Александр Зубов "Антивирус"

– О! Вот она! Что, сучка, хочешь поживиться за мой счет? Хрен тебе! Из дерьма пришла, в дерьмо и окунешься! Я вообще сделаю так, что тебе жить не захочется на этом свете.

Несдержанный характер, эмоциональная резкость и жестокость бывшего мастера спорта по боксу были известны всему городу. Все также догадывались, как он заработал свой первоначальный капитал. Но сегодня это был очень состоятельный и влиятельный человек, ради сохранения хороших отношений с которым многие крупные чиновники и бизнесмены предпочитали делать вид, что не замечают его хамского поведения. Вот и сейчас, вышедшие вслед за ним его адвокат и охранник, молча наблюдали, как их шеф наступал на побледневшую как свежая простыня, прижавшуюся испуганной спиной к стене женщину.

Увиденная сцена произвела шоковое воздействие на Крестовского. Он также остановился и пораженно, ничего даже не отмечая в мозгу, наблюдал за происходящим. Однако через мгновение почувствовал, что ноги его не прилипли к земле, как это обычно происходило при возникновении агрессии, дыхание не перехватило и весь остальной организм работал в обычном режиме, не испытывая страха или даже волнения. Ничего не успев подумать и не приняв никакого решения, подчиняясь только внезапному внутреннему движению, Альберт через секунду оказался рядом с Еленой Николаевной, чем привел в неприятное удивление остановившего Кривошеева.

– Это что за черт?!

Охранник встал ближе с намерением нейтрализовать посмевшего встать на пути хозяина щуплого парня, но хозяин жестом остановил его и уставился своим холодным, колючим взглядом на Крестовского.

– Я адвокат Елены Николаевны, – Крестовский видел весь ужас направленных на него глаз, прекрасно знал, что за человек перед ним, но как будто не замечал этого, вернее не обращал на это внимания, вообще не думая в этот момент.

– Ты?! Адвокат? Ты с ней хочешь мои бабки посчитать?!

Казалось, ситуация выходит из-под контроля. Еще мгновение, и… Крестовский ощутил легкое покалывание в солнечном сплетении, ему показалось, будто пучок света на долю секунды вышел оттуда, солнечным зайчиком уперся в грудь Кривошееву и исчез, оставив какой-то отблеск на галстуке оппонента. И это явление заняло его больше, чем весь развернувшийся скандал. Он, не мигая, смотрел на то место, где остался след его собственного света, и поднял глаза только после того, как галстук перестал отсвечивать. По тому, что никто больше не смотрел на место, которого коснулся луч, было понятно, что другие не видели странного явления. Зато по изменившемуся лицу замолчавшего Кривошеева стало ясно, что все случилось на самом деле. Бизнесмен резко сменил свой напор, как будто что-то остановило его, еще раз внимательно посмотрел на защитника – уже не давя, а изучая молодого человека, развернулся и пошел к дороге, достав на ходу телефон и набирая номер для звонка.

Не пытавшийся ничего понять, явно привыкший к резким поворотам в поведении хозяина, охранник, как робот повернулся и последовал тем же путем, профессионально просматривая окрестность. Озадаченный происшествием адвокат Кривошеева, прежде чем двинуться вслед за ними, коротко пояснил Крестовскому причину ухода:

– Слушание перенесли, – с интересом оглядел молодого человека и поспешил за своими спутниками, уже подходившими к подъехавшему автомобилю.

Альберт заметил, что Елена Кривошеева не отрываясь смотрит на его лицо. От неожиданности поступка молодого адвоката, она забыла страх и пыталась сейчас понять: почему он не побоялся вступиться и чем смог остановить агрессию ее мужа, которая не однажды заставляла дрожать многих из тех, кто считает себя сильным в этом мире?

– А вы смелый.

– Я сам не знаю, как это вышло, – Крестовский только начал по-настоящему осознавать случившееся.

– Теперь вы понимаете, почему я не могу больше жить с этим человеком? Но главное – дочь. Она все это видит… Может я зря затеяла процесс? Ведь понятно, что мы ничего не добьемся. Он и имущество все перевел на мать, и судью, наверное, уже подкупил на всякий случай. Олег не терпит, когда что-то идет не по его сценарию… А сейчас и вы могли пострадать… И дальше он может вредить вам, если сочтет серьезным соперником. Наверное, надо отозвать иск. Как вы думаете?

