Таня Козелок "Дневник не очень страшных историй"

Мы с Катей решили поучаствовать в розыгрыше на бесплатные прыжки в группе по роупджампингу. Это такой экстремальный вид спорта, в нашем случае вид досуга, который предусматривает прыжки с верёвкой с какого-нибудь высокого объекта, здания или моста.

И так вышло, что среди огромного множества людей Катя выиграла эту возможность, прыгнуть с тридцатиметровой высоты. На тот момент меня охватило любопытство, каково же это, находиться в состоянии свободного падения, и несмотря ни на что, я решила составить Кате компанию в этой авантюре. Хотя быть может это было таким предостерегающим знаком – то, что я не выиграла спрыгнуть с высоты бесплатно.

Катя – моя хорошая подруга, девушка со взрывным характером, которая может и выглядит, как хрупкая резная фигурка из слоновой кости, но способная дать отпор любому, с чьим мнением она не согласна. В этом плане я немного даже прогибаюсь под эту её черту.

К чему веду: выяснилось, что одно из условий конкурса не было соблюдено, и организаторы сообщили ей об этом, когда мы уже однозначно настроились участвовать. Ох и ругалась же она тогда с ними! Очередное предостережение судьбы не совершать глупостей было послано мне в лице Кати, которая, кажется, в сердцах клялась всем им, что в гробу видала таких непорядочных людей и их организованность. Надо было послушать её и отказаться от этой затеи ещё тогда, вместе с ней.

«Ох, Катя-Катя, хорошо тебе, что ты не здесь», – думала я теперь, стоя на самом краю.

Я вытянула руки вперёд. Могу ли я прямо сейчас отказаться от этого? А как на меня после этого посмотрят те, уже спрыгнувшие люди, которые сейчас находятся там, внизу, и которых я совершенно не знаю? Почему-то меня тогда это сильно беспокоило.

– Готова?

– Не-е-ет!

– Да! Три, два, один!

Превозмогая ужас, я подалась вперёд.

Первое ощущение – моё сердце остановилось, и я умерла. Я не чувствовала своего тела, не чувствовала ничего, кроме животного ужаса и воздуха, бившего в лицо. Кажется, я открыла рот и зажмурила глаза.

Я падала вниз очень долго, хотя по-настоящему прошло, может быть, секунды три, может даже меньше. Второе ощущение, которое пришло почти одновременно с первым – я будто бы прыгнула в бассейн, а воды всё не было…

И не было…

Наконец верёвка, к которой я была привязана натянулась, и меня закрутило в воздухе, по инерции чуть подбросив. Только тогда я закричала, набрав весь тот воздух, что оставался в моих лёгких. Кричала я до тех пор, пока меня не перехватили организаторы и не отцепили ремни от моей спины. Никогда я не была так счастлива коснуться ногами земли.

Не помню, как добралась домой. Помню, что ещё долго тряслись руки и асфальт был мягким и пружинящим как батут. Дома мама ожидаемо назвала меня дурой. Впрочем, спорить я тогда с этим не стала.

После этого случая каждый мой ночной кошмар обязательно переносит меня на высоту. Я всегда стою на крыше небоскрёба и едва удерживаю равновесие, но никогда не срываюсь вниз. А бездна под ногами продолжает пожирать меня своими глазами, тёмными и глубокими…

Наверное, так у людей и рождаются фобии.

Страшилка

Летом 2015 года довелось мне поработать вожатой в детском лагере. Территория его была довольно просторной, светлой, а окружающие его сосны насыщали воздух чудесным хвойным ароматом. Самой бы отдохнуть в таком месте, но увы, не было ни одной свободной минуты, даже для того, чтобы просто прогуляться.

Работа эта была тяжёлой. Вожатство включает в себя великое множество обязанностей, и налагает большую ответственность, как за сохранность детей, так и сохранность лагерного имущества от тех же детей.

Но с подопечными мне повезло – ими оказались на редкость адекватные и смышлёные ребятишки, возрастом от девяти до двенадцати лет. Уже не маленькие непоседы, но ещё и не упрямые подростки, коими им вскоре предстояло стать. Шумели и резвились не больше и не меньше остальных отрядов, проблем почти не создавали, донельзя послушные, – одним словом, сокровища.

Утро в лагере начиналось с раннего подъема и зарядки, после шёл завтрак, затем вожатые занимали детей различными мероприятиями, время на которых пролетало почти мгновенно. Потом дружным строем ребята шли обедать, и после этого они отдыхали на тихом часу, а оклемавшись от дневного сна, все бежали подкрепляться полдником и готовить отрядные выступления для вечернего концерта, который проходил ежедневно. Уже после него отряды шли ужинать, и наконец все расходились по своим корпусам готовиться ко сну.

Перед тем, как отправиться на боковую, дети делились впечатлениями за прошедший день, младшие отряды слушали сказку на ночь и на этом объявлялся отбой. Только вот рабочий день вожатых после него продолжался ещё вплоть до утра, но это уже совсем другая история.

Мой не самый младший отряд перед сном тоже просил рассказывать разные сказки, но чем страшнее, тем лучше. И поскольку истории о «Пиковой даме» и «Гробике на колёсиках» всем порядком надоели, а моё корявое исполнение песен группы «Король и Шут» не производило на детей никакого впечатления, ребятишки стали попрошайничать страшилку на ночь, но такую, чтобы «прямо жуткую-жуткую и новую, которую ещё никто не слышал». И вот совпадение – у меня такая имелась. Я придумала её, когда впервые оказалась на территории лагеря.

