и не для меня… И не для нее же – подавно! Но, может, он так думал… в попытках сохранить для меня сказку и мечту… желание и этот… мир фантазии и воображения? Чтобы только я и не теряла веры и надежды… ни в кого и ни во что… и никогда?! Но точно же не мог просто и не для кого! Не знаю, в общем. Спиши это на интуицию и шестое чувство, если хочешь, но… Не двадцать же два… окей… не двадцать же лет… из них до десяти же лет где-то и примерно высиживать не хуже и наседки… ни на шаг практически не отходя… а если и да, то уже в двойном, а то и тройном размере с все тех же нянечек за это спрашивать… а после… все реже и реже… а уже с восемнадцати до двадцати, двадцати и одного, совсем пропасть… и вот сейчас только вроде объявиться… и то через раз же снова пропадая… да и ко всему же все реже к себе зовя и… принимая же у себя… И я бы, наверное, поняла, что это ему возвращается с моих детских лет… из них, где все те же десять были ближайшего и близкого общения… а следующие же десять – уже дальнего и далекого… периодичного… Но! И в ближайшем, близком же было когда и через раз… И в дальнем! А тем более далеком… Не было ровно. Все было же волнами и неравномерно… Даже когда этого не требовалось. А тем более уж когда требовалось… Будто же и было что-то еще. Кто-то! Паранойя? Да. Но если учесть, что мое обращение он затянул и оттянул… Между тем пропадая же в общепринятом и официальном… Когда же обращались все мои же сверстники… Что сейчас – будто и на год меня старше и опережают же меня… Ирония… Терзают же смутные сомнения, не правда ли? Как и меня совсем недавно, продолжая теперь маячить где-то на задворках, картина Репина
«Иван Грозный убивает своего сына». И опять же вот, думай… гадай… связано ли это… как с Владом… и Владом же?.. И с Владом ли… али нет?.. А если и связано, то как?.. Что воля, что неволя прям!
…с белых яблонь дым! А если серьезно и окончательно возвращаясь… Все это ведь было вынужденной мерой. Чуть ли и не в добровольно-принудительном порядке… Насильном и насильственном даже в какой-то степени… Добровольно-неукоснительным же образом. Лишив возможности быть человеком… Пусть только и внешне. Но… Но что так же, что этак… Он бы не смог им быть! Демоническая сущность, как и ангельская, не только сильнее человеческой же… Но и последняя слабее их всех и серьезно же уступает им всем вместе же взятым… И какая-то же из них все равно бы рано или поздно победила бы. А уж в коллабе и… с болезнью… Но если в случае с ангелом-демоном побороться и пожить еще можно было бы… и это еще могло быть возможным… представлялось им… то вот когда человек… и его же могло убить: либо то (он сам), либо другое (сущность и сам организм непосредственно)… либо тот, либо те… приходилось выбирать непосредственно ему… как и то: а что и кто раньше? Вопрос же прям со звездочками! Ближними ли? Али дальними? Одними? Или разными? Какая из них светит? А какая и греет? Каждый же должен был решить все это сам и за себя. За Никиту же решили! И мой же отец, да, тоже… выбил ему проходку в жизнь… Обращение-инициация же тоже стоило свеч, между прочим! На одного-то вот попробуй и добейся! Выбей. Пройди всю бумажную волокиту по себе и чаду… А тут – трое!.. Но он дал ему и им эту возможность. С барского плеча прям!
! При условии же, что тот же все Александр не забудет про меня. Естественно, сразу же после своих! И чтобы когда поставил их на ноги – поставил и меня. Меняясь и разделяя время в соответствии же с нормой и требуемостью детьми, конечно… Сбалансированно и равно… Это не было ультиматумом! И причиной-причудой: «За свою дочь – хоть полцарства». И прочее… Тем более! Нет. Мой отец доверял Александру… Верил ему. Собственно же, как и сейчас. И пусть первое время и следил, как и подобает Совету, то после и отпустил с легким сердцем. А Александр отплатил ему за это чеканной монетой… После Никиты шел и был же уже и сам Влад. Второй и средний брат. Как и сын. Что, конечно же, и опять же лишь по человеческим параметрам и на этот же самый манер. Как и его годы – возраст, на который он, уже и как Никита же, только выглядит… Вышел бы из него ангел: «если бы?..». Как и из Никиты – человек! Черный юмор. Да. Но и… все-таки? Нет. Разве что и нечеловек, не тело же – душа, и… падший! Как и сейчас же, собственно. Что как бы и подразумевалось… подразумевает, не правда ли?.. Егор же, в свою очередь, и тем же двоим в противовес, вопреки же буквально был до всего же вот этого с обоими родителями-демонами. И… был, да. Как и он сам же, но и чистокровный… Стал же им сразу и… после же все тех двоих…
Как третий же и старший брат. И тоже все – будто бы. И замерев же в двадцатисемилетнем возрасте… Обратившись, конечно же, раньше. Да как и все! До него и после… Но притормозив свои изменения отчего-то именно и на этой же цифре. Человеческой цифре! И… На глаз. С той же самой насечкой, если и не для обычного и стандартного, то для стабильного среднячка, средь тех же все и двоих, в пятьсот!
У Александра же были свои причины на
забор детей… Не у родителей! Как и весьма же весомый аргумент!
Помнишь, да? Он же их спас! Почему же не вернул по окончании? Они не вернулись сами. Как минимум же двое – Влад и Никита. Но если те и не знали – что к чему, равно как и не искали… Принципиально! Егор… ушел и с концами – сам. Без попыток найти. А и тем более отговорок от этого… Без мыслей. Каких-либо… И не то чтобы: «Живы ли те?». Живы! И все. И хватит. И в общем… Да… История! Располагайся на моих коленях поудобнее, дорогой друг… Начина
…ю…
Несколько веков тому назад… Да и веками же ранее! С цифрами у меня все еще плохо, тяжко и туго, и меняться же это не собирается. Во всяком случае же, пока что. Находясь же под грифом: «Сразу не запишу – забуду». И… Вот просто угадай… Да. Забыла! Но меня там и не было чтобы… так что… Да и дважды же мне дневник доверят вряд ли! Я же не наглая. И не попрошайка. Не принуждаю и не навязываюсь… Пользуйся тем, что есть и… не благодари! Ты же и вообще – дневник воспоминаний, а не ежедневник. Не ежелетник и… тем более не ежевекник!
Не туда! Так вот… Давным-давно… Когда еще никто не обратился. Кроме того же все Александра! Начавшего уже как насчитывать себе сорок пять
лет с припиской. А у ребят же в то же самое время все еще были лишь свои,
, только-только начавшиеся собственные же годы… И неначавшиеся же века. А мои-то – и подавно! Как и годы… Когда еще Никите только-только исполнилось три года. Владу – пять, а… Егору – семь. И… Хоть здесь вроде бы не промахнулась! Но… как бы… если нет, то… До десяти же точно! Меньше – да. Больше – нет. Но и куда меньше-то, да? Тем более Никите! Некуда. Годы – богатство! Века – большое богатство… Больше, чем те же годы. А богатство шепчет, как и счастье… Любя и полюбляя же тишину… Кхм. Неважно! Важно, что в те времена еще велась да и вовсю же, надо сказать, продажа как взрослых рабов, крестьян и крепостных, так и… детей. А полукровок так и тем более с ногами и руками брали. Помнишь же, что один чистый, да? А таких и втридорога сбывали. Товар же отменный для тех, кто их буквально уводит из-под носа… Ловя где-то на улицах и базарах… При свете и дня!.. А за углом и в темных переулках и подавно. Связывали же, сажали в телегу и… увозили. Вот так и их! Поймали, оглушили, связали… Повезли!.. Везли ночью. Через темный лес. Решив срезать. А после и решившись на небольшую остановку… Не столько подремать, сколько и отдохнуть, перекусить и посидеть у костра… Переждать… Задремали ненадолго… Потом и вовсе уснули… К несчастью же своему и счастью же Александра, не проснувшись