«Нужен ДК» – ответил он.
Я подчеркнул «КАК?»
«У тбя отбрут на вызве»
«А смысл? ДК не взломать за пять минут, – ответил я. – а потом он бесполезен».
Мы продолжали писать, выбрасывая гласные, чтобы сохранялся смысл слов.
«Если не знать пин».
«Я не могу сказать, ты же знаешь. Это автоматом обвинение в соучастии. Если не убьют, и даже если убьют. На мне родители!» – мне хотелось дать ему по роже. – «Ты понимаешь, что это – нам всем приговор!»
Я понял, что на Юру вышли какие-то люди и сделали предложение, от которого сложно отказаться. Невозможно отказаться. Видимо ему пообещали не только новые документы, но и неплохие «подъемные». Взломанная база стоит десятки миллионов.
Он что, забыл? У меня отец больной, мать на пенсии.
Каждый год соцработники приходили с предложением перевести моих родителей в приют. Я отбивался. То, что у отца «Альцгеймер» – не повод отправлять его в интернат. Если со мной что-то случится – они обречены. Их отправят в приют и там, через год, похоронят. На стариков государственный пенсионный лимит исчерпан. Если дети их кормить не могут или не хотят – пенсионеров отправляют в дом престарелых, где они умирают очень быстро «от естественных причин». Мы-то с Юрой отлично понимали, что это за «естественные» причины. В стране рыночная экономика. И как планировал пухлощекий «гений экономических реформ» – «рынок управил». Старики, особенно одинокие, долго не жили. Их даже не вскрывали в морге из экономии. По завету этого государственного пухлощекого деятеля «если в период реформ часть пенсионеров вымрет, это не страшно» – кажется процесс «вымирания» наши финансисты перевели на обязательные рельсы.
Не так жестоко, как в первобытном обществе, где стариков предписывалось связанными отвозить в лес, на съедение диким зверям, и не как у фашистов в лагерях смерти – через газовые камеры и печи. Все интеллигентно и «с достоинством» – за год подсаживали на сердечный препарат, который потом, когда сердце без него работать уже не могло, резко отменяли, и вот тебе «Смерть от естественной причины» – срыв ритма и асистолия. А перед этим Минздрав спустил приказ, о том, чтобы смерть пенсионеров при наличии медкарты, то есть стоящего на учете в поликлинике, принималась на основании истории болезни, а патанатомическое исследование производилось только по решению суда, если будет доказан криминал. Это был сигнал «черным риэлторам» пробудится от временной спячки.
Юра все понимал. Он написал:
«Если будут знать четыре символа из шестнадцати, взломают за минуту».
«Я не могу их произнести. – Ответил я и напомнил, – ДК пишет каждое слово»
«Не говори, напиши».
«Я не пойду на такой риск. Почерк».
Юра показал себе в подмышку.
«Маркером. Потом сотрешь спиртом».
Я покачал головой. Мы перед началом выездов и после работы принимаем душ. Душевая – общая. Надпись в подмышечной впадине коллеги могут увидеть. Если меня вырубят, то ворвавшийся в квартиру СОБР увидит надпись на теле, спалюсь.
«Обещать не буду. Если честно – мне стрёмно. Понимаешь, если ДК взломают так быстро – я все равно на 100% под подозрением»!
«Если все сделаешь правильно, доказать они ничего не смогут. ДК – железка, когда-нибудь его взломают. И уже взламывали, ты знаешь».
«Если ДК взломают и получат доступ к базе „ГИС“ – это миллионы жителей, такая информация в даркнете стоит сотни миллионов рублей. Не слишком дорого хочешь заплатить за свое „исчезновение“»?
– «Обещали, что помогут, – Юрка писал обрывками слов, – я вынужден верить на слово».
Блокнот намок, и писать карандашом становилось все сложнее. Я боялся спросить, а если его реально уберут после того, как он все организует? Как лишнего свидетеля!
«Ты им веришь»? – добавил я. – «Может быть, оставить как есть? Пять лет будешь готовиться, сдавать зачеты, потом подтвердишь диплом и опять стаешь врачом».
«Меня с судимостью никуда не возьмут, где есть материальная ответственность, – ответил Юра, – даже в степь по программе «земский доктор». В армию не хочу, это все с начала. На гражданке потом все заново сдавать».
– Надо, Леша, – он повторил, – надо. Жить незачем, сам понимаешь. Бомжевать остается, я не хочу и Светку жалко. Из-за меня страдает. В армию не хочу. Но они толкают к этому – служба по конракту. Врачом. Но халявным врачом, а по документам простым наемником в зоне БД[4 - Зона боевых действий], это Африка, Ближний восток или центральная Америка, отбивать атаки проамериканских боевиков на стройку Никарагуанского канала. Мы все равно уедем, но не на войну и вместе.
– Куда?
Он пожал плечами и снова взял карандаш.
«Ни о чем не беспокойся. Коси под дурачка. Цифры напиши уже вечером. Думаю, что вызов с захватом организуют только под утро».
«Ты уже договорился? Не заручившись моим согласием»? – я показал ему кулак.
«Если у тебя не будет под мышкой цифр, мы со Светкой исчезнем на самом деле», – ответил он на чистой странице. – «Решение за тобой».
«Шантаж?» – возмутился я. – «Ты меня шантажируешь»?!
«Не я, меня предупредили, что если они не получат возможности взломать ДК, то меня уберут просто из безопасности, а Светку заодно, как возможно причастную. Хоть она и не причем»!
Я вытер мокрый лоб. Несмотря на холодную морось – вспотел. «Вас и так уберут, в любом случае», – подумал я, но озвучивать не стал. Я понял Юру, ему нечего терять. Но, получив чистую эльку, пусть даже с липовыми дипломами и сертификатами, он сможет уехать из страны в одну из бывших республик СНГ, там его проверять не станут. В мире есть немало стран, где он сможет подтвердить диплом и дальше работать по специальности. Но уже под чужим именем. Например, в Африке. Через пять лет они смогут вернуться, но под чужими именами. Если захотят. За это время база ГИС обновится пять раз и их старая биометрия уйдет в архив.
«Все, – написал он. – Больше нечего обсуждать. Бумагу надо съесть».
Он принялся вырывать листочки и запихивать в рот. Из сумки достал бутыль с водой.
– Заворот кишок будет, – пошутил я.
– Как-нибудь пропихнем. Касторки выпьешь. Ешь, давай.
Я присоединился к Юре, и мы несколько минут молча жевали бумагу и запивали комки водой. Потом дружно расхохотались. От блокнота ничего кроме пластиковых корочек не осталось. Юрка поднес к ним зажигалку. Пластик принялся чадить, на мокрую бетонную площадку потекли, издавая гул и свист, огненные капли. В пальцах Юрия остались ниточки проводников и оплавленный микрочип. Блокнот – планшет. Я не подумал, что сейчас они все такие. Подложи его под смартфон, запусти специальное приложение и увидишь, что в этом блокноте писалось, даже если все страницы выдраны. Какие же мы идиоты! Но Юра был спокоен.
– Я его в микроволновке погрел, не ссы. Вся электроника спеклась. А вставить контроллер в каждый лист бумаги – этого пока не могут.
Мы направились к выходу из парка.
– Я не понял, почему с тобой обошлись так жестко. Я насчет приговора. Адвокат намекнул, что кто-то из чиновников в министерстве или ДЗМ делает карьеру на этом случае. – Я не боялся, что нас услышат. Тема вполне резонная. О чем нам еще говорить?
– Есть такой человек – вице-мэр Москвы по социальным вопросам и здравоохранению, ты его знаешь, так вот он решил, что мой случай обязательно нужно раздуть в воспитательных целях. И ему необходим был непременно москвич из коренных. Косяки приезжих наемных врачей не так показательны, их трогать нельзя – другие не приедут, да и национальные диаспоры встанут на дыбы. «Бей своих, чтобы чужие боялись!». Это же понятно. А заодно нужно было освободить ставку для молчаливого гастарбайтера.
– Ты уверен?
– Мне следователь показала его письмо в прокуратуру: «Сделать показательный процесс в воспитательных целях». Когда ты видел в суде столько журналистов? Я что – террорист или серийный убийца или известный артист, которому скандал нужен для подогрева известности?
– А она не нарушила инструкцию, сообщив тебе? – удивился я.
– Понимаешь, Леша, люди все-таки это люди. И человеческая совесть и доброта в них еще сохранились. Ты же видишь сам, многие люди в каком-то обалдении находятся. Не понимают, что вообще происходит. И к чему нас ведут. Потому вокруг и напичкано столько электроники и средств контроля, что надежды на «бдительность» у властей нет. Они только создают новый тип граждан: «Человек – дятел». Думаешь, они от доброты сердечной назначили премию за каждый донос? Это шанс, что среди нормальных людей непременно окажутся подонки, доносящий на своих же друзей. И водителя с его курением приплели нарочно. Какая-то сука из мамаш на детской площадке его сняла с сигаретой и стуканула из вредности, а может быть, ей самой на сигареты не хватало как раз. Нас всех подталкивают к тому, чтобы быть сволочами по отношению к другим. Даже платить нам готовы за это. Хочешь заработать немного денег? Донеси.
Он молчал несколько минут. Продолжил.
– Понимаешь, нами правят чиновники, эффективные менеджеры, люди без сердца, милосердия и благородства. Они исповедуют чистый разум – ratio, а ему неведомо понятие добра или зла. Рацио – это основа. Хорошо все, что выгодно. А что может быть выгоднее рабства, прикрытого демагогией о свободе и правах? Нет у нас прав, Леша, есть только обязанности. Я не против рацио, если бы в нашей жизни сохранялось хоть немного иррациональности, права на небольшие ошибки. Прощение – это великое право людей. Рацио не понимает прощения. Исходя из рацио, в любую правящую партию лезли чиновники и подминали ее под себя, а у нас полвека назад чиновники взяли власть и создали себе единую доминирующую партию, которая имитирует заботу о гражданах. Ты ее чувствуешь эту заботу? Я вот почувствовал. Меня обобрали как липку, унизили и фактически уничтожили как врача и гражданина. Убили мечту. А человек без мечты – труп. Поэтому я согласился… Леша, нам терять нечего, кроме запасных цепей…
Он грустно усмехнулся.
Я понимал. Я просто молчал. Юрка достаточно наговорил, чтобы мне написать куда следует. Но мне он доверял. Только мне. Иначе как жить, если совсем никому не верить?
– Юр, телефон верни, а то увезешь с собой.
Юра закрыл фонтан своего красноречия. Мы подошли к стоянке машин каршеринга. Он извлек из банки мой смартфон.
– Возьмем? – спросил я. – Ты же с правами?
– У меня на карте ноль, помноженный на ноль.
– Я тебе перекину.
– Не надо! – Юра передернул плечами, – ты знаешь, что за оплаченную тобой дверь, со Светки содрали налог с дохода?
– Не понял, – все я понял, просто в тот момент забыл, что обязательно налог сдерут. Махнул рукой, по сравнению со стоимостью монтажа, налог это мелочь. Для меня. Но не для Свиридовых. Я изобразил непонимание, чтобы дать Юрке выпустить пар.
– Чего непонятного? Заказ ремонта двери был на нее, а оплатил ты. Значит, деньги ей дал? А это доход. Вот с нее тринадцать процентов и сняли, как НДФЛ. Все по закону. Она же не благотворительный фонд. С твоих денег сняли эндээс, с нее эндэфэл… доильный автомат работает,– добавил он.
– Тогда идем до метро. Таксиботов нет рядом, – предложил я. – Я уже вымок от этой весенней срани. А завтра дежурить сутки. Ты-то выспишься, – подколол я его.
Про вымок – это шутка. Вымок только плащ. Я под графеновой броней был и в сухости и в тепле. Юрка в обычной одежде, он даже форменную скоропомощную водостойкую шкуру носить теперь не может, запрещено ему обозначать себя как медика.
Но он не улыбнулся, а я пожалел о своей неэтичной шутке. Пока идет оформление документов по решению суда, они жили в квартире, но потихоньку распродавали мебель и те вещи, которые не смогут забрать. Уходить надо налегке. Хазин выполнил обещание и сразу подал апелляцию. Но уверенности не прибавилось. Когда дело касалось убытков госучреждений, никакой высший суд не отменит решения первичного суда. Тем более, что еще до суда все СМИ в один голос твердили о «высокой вероятности» виновности врача Свиридова. Теперь уже и сомнений в этом нет ни у кого.
Глава 5
Через сутки на последнем вызове в шесть утра, я нарвался на засаду. Меня скрутили, и приковали к батарее отопления. Один из вызывавших, дядечка лет пятидесяти, уговаривал:
– Милок, ты лучше сам скажи личный код. Ты же понимаешь, что мы все равно взломаем твой ящик…
Дежурить в киберсьюте физически трудно. Наша форма моющаяся, в любой момент превращается в скафандр биозащиты не позволяет сразу носить и ее и киберсьют. Поэтому мы защищены от грязи и инфекций, но не от агрессивных преступников.
Главное это не злить бандитов, не спорить с ними. Я воспользовался вшитой в воротник комбеза пластиковой капсулой с «дегезом». Это мощный наркотик, от которого я через минуту отключился на полчаса.
Бандиты побили меня ногами, но наркоз – это наркоз, хоть на части режь. Я спал и ничего не чувствовал. Они изрезали мой скоропомощной комбинезон. Видимо надеялись, что я сквозь сон испугаюсь и пробормочу им пин-код.
«Алиса! Я им ничего не сказал…» – не помню, откуда эта фраза всплыла в мозгу, но это первое, о чем я подумал, когда очнулся на полу в минивене СОБРа.
Был допрос, была масса объяснительных, потом в каждой инстанции писал, что никому ничего не сказал. Про дегез говорить нельзя, сослался, что упал в обморок от страха. Фонограмма ДК подтверждала мое молчание и ругань бандитов.
Никто ничего обвинительного предъявить мне не мог. Никаких надписей на моем теле не нашли. ДК в восстановленных файлах показал мою полную несознанку все время, пока бандиты взламывали код.
А суета в серверном центре ДЗМ и ГИС-2[5 - Государственная информационная сеть] началась, когда на 47 секунде от включения ДК, бандитам удалось взломать первый уровень доступа в сервер ДЗМ, и на шестьдесят третьей в сервер «Госуслуги», и они скачали, все-таки, массив базы данных о тридцати миллионах жителей Москвы и Новой Москвы. Все с деталями и биометрией!
По утру дежурный админ проспал атаку на сервер, и, не соображая, как программно закрыть доступ, побежал в серверную, чтобы просто вырвать провода линии из банка данных, но не успел. Пока он бежал и набирал коды на дверях, скачивание было завершено. Вырванные провода привели только к падению базы ЕМИАС[6 - Единая медицинская информационно-аналитическая система] и ГИС до полудня. Все МФЦ, больницы, поликлиники и скорая – не могли работать с компьютерами и все оформляли по-старинке, на бумажках или стояли в ожидании, пока админы «поднимут» сервера.
Только я тут не при чем. Я спал.
Посадить меня, как Юрку, не посадят, конечно, максимум пошлют на центр – вызовы принимать. Ничего, я потерплю.
Бандиты меня избили довольно крепко. Но сломали ребра и сотрясли мозг не бандиты, а полиция в машине, когда пыталась разбудить… хорошо хоть не проломили череп.
К счастью, на вызове водитель сразу отреагировал на мое радиомолчание, и уже через пятнадцать минут пустую квартиру штурмовал СОБР. Однако, чемодан мой выпотрошенный был мертв, а скачанная база вместе охотниками за информацией исчезла. Сам ДК преступникам не нужен теперь. Украденная база уместилась на одном жестком диске.
С момента регистрации нападения на бригаду, счет пошел на минуты, кто успеет раньше? Регистрация серверной атаки произошла не изнутри, а снаружи, по цепочке водитель бригады – полиция-оперативный отдел «скорой» – админ «скорой» – админ сервера МФЦ «Госуслуги». На каждый этап требуется пара минут.
Кто первее? Бандиты успеют скачать базу, взломав доступ в комплекс, или админ «скорой», стерев номер ДК из базы? А зачем ему это? Доступ ведь он принял, как санкционированный. Формальности входа соблюдены. Дежурный админ МФЦ – сразу не поверил сообщению о взломе. А когда увидел, что по сети потекла информация, попытался закрыть порты, но на это требовалось время. Потому что пароли защиты знал только главный админ, а он в это время крепко спал дома. Значит, оставалось одно – механически выдернуть кабели между сервером и хранилищем. Слишком много этапов.