Крестовский смотрел на лицо измученной, уставшей от страхов, почти сломленной женщины, в котором проступали черты прежней красоты, слушал ее речь и понимал, что она во всем права. Но теперь логика, поддакивавшая выводам клиентки, никак не проходила дальше мозга. Где-то рядом с солнечным сплетением росло другое понимание ситуации, которое проявлялось не в умозаключениях, а в самоощущении и настрое, толкавшем его идти наперекор разумным рассуждениям.

– Не надо, Елена Николаевна. Нам обоим необходимо пройти через этот процесс. Вам – чтобы избавиться от страхов перед бывшим мужем. А мне – чтобы… хотя бы, чтобы доказать, что я не зря выбрал эту профессию.

– Мне кажется, чем ближе заседание, тем больше я боюсь. И вряд ли после суда буду бояться меньше.

– А если процесса не будет, вы останетесь сломленной на всю оставшуюся жизнь, и будете бояться уже не только бывшего мужа, – Крестовский не понимал, откуда в его словах появилась уверенность, и почему был убежден, что все произойдет именно так, как он говорит, но серединой груди точно знал, что теперь отступать нельзя. – Сейчас я узнаю, когда состоится заседание, а вы подождите меня здесь.

– Нет, я лучше с вами пойду.

– Хорошо, пойдемте со мной.

Слушание перенесли на завтра. Альберт помог Елене Николаевне сесть в такси и поехал в контору. Всю дорогу его не покидало ощущение, что он стал каким-то другим. Взрослым что ли. Оказывается, внутри него было гораздо больше мужского, чем он сам раньше предполагал. А мозг в это время пытался анализировать ситуацию с предстоящим процессом.

Ну, хорошо – вступился за женщину. Молодец! А дальше что?.. Луч увидел… Да, может, и не было никакого света! Галлюцинация. Навеяло рассказами этого Алексея Ивановича и все… Иск-то провальный. Что завтра скажешь на суде? То, что написал – полная ерунда… Да… Надо как-то по-другому… Но как? Как надо?! Не знаю…

– Приехал? Ну, как процесс? – Ниночка, секретарша шефа, живо интересовалась всем, что происходит в конторе и, пожалуй, лучше всех в небольшом коллективе была информирована о том, какие отношения складываются между сотрудниками, как они реагируют на приказы начальства, какими проблемами живут вне работы.

– Перенесли.

Крестовский смотрел на секретаршу и не мог понять, почему он раньше побаивался этой недалекой, неискренней, пустой женщины, всем смыслом существования которой был сбор информации о чужих жизнях. Ее боялись за влияние, которое она имела, рассказывая шефу о происходящем в конторе и вне ее, представляя при этом все в цветах, которые сочтет нужным для того или иного сотрудника. Поэтому все старались поддерживать с ней приятельские отношения, звали Ниночкой, хотя это уменьшительное имя совсем не подходило для 36-летней, весьма толстой женщины. Но сейчас вся ее сила и даже фигура казались Альберту чем-то мелким, вред, который она могла причинить – незначительным. Ее стало даже жалко из-за того, что ничего собой лично она не представляла и наверняка потерялась бы, если бы вдруг лишилась этого места.

– Странно. А почему тебя тогда шеф спрашивал?

– Мне что, нужно зайти к нему?

– Ну конечно! Я же говорю: спрашивал, – секретарша пыталась уловить, что произошло с их Аликом-очкариком, как его в шутку называли в конторе. Он был не похож на себя обыкновенного. Вместо безобидного, стеснительного юноши-ботаника перед ней стоял зрелый человек, знающий цену себе и вещам окружающим, как будто он уже всего достиг в этой жизни. Во всяком случае, так казалось. И тут она заметила: нет очков! Все пришло в логическую норму.

– Подожди, – остановила она Альберта у самой двери. – Очки забыл что ли?

– Что? А очки… Да, дома оставил.

– Надо же, как измелилось лицо! А всего-то – очки снял. Ну, иди уже! Николай Андреевич ждет.

Массивная дверь кабинета директора скрипнула, но на сей раз не от страха и волнения переступающего порог, а от обычного отсутствия смазки в старых петлях.

– Здравствуйте, Николай Андреевич! Искали меня?

Шеф – маленький, лысый мужчина с брюшком и видом довольного собой человека, прищуром смешливого мудреца в глазах и как будто для него одного придуманной фамилией Карасев, посмотрел на вошедшего:

– А… Альберт! Садись, рассказывай.

– Да нечего рассказывать, Николай Андреевич. Процесс на завтра перенесли. Судья вроде бы заболела.

– Это я уже знаю. Что там случилось у тебя с Кривошеевым?

– Как?.. Вы откуда знаете?

– В том-то и дело, что не знаю. Мне адвокат Кривошеева звонил – спрашивал, кто ты и почему тебе дали представлять в суде интересы Елены. А просто так он звонить бы никогда не стал. Так что произошло?

– Так, в общем, ничего. Просто он стал ссориться с женой прямо перед зданием суда, а я вроде бы вмешался…

– Ты вмешался? Как? – шеф весь даже задвигался от оживления и интереса.

– Да просто сказал, что я адвокат Елены Николаевны. И все. И Кривошеев ушел.

– Как ушел? Просто услышал, что ты ее адвокат, развернулся и ушел? А до этого, наверное, орал на Лену?

– Так и было.

– Странно… Странно… Он, конечно, эмоциональная личность, мог и сам себе как-то передумать. Но зачем потом Борис звонил?.. Чем ты его напугал, а Альберт? Он ведь тебя всерьез воспринял, – шеф посмеялся коротким ехидным смешком. – Заседание завтра?

– Да, в десять.

– Хорошо, хорошо… Ты давай иди, готовься. Можешь даже дома. А завтра я тоже приду в качестве зрителя… Ну иди!

– До свиданья.

– До свиданья, до свиданья.

– Ну что? – Ниночка встретила прямо у порога и почти прижала Крестовского своей пышной грудью к косяку двери.

– Да ничего.

– Что он спрашивал?

– Ниночка… Нина Григорьевна… мне Николай Андреевич приказал домой ехать, к процессу готовиться. Можно я уже пойду?

Для секретарши такое обращение было хамством. Мало того, что этот никому не нужный здесь сопляк-адвокатишко отказался говорить с ней, он еще и назвал ее по имени-отчеству!

– Так?! Так, Альберт… как вас там.

– Сергеевич.

– Альберт Сергеевич…

– До свиданья, – Крестовский вдруг понял, что зря обидел женщину и что дороги назад уже нет, – Простите, если я вас обидел.

– Да я не из обидчивых! До свиданья, Альберт Сергеевич!

Трамвай катился медленно, будто катерок на небольшой волне раскачиваясь на неровностях дороги. Колеса выдавали однообразный ритм, сухо отсчитывавший количество оставленных позади рельсов. На остановках люди выходили и заходили, унося одни эмоции и принося другие. Все двигалось так, словно в этом хаосе был какой-то смысл, особый порядок, кем-то устроенный и управляемый. Казалось, еще чуть-чуть и суть происходящего откроется сама собой. Крестовский впервые смотрел на мир глазами стороннего наблюдателя. Раньше он всегда был участником событий, нес свои переживания в толпу, получал чужие, а сегодня видел все будто сверху. Он еще не различал деталей, не выделял отдельных лиц, не определял характеров, но уже был не с массой. Это ощущение давало чувство свободы и одиночества.

В голове и груди проворачивались произошедшие события – эмоции сравнивались с картинками фактов, раскладываясь по важности в логической памяти. Так, наверное, могло бы продолжаться долго, но в кармане зазвонил телефон. По сигналу звонка он понял, что это мама. Говорить не хотелось, и не ответить было нельзя – Альберт знал, что она волнуется и сейчас звонит узнать, как прошел процесс.

– Алле, мама, здравствуй, – он старался говорить негромко, чтобы не нарушить загадочный порядок окружавшего движения, заставив людей обратить на себя внимание.

– Альберт, сынок, здравствуй. Ну, как, уже закончилось?

– Нет, мама, суд перенесли на завтра.

– А ты уже этого Кривошеева видел? Про него всякие нехорошие истории рассказывают.

– Видел, мама. Все хорошо, не беспокойся. Я сейчас не могу говорить – я в трамвае. Я тебе позже перезвоню, ладно?

– А… Хорошо. Я буду ждать.

Вместе с исчезновением слова «мама» на дисплее телефона, ушли все прежние ощущения. Он снова оказался частью толпы и вспомнил про предстоящие дела. Перед ним стояла неразрешимая задача: как провести процесс, чтобы… если и не выиграть, то хотя бы доказать свою профессиональную состоятельность – думал он раньше… победить – думал теперь. Ставки стали такими, что можно было только выиграть или все потерять.

Завтра шеф приедет посмотреть на мою работу. Если удастся… А что может получиться? Я ведь не знаю, что придумать, чтобы повернуть дело в свою пользу. Тут только чудо поможет… Хотя чудеса уже происходят. Зрение не портится… Тьфу, тьфу, тьфу. По голове стучать не стоит – люди подумают, что дурак… И с Кривошеевым интересно получилось… Или показалось? Этот луч из солнечного сплетения… Может, это тоже эффект нормализации излучения? Надо будет позвонить Алексею Ивановичу… Впрочем, сейчас не до этого – необходимо сосредоточиться на процессе… Ниночку опять же обидел. Она меня съест целиком, и даже косточки не выплюнет. Не даст больше работать в конторе. Если я не выиграю процесс. А если выиграю – тогда плевать на все ее интриги, тогда я и сам смогу спокойно уйти в любую фирму. Адвоката, отсудившего имущество у Кривошеева, возьмут везде… Правда, если жив останусь после такой победы. Для него месть такой же закон, как для других уголовный кодекс… О! Чуть свою остановку не проехал.

Крестовский выскочил из трамвая перед самым закрытием дверей и тут же ощутил чувство голода. Оказывается, оно уже давно захватило внутренние органы, просто он, погруженный в события и проблемы, не давал себе возможности это заметить. В холодильнике была недоеденная пачка пельменей и сосиски. К ним Альберт и двинулся, ускоренно перебирая ногами тротуар, на время исключив из внимания неразрешенные вопросы, застрявшие и бившиеся в голове, как рыба в сетке.

Насыщение произвело расслабляющее действие. Мозг начал активную борьбу с желанием спать, зная при этом, что силы неравны. Надо было сесть за компьютер, что-то подумать, попытаться проработать хотя бы новую канву выступления. Но ощущение сытости, доставленное пельменями с сосисками, и чувство защищенности, продиктованное домашней обстановкой, располагали к другому. Он сначала перешел из кухни в комнату, лживо убеждая себя, что идет не к дивану, а к компьютеру, затем посмотрел на подушку, манившую в горизонталь, пообещал себе просто чуть-чуть отдохнуть и уже с новыми силами взяться за дело. Легко согласился, что так будет продуктивней, прилег и… закрыл глаза.

Проснулся от острого желания есть. Взглянул на часы: без четверти восемь.

Хорошо, что снова кушать захотел, а то проспал бы до ночи… Однако что-то очень сильно хочется. Там еще яйца есть, сосиски остались, масло, сыр… Яйца поджарю. Стой! А чего так светло? Солнце! Значит, это не вечер! Я проспал до утра! Все проспал!.. Так, без паники. Спокойно! Успеваю помыться, переодеться, поесть и вовремя приехать в суд. Но я же не готов?! Я же… Поздно! Ехать в суд и по дороге что-нибудь придумаю. В крайнем случае, выступлю по подготовленному варианту… Все! Времени на панику нет.

С этого момента Крестовским овладела сосредоточенность. Именно овладела, потому, что сам он не прилагал никаких усилий, чтобы ее удерживать. При этом адвокат не был сконцентрирован на каком-то отдельном предмете, не думал больше даже о предстоящем процессе и своем выступлении. Единственной целью его жизни в это время стал путь к зданию суда. Он тут же понял, что необходимо в первую очередь заказать такси, чтобы избавиться и от лишней нервозности при поездке в общественном транспорте, и от необходимости находиться среди других людей, мешающих напряжениями своих переживаний настраиваться на самое важное событие в жизни. Душ был без эмоций, еда без ощущения вкуса, процесс одевания и сборки портфеля – без лишних движений. Заиграл общую мелодию для входящих вызовов телефон. Но это было не такси.

– Алле.

– Здравствуйте, Альберт Сергеевич, это Елена… Елена Николаевна. Кривошеева.

– Здравствуйте, Елена Николаевна.

– Я хочу… Я звоню, чтобы… в общем я боюсь одна подходить к суду…

– А сейчас вы где?

– Еще дома. Я уже вызвала такси, давайте я за вами заеду?

– Это не обязательно, Елена Николаевна. Давайте лучше встретимся в скверике, за углом здания суда. Я буду там… минут через пятнадцать.

– Хорошо. Так тоже хорошо.