Приехав на будущее место работы ещё не в качестве вожатого, а для ознакомления, и едва пройдя через высокие ворота, мой взгляд упал на стоящие напротив них гипсовые скульптуры трёх пионеров, двух девушек и юноши.

Выглядели они не очень ухоженно. Красной краской были криво разукрашены галстуки, фломастером пририсованы зрачки. Старая белая основа скульптур уже сыпалась хлопьями. Но всё же, несмотря на общую свою обшарпанность, это трио привносило определённый антураж в лагерную атмосферу, и на ум сразу стали приходить идеи, с чем эти скульптуры были связаны и кому могли быть посвящены.

У меня появилось вдохновение и сразу же придумался сюжет, персонажи, место действия, и самое главное для любой страшилки – жуткая развязка. Ещё спустя какое-то время моё детище обросло деталями и было полностью готово.

Я гордилась историей, которую придумала, и всё ждала, чтобы ею поделиться. И вот наконец, когда дети попросили рассказать им что-то, от чего стынет кровь в жилах, моей радости не было предела. Ну правда, какие же это лагерные каникулы и без страшилок на ночь?

Время перед отбоем. Дети лежат в кроватях и с нетерпением ждут начала истории, направив на меня свои большие любопытные глазищи. Да я и сама была в предвкушении. Плюхаюсь на пол посреди комнаты и окидываю взглядом отряд – не шевелятся, притихли. Появилось ощущение, что они даже дышать перестали. И вот я начинаю свой рассказ:

«Наверное, все вы видели те три скульптуры у главного входа. А знаете, как они там оказались? Вряд ли вы слышали историю о трёх пионервожатых, которые остались в лагере после закрытия последней смены, чтобы привести жилые корпуса в порядок. Сейчас уже и не найти тех, кто помнит, что произошло на этом самом месте каких-то пятьдесят лет назад…».

«На территории нашего с вами лагеря когда-то стоял другой лагерь. Самый настоящий, советский, с пионерами в галстучках, с маршем и линейками по утрам, с кострами и песнями по вечерам. Не поверите, но я видела фотографии, и на них корпуса располагались точно так же, как и сейчас, да-да. Но, конечно, наши домики не имеют ничего общего с теми, что стояли здесь раньше.

И вот наступают последние дни каникул. Смена подходила к концу и скоро дети снова должны были пойти в свои школы, но, конечно же, никому не хотелось уезжать. Всем известно, что к концу летних каникул лагерная дружба самая крепкая, и потому в отрядах царила всеобщая печаль перед скорой разлукой. Тогда ещё ни интернета, ни смартфонов не существовало, и дети оставляли друг другу адреса, чтобы писать письма, или даже ездить друг к другу в гости, если те жили рядом.

Настаёт трогательный день прощания. Дети плачут с улыбками на лицах, обнимаются и конечно же обещают вернуться сюда вновь. За кем-то приезжают родители, за кем автобус из города. Потихоньку лагерь пустеет. В конце концов, остаются только трое пионервожатых. Им было поручено навести порядок в лагере, прибраться в корпусах, затем на следующий день передать ключи директору и спокойно ехать по домам. Работы было много – сортировка постельного белья, мытьё полов и других поверхностей, уборка в столовой, и устранение огромной кучи мусора из конфетных фантиков и прочих бумажек, которых после детей оставалась целая гора. Так время до вечера и пролетело.

Когда все дела были сделаны, молодые вожатые решили заночевать в одном из убранных корпусов на диванчиках в коридоре. Никого, кроме них в лагере не осталось, за исключением пьяного охранника, спавшего в будке у главных ворот.

Всю ночь напролёт они болтали, пели песни, делились впечатлениями о прошедшем лете и рассуждали о своём будущем и будущем Советского Союза заодно. Свет в их корпусе горел до самого утра.

Когда же на следующий день директор приехал принимать ключи и разбирать документы, он обнаружил, что никто его так и не встретил. Охранник всё так же крепко спал в своей будке. Директор кое-как разбудил его, и они вместе пошли осматривать корпуса. Быть может, вожатые уже уехали, оставив ключи на его столе, а быть может ещё не просыпались… Все жилые помещения были вымыты и вычищены, работа сделана на отлично, но вот молодых людей нигде не было. Ни в столовой, ни в главном здании, ни около сцены в самом уголке лагеря.

Как только мужчины дошли до корпуса, в котором ночевали пионервожатые, перед их глазами возникла ужасающая картина.

Около самого порога, ровным рядком, они лежали, вытянувшись как струнки. Одежды на них не было, а кожа побелела почти до синевы. Глаза их были закрыты, а лица спокойны, будто бы молодые люди просто спали. Но они были мертвы.

Шокированные директор и охранник не могли пошевелиться от ужаса, и когда они осмелились подойти к телам ближе, то увидели, что у вожатых были вспороты животы от пупка до шеи. Внутренних органов не было. Вместо них тела были набиты сухими сосновыми иголками. Со всех ног директор c охранником бросились вызывать милицию и скорую, и пока те не приехали, мужчины в страхе сидели в главном корпусе, не глядя друг на друга, и даже не разговаривая.

Позже, когда тела были осмотрены в морге, первым делом милиция допросила охранника, как единственного возможного свидетеля, находившегося в лагере на момент убийства. К сожалению, ничего полезного он не рассказал. Милиционеры думали, что убийцей был именно он, но никаких доказательств этому так и не нашли. У директора же было твёрдое алиби.

Очень долго органы власти расследовали это дело. Весь лