Анатолий Крашенинников "Носки"

И мы пролежали в снегу ещё около часа или даже больше совсем неподвижно и молча. Маленький дрон продолжал кружить то снижаясь, то поднимаясь. Но нарисовав в воздухе несколько невидимых восьмёрок, всё-таки улетел.

Я к тому времени замёрз уже конкретно и даже перестал чувствовать пальцы на ногах. Ботинки, купленные за тысячу рублей по скидке в магазине «Кари», хоть и считались зимними, но всё-таки не имели меха, а лишь лёгкий начёс внутренней подкладки. А вот куртка защитного цвета, купленная на «Вайлдбериес», к моему большому удивлению на самом деле с холодом боролась, как могла. По сравнению с сибирскими морозами, конечно, должно было казаться тепло. Однако после долгого неподвижного лежания на снегу так не казалось.

– Слушай, как тебя? – спросил я его, уже стучащего зубами.

– Илья – ответил он.

– Давай-ка выбираться отсюда, – проговорил я, пытаясь пошевелитьсловно заржавевшим телом.

При попытке выползти я почувствовал резкую боль в ноге. Взглянув на неё, я увидел, что вся штанина моя оказалась в крови.

– Это ещё, что ещё такое? – удивился я вслух.

– Мать моя моржиха! Да тебя зацепило! Что ж ты лежишь-мечтаешь? -возмутился и скрючился Илья.

– Да уж как-то это неожиданно всё. Я даже не почувствовал, – проговорил я и потянулся задрать штанину.

Оголив голень, я ничего не обнаружил.

– Снимай ботинок, – сказал Илья.

Расстегнув застёжку ботинка, я понял, что он полный. Полный уже холодной крови, которая тихонько стекала всё это время через отверстие в подошве.

Рана оказалось небольшой, но прям на самой подошве.

– Возьми вот мой платок сопливый, – улыбнувшись, протянул его мне Илья.

– Давай. Надеюсь, сопли твои лечебные, – улыбнулся я ему в ответ.

Слив из ботинка оставшуюся кровь, я подложил его платок под ранку и обулся.

– Давай-ка всё-таки выбираться отсюда, – закончив с ботинком, я пополз потихоньку из кустов.

Взобравшись снова на дорогу, я с трудом оперся на ногу и старался помнить для себя лишь одно: ни за что не смотреть на убитых.

И мы потопали потихоньку в обратный путь, оставляя красный след подошвы ботинка на грязном снегу дороги.

– Слушай-ка, ты на кой пёс тащишь с собой эту коробку? – психанул опять Илья.– Ты сам говорил, что там носки. Чего ж ты их не наденешь? – добавил он тут же.

– Ну, это ж не нам всё-таки. Это для бойцов вязали. А мы с тобой чего?.. Обычные городские жители. Нам надо домой, короче. Толку с нас здесь никакого, – ответил я, обхватив коробку крепче.

– Да уж, странный логотип какой-то, не находишь? Такие большие красные женские губы и на фронте…– удивлялся и будто облизывался, как кот, Илья.

– Странный ты всё-таки тип. Всё чего-то думаешь там про себя, ни с кем в машинене разговаривал. И сейчас тащишь эту коробку с пробитой ногой. Ты вообще в жизни кем работал? – разговорился мой попутчик.

– Я писатель, – ответил ему я.

– Писатель? Я что-то не слышал про тебя. И чего ты написал? – немного ехидно спросил он.

– Я неизвестный писатель. Книгу ещё не закончил, потому и не издана ещё, -ответил я, продолжая кондыбать дальше.

– А сюда чего? За острыми ощущениями потянуло? Сюжет какой-нибудь найти? – немного усмехнувшись, спросил он снова.

– А сам-то ты чего здесь? Помнится, недавно приехал и уже домой засобирался… Не так ли?–парировал я.

– Ох, и хитрый ты, писатель. Вопросом на вопрос отвечаешь. Ты случаем не из народа Израилева? – улыбаясь и оглядываясь, он шагал впереди меняс заметной одышкой.

– Ой, а сам-то, – стараясь наступать только на пятку, улыбнулся я ему в ответ сквозь боль.