Нападавшие успели. На шестьдесят третьей секунде от момента включения ДК. Пин-код бандиты сумели расколоть, а дистанционно отключить компьютер комплекса от сети и базы админ не успевал физически. Ему надо было переместится с одного этажа на другой, открыть несколько кодовых дверей.
И теперь всем им будет огромная нахлобучка. Особенно тем, кто не сумел обеспечить защиту данных от утечки.
Как оправдывался разработчик защиты? Мне это не известно. Хватило недели ежедневных допросов в тюремном госпитале. На записи ДК было слышно, что я пин-код не раскрыл. Я вообще не сказал ни слова. Поняв, что влип, поймал ртом угол воротника и как заправский шпион прокусил пластик капсулы. Рот свело от жгучей горечи, а через несколько секунд я уже мешком повалился на пол.
Нападавшим повезло. Это случается. Они опытные и толковые хакеры.
Их обязательно ищут. Но, как назло, камера в подъезде оказалась замазана краской еще за пару дней до захвата ДК, управляющая компания домовая об этом знала, но чистить или заменять не поспешила. Вряд ли их разыщут. Если они не дураки, а я в этом уверен, на их одежде не было ничего маркированного кодами или чипами, лица в гриме, наверняка. Работали в перчатках и походку изменили специальной обувью. Ищи теперь – свищи!
Миллионы зарегистрированных жителей столицы попали в категорию – «Возможны дубликаты»! А это означает, что нужно постоянно отслеживать, не возник ли кто-то из этих тридцати миллионов одновременно в двух или трех местах страны. И кто из них – настоящий? Чья элька настоящая: в Москве, в Краснодаре или во Владивостоке? Проверки между федеральными округами в непрерывном режиме не производятся, может быть случайно дается запрос из регионов в центр, если приезжий что-то крупное покупает или придет в поликлинику. Такие совпадения в один день маловероятны. Чтобы обнаружить дубликаты – нужны специальные программы и это происходит всегда потом. Может любому человеку прийти сообщение: «подтвердите свое нахождение, такого-то там то». Через год или два. Многие подтверждают, если не за рубежом. Потому что легче дать ложную информацию, что якобы был где-то, чем заниматься перерегистрацией эльки.
Известно, что без данных базы «госуслуг» изготовить идеальный дубликат паспорта гражданина РФ невозможно. Зачем бандитам база? Я спрашивал себя и однажды нашел ответ. Кому-то из наших высоких начальников нужно, чтобы в базе были «пустые эльки» – это фантомы, несуществующие люди, виртуальные личности. Кому они нужны? Например разведке или каким-то спецагентам. Эльки-фантомы искусно спрятаны в базах «госуслуг», но умельцы их находят и превращают из фантомов в живых граждан. За такую эльку готовы платить огромные деньги.
Я выписался через три недели. Мне вернули отобранный на вызове мобильник. Похитители его не забрали, бросили телефон и рацию в квартире в железное ведро с водой. Смартфон мой следователи подшили к делу, пока не определили, что он именно мой. К счастью, российская техника водоустойчива в отличие от импортной, на которую чихнуть страшно.
От выездной работы меня не отстранили. Даже выговор не объявили. Как будто ничего не случилось. Я купил себе новый служебный комбез взамен порезанного.
Две недели на больничном – в зарплату начислена только основная ставка. Переживем.
Сразу после звонка маме я позвонил Свиридову, сказать, что он свинушка, не проведал меня в больнице за это время. И спросить хотел, конечно, заодно, как он устроился на работу, какие у него новости, где теперь живет? Все-таки после суда жизнь не кончилась. Смартфона у Юры больше нет. По Юркиному городскому номеру ответил незнакомый мужской голос:
– Он здесь больше не живет.
Я оторопел, но, пока неизвестный не бросил трубку, успел прокричать:
– Извините, а вы знаете, где он?
– Не знаю, – ответил равнодушный голос, – мы получили квартиру от банка за выселением. Позвоните в справочную Москвы. До вашего звонка я даже фамилии его не знал.