уже больше и здесь… на этой же стороне… да и в этом же мире… никогда… Так вышло же, что эта самая шайка-лейка из трех довольно-таки взрослых мужчин-людей давно была на виду и на особом счету у Совета… По словам и делам как и грехам и порокам… Один – за незаконное выращивание и производство запрещенного. Второй – за его же сбыт и хранение. А третий – уже и за продажу всего этого, как и переправку… Куда входили и сами же существа и люди! И совершенно же разномастно и разношерстно по территории… Беря в расчет и куплю-продажу, обмен, как и под свое какое-никакое, а влияние все и вся. Будь то ближайшие или дальние деревни… Города! Их страна или другая… Да и другие же страны. Граница или заграница… Забугор!.. По дороге же в другую деревушку, куда, кстати, они как раз и направлялись в тот день, он их и настиг. Выследив же их еще в деревне. И вел всю дорогу: от нее и до леса. Затаился в нем. Скорее даже больше для атмосферы и напускного страха от преследования… Адреналина в крови… Нежели страха за себя и от них… Он ведь знал да и чувствовал, что они как бы и ни тавтологично тоже чувствовали чей-то взгляд на себе… Боялись и опасались… Пытаясь даже хоть и больше же подсознательно – убедить же себя в обратном, скрыться от чего-то, что есть, но будто и нет. Но не отходить от своего пути и цели… И пробыв же так и вот в этом же все нервозном и зажатом, сжатом состоянии какое-то еще время… без малейшего же расслабления и хоть на миг… быстро выдохлись. Притомились… Слегли окончательно… И тут-то на сцену вышел он. Слетев с дерева как ворон. А точнее, даже коршун… И, как и подобает блюстителю порядка и закона, власти, пусть и не члену Совета, разве что и приближенному к ним, зачитал им их права. Перед этим, конечно же, не поскупившись, разбудил… И, не побрезговав, отвесил пару-тройку ударов разной силы и тяжести… Десятков? Да… как бы и не сотен!..
Оторвался на них за всех и вся… И передал, переправил их Совету же. Подкинул им их, проще говоря. И… Во всех смыслах! Сначала – до отца. А там… И до остальных… Ребятишек же, как ты уже наверняка понял, вытащил из импровизированной клетки и самой же телеги и привел в себя… И хотел же тут же отнести, отвести их в их же деревню, что была сравнительно неподалеку… Они буквально только-только из нее и выехали! Но они так были напуганы что похищением, что и спасением… Не зная же ни тех, ни его… Что поначалу и отказались же от всего. От всего и сразу! И хотели же остаться просто в лесу. Но и кто бы им позволил? Да и как же ни крути, чем глубже лес уходил, тем темнее и тише становился, пугая же их чуть больше нового знакомого. Что вроде как и все-таки спас же их! Хоть и непонятно пока зачем – они ведь еще и не знали, для каких именно целей. Но и отчего-то уже были уверены, что и точно не для того же, чтоб убить. Зачем тогда было бы это все? Не просто же так. Ведь мог же убить всех и сразу. Да и спортивный интерес с них никакой. Что в качестве и перебродившего уже достаточно адреналина в смертельную и замертво же укладывающую усталость, что и в количестве все тех же их лет… Согласились на него! Да и деревня же к тому моменту, как и по ходу же дела, отложилась сама собой и на определенный срок… Так как Никита, как заверил же сам свои же слова и воспоминания Александр, был на грани обморока… И чуть ли же не до комы было недалеко… И он отвел их к себе. Ведь рядом, ближе, чем и сама же деревня, был его временный дом. И выглядел же так же – будто и собранный же на скорую руку из
.
бревен, досок и еловых ветвей… Что и так же удачно был найден под задание.
Вроде лесной избушки и домика же лесника. И на одного же! С деревянной кроватью, стулом и столом – все же его обустройство. И опустевший же почти что и незадолго же до появления самого мужчины. Что и, как ранее же себя, устроил и эту троицу на ночлег подле же самого себя. И как в сказке! Обмыл, накормил, напоил… про себя немного рассказал в паре историй из жизни и… спать уложил, конечно! Сказка же. Сказка в сказке… А наутро и засобирался в дорогу – в город обратно… Собираясь же еще по дороге и их же самих их родителям вернуть… Но детей же на тот момент уже так заинтересовала его жизнь и принятие себя… Его уклад… Да и он сам!.. Что и напросились же с ним и к нему. А он… вновь им не смог отказать.
Да и ведь Никиту из всех троих он хотел оставить сам и… сразу. А двух других… Ну, не бросать же! Спасать того – брать всех… Не обделяя и не выделяя. Все же и их решение, а не его. Да и он сам же уже почти что наставником и учителем, куратором для них стал. Спасителем и… Отцом, в конце-то концов! Взрослый же не по годам. Что внешне, что внутренне… Вот они и хотели… так же. Растормошил гнезда, да?
. Да и не взял бы он – сами бы нашли. И, чего ради, пошли бы искать его сами и потерялись… Набрели бы на таких же продавцов жизни-смерти. А то и хуже… Не хотел он для них такого. Как и задерживаться же здесь дольше. Согласился. Но взял с них и слово – найтись с родителями… После! Но… Как ты уже, наверное, верно понял… Да и чего уж там – знаешь… Никто этого не сделал. Правильно же и… до конца. Кто, и попытавшись же всего лишь раз, сразу и навсегда отсек. А кто и не попытавшись даже. Но и у них же были свои исключительные и как считалось же ими самими верные причины на это – делать конкретно же так или не делать никак вовсе. Ох… Ну и хватит лирики, думаю. Вернемся же к…
Александр! Да. Порой, мне даже хочется назвать его солнцем… И хоть больше полуночным, правда! Но и не суть. Неважно. Ведь запах его демонической силы как энергии и сама же его способность были такими же… И если не похожими же один в один, то просто похожей на солнечный жар, сухой такой, спертый воздух душной ночи и… жареный попкорн и являющейся же светом полуночного солнца. Что, собственно, и говорило же, да, и само же за себя! Как и его четыре больших черных крыла с рваными концами перьев. И с позолотой же на них – концах первых рядов перьев. От середины и до них же – вторых, как и средних же, рядов. И полностью же уже «золотые» на последних рядах. С костяными же черными рожками наверху… И ты вполне же логично упрекнешь и даже предъявишь мне за это же самое солнце, сказав: где солнце, жар, а где и… попкорн! Но… Знаешь что! В моей голове и определенным же образом это все довольно успешно складывалось и систематизировалось… Как и синхронизировалось же! Не противясь и не противопоставляясь. Ведь от жара, духоты и возможного солнечного удара, не заставившего себя долго ждать после всего же и предшествующего, могло прийти и привидеться, почувствоваться же… всякое. А плюс еще и под парами мастерской… из всевозможных грифелей и мелков… красок и гуаши… глины и пластилина… плотно приевшихся и въевшихся… ставших же неотъемлемой частью этого самого творца и искусствоведа… да и им же самим… Тем более! Все же быть могло. Как и одновременно – не. В том числе и попкорн. Такой желтоватый и воздушный… Сладкий и поджаристый… Солнечный! Перекрыть же их не могло ничто и… никто. Да и никак! Ни духи, ни одеколоны… Ни те же самые все краски и гуаши. А и тем более пластилин с глиной… И вот вроде бы же: «Что естественно – то не безобразно». И могло же быть во всеуслышание… Но я как прикусывала, так и прикусываю… продолжаю прикусывать язык… вместе же с губами… Хоть он и так похож… И пусть же его собственные волосы и легкая щетина с бородкой не желтые как лучи… И какие-то все же… до одури светлые… русые да и почти что ведь белые… хоть и с желтинкой и… с какой-то солнечной желтизной… И не длинные… И сам же он не желтый как и то же самое солнце… Но… Солнечные же! Как и он же сам солнечный!
И пусть же все еще довольно-таки коротко стриженный, под «Теннис», но все так же, а даже и будто бы больше, чем будь то же самое и с длинными или средней длины волосами, вьющийся и кудрявый на концах. С удлинением же на макушке и довольно коротко выбритыми затылком и висками. Но и с плавным, почти что и равномерным переходом из одной длины в другую. Всегда укладывая и вытягивая же их ко лбу – вперед и чуть вверх. Ставя их как и нос же корабля – по ветру. Только и без дополнительных приблуд – бортов и… пробора. Прикрывая таким образом хоть и мельком свой достаточно высокий и широкий лоб. И лишь уже совсем слегка трогая узкие и светлые брови. Не касаясь уже и совсем таких же ресниц серых глаз с вкраплениями холодного темно-синего и теплого светло-голубого… Можно сказать, что и серо-сине-голубого цвета глаз. Но и это что по части же волос… и на голове. Что же касалось щетины и бородки – они скрывали уже весьма широкий подбородок и ямочку под прямым носом и над узкими же губами. Еще чуть-чуть – и утопленными бы в пусть и мелких, но грубых и твердых, острых волосках. Как и уже и так, и без них не особо выделяющиеся скулы. Смягчая таким образом и будто бы даже счищая суровые и рубленые черты квадратного, почти что и равного по длине и ширине же лица. Но и не беря же в расчет его две другие ямочки, что даже и под беспросветной бородой, на мой взгляд, были бы видны и заметны же невооруженным взглядом. А при извечной детской и какой-то заискивающей улыбке под хитрый блеск глаз… и тем более!
Что же интересно, и чисто для и в сравнении, какие бы у нас с Никитой ни были бы челки, всегда находился и был «один на двоих» лоб, с которым ни их количество, ни уж и тем более качество, ну никак не помогали. От слов же совсем и совершенно. Ни одному. Ни второй… Ни ему же. Ни мне… Так еще и как раз таки наоборот – мешали. Даже, а и тем более отрастая и срастая. Все чаще же и больше, с каждым разом и сантиметром, а там и миллиметром норовя то упасть на лицо, то попасть в глаза и рот… и слиться же с ними… врасти, но уже и через них будто, снаружи внутрь и изнутри же наружу… брр… то и разлететься вовсе и вообще же слететь с головы, размахивая своими же отросшими частями как крыльями, улетая в свои и только лишь себе же известные какие-то дальние дали… выдав же таким образом уже окончательно и с потрохами то, что им так и не удалось же скрыть. Да они и не пытались… У Александра же, как и Влада с… Егором, с этим же проблем не было никаких. Повезло же прям! Ага… Хотя это опять же, кому и как. И в чем же, главное! Ведь пусть тому же все Никите не повезло с прической – повезло с той же щетиной и бородкой. А точнее, и с их же отсутствием. Полным и… в принципе! Несмотря и на свою же червоточину, темные, почти что и черные брови, ресницы, он прошел в этой теме дальше по касательной. Да. Кроме же все тех же волос и ресниц с бровями, волос на лице его не было вообще. Ни одного волоска. Ни одной и волосинки!
Когда же у остальных были… и весь же их набор. Правда, опять-таки если идти от темного к светлому… И от Влада же, что просто старался чаще бриться… чаще, чем… всегда… чуть ли и не каждый день… то и подходя же к все тем же Александру со светло-русыми и… Егору с высветленными блондинисто-пепельными волосами – у них с этим все было гораздо проще. Ведь не было так уж заметно и видно! Что с волосами, что с бровями… а что и вовсе же с ресницами. А тем более щетиной и легкой бородкой с усами над верхней и под нижней же губой. Все же это было скорее на ощупь. Нежели и на взгляд…
Но и я же увидела все это раньше… Дотошно и только лишь уже рассмотрела гораздо позже. Когда он и сам уже это позволил. Позволил, а как же! Все же с позволения… И его же хриплого надрывного смеха на тему моей же все искренности и скромности, душевности… А вот насколько: гораздопозже? Только вот и совершенно же недавно… В этом же году. И начале его… Когда он же, посовещавшись с моим же отцом, решил все-таки показать меня миру и своим парням полноценно и основательно… Уже в адекватном и осознанном возрасте… И не только же в разрезе самой меня.