– Ты давай кандыляй, кандыляй, тащить мне тебя ой, как не хочется, -продолжал юморить Илья. – Да ладно, ты не подумай. Это я от шокового состояния так отхожу. Как бы смеяться не начать до истерики, – попытался оправдать он свою улыбку.

– Да я ничего. Всё нормально. Чтобы я один делал? Так хоть куда ни шло.

Дорога вдоль лесополосы закончилась, точнее, лесополоса закончилась, и начиналось поле широкое и открытое, на которое мы выходили как мишени.

– Ты думаешь, мы правильно идём? – спросил я его.

– Да откуда я знаю? – снова вопросительно ответил мне он.– Давай свою коробку. Понесу. Вижу, ты всё медленнее и медленнее, – вырвав коробку из моих рук, он снова пошёл вперёд.

Где-то вдалеке слышались раскаты грома. Только зимой гроза бывает крайне редко. Вроде бы в прошлом году такое было в Назарово. Но сейчас это были всё-таки снова взрывы. Мутное солнце было ещё высоко, хотя уже дымилось и падало вниз, как подбитое чьей-то ракетой. И было понятно, что мы идём не туда, и похоже, сегодня уже не придём даже «не туда». Просто не успеем.

Так и случилось. Оставив лесополосу довольно далеко позади, солнце рухнуло с грохотом прямо за ней. И повис кругом колючий дым.

– Слушай-ка… Давай-ка немного перекурим? – окликнул я уже совсем отдалившегося от меня Илью.

– А у тебя что, курить есть? И ты молчал всё это время?! – возмущённо зашагал он обратно ко мне.

– Да не. Это я так, к слову. Я вообще не курю. Я про отдохнуть. Нога у меня распухать начала сильно, – пояснил я.

– Вот что вы за народ, писатели? Всё-то вам брякнуть к слову. А я, между прочим, закурил бы сейчас, да что-нибудь этакое. Не… не эти электрические, городские побрякушки. А знаешь, какой-нибудь «Беломорканал» или «Приму», как раньше дед смолил, и я с ним на пару в свои неполные семь, или вообще самосад. Покурил бы, как в детстве, до слёз. Чтоб втянуть, так втянуть, по-старому. Мне может, и есть перехотелось бы. А ты, к слову, понимаешь, ляпнул, – снова начал бурчать Илья.

– А я, знаешь, некурящий. По просьбе пошёл как-то в табачный и забыл, зачем пришёл. Ну, вот вылетело из головы, как эта побрякушка электрическая называется, как ты говоришь. Продавщица спрашивает, дескать, ну, чего вам. А я вообще ни в зуб ногой. Потом кое-как выдавливаю из себя, дескать, мне эти, как их, бычки для электромундштука.

– Что, простите? – спрашивает она.

А я снова, да ещё с растяжечкой, чуть ли не по слогам:

– Бычки для электромундштука.

Она вдруг улыбнулась и говорит, дескать, да поняла я сразу, просто не поверила, что их можно так назвать, вот, пожалуйста, стики для айкоса.

– Ну, ты даёшь, писатель. Ты прям юморист. Вот уж мне повезло конкретно. Хоть не так грустно, а то страх то и дело гуляет по рёбрам, как по струнам наигрывает что-то бесконечно тревожное, – сказал он сначала легко, а закончил уже задрожавшим голосом и замер.

Он уставился на какой-то далёкий огонёк, внезапно загоревшийся где-то далеко перед нами, и похоже, не знал, что делать дальше. Я же дальше идти попросту не мог. Да и стекающая ночь заливала всё какими-то тёмно-синими чернилами, в коих по сторонам стало видно много других огоньков. И теперь было окончательно понятно, что мы в действительности не нашли нужной дороги и протопали довольно большое расстояние в абсолютно неизвестном направлении.

Я опустился на землю и тихонько съехал в небольшую канаву.

– Нога очень сильно распухла, сначала хоть токала, теперь вообще ничего, кроме одной ужасной боли, – сказал я ему.

– Короче, пока переждём. Там какие-то странные огоньки то загораются, то меркнут. И какая-то подозрительная тишина, – сказал Илья и спустился ко мне в канаву.

– Что-то у меня пальцы не шевелятся, – сказал я ему, уже совсем испугавшись за ногу.– Давай, короче, коробку с носками сюда, пока совсем темно не стало, – попросил я его.

– Ты же солдатам вёз её. А мы с тобой два городских идиота, совсем не похожие на военных людей, – продолжал ехидничать мой спутник.

– Да кончай издеваться. Открывай коробку… – уже без шуток каким-то увядающим голосом проговорил я.

Он открыл коробку, и перед нами открылась словно вовсе и не картонная коробка, а какой-то сундучок, в котором удивительно аккуратно были сложены пары вязаных носков. И на каждой паре карточка с надписью «Носки обережные «Неуязвимый». Размер 44—45».

– Что за обережные? Что это значит? Белорусские, что ли? – забурчал опять Илья.

– Обережные. От слова оберег. Оберегать, – простонал я в ответ. – Похоже, это то, что надо. И чего я раньше их не надел. Свяжешься с тобой, потом не знаешь, что делать.

– Здрасьте, приехали. Понаберут по объявлению. Потом пиши – пропало, – забурчал снова Илья.

Нога распухла так сильно, что я с трудом снял свой турецкий ботинок, который пролежал в магазине на полке пять лет и поэтому был уценён и продан мне всего за тысячу рублей. Я вытер руки о куртку и взял пару верхних носков. Взяв их в руки, я даже почувствовал тонкий запах женских духов, и придвинул их к носу. Видно, это запах той женщины, что так усердно вязала эти носки. Я пытался даже её представить, но боль в ноге нельзя было пересилить воображением.

– Что это ты делаешь? Нюхаешь носки? – снова ехидно спросил Илья и схватил ещё одну пару сверху. И тоже стал нюхать.

– Кто про что, а ты, писатель, уже женщину себе нашёл? Нюхает, понимаешь, и уже мечтает лежит. И что, адрес есть? – разулыбался Илья.

– Да какой там адрес в гуманитарке? Ты о чём? – запрокинув голову и закрыв глаза, ответил я.

– А как ты её тогда найдёшь? – совсем уже живёхонько и возбуждённо спрашивал Илья, словно и не было ничего ранее.

В этот самый момент мне вдруг представилась она. Та самая женщина. Или как она могла выглядеть.

– Похоже, я её видел только что, – подумал я вслух.

– Кого? – спросил насторожившийся Илья.

– Её, – ответил я.

Я надел новые шерстяные носки и стал обуваться. И к своему удивлению, сразу почувствовал какое-то странное тепло в ногах. А особенно на месте раны. Несмотря на то, что до этого, казалось, не чувствовал даже пальцев, словно бы отморозил их с концами.

– И ты надевай. Чего стоишь? Видишь же написано «Неуязвимый». Наденешь, и выберемся, -немного очухавшись,сказал я, на что Илья только улыбнулся, а потом как-то резко погрустнел и замкнулся, положив обратно в коробку носки.

– Что-то надо делать, да? – спросил я его.

– Надо пробираться к своим! – утвердительно и серьёзно ответил он.

– Осталось понять, куда идти дальше, а так я завсегда, – ответив на его утверждение, я поймал себя на том, что в ноге появилось жуткое жжение и рези, словно внутри что-то шевелилось.

– Яндекс-карты хотя бы, – посетовал Илья.

– Ты ещё скажи, Дубль-Гис, где бы ты забил в поиске «наши», и узнал на каком автобусе туда доехать, – съязвил неохотно я и отвернулся.

– Да я телефон при обстреле потерял, – ответил Илья.

– Такая же история, – с пониманием кивнул и откинулся я.

Помимо того, что ночь, залившая сначала тёмно-синими, а потом тёмно-фиолетовыми чернилами всё воздушное пространство вокруг, так ещё и щупальца струящегося откуда-то её густого дыма норовили то и дело окутать всёбезвоздушной завесой и в ней отравить.

Дыма было очень много. Мы сидели, словно в коптильне, и обильно пропитывались им. А он стал какой-то жидкий и будто стекал к нам в низину.

– Похоже, надо выбираться! – сказал я и стал карабкаться обратно наверх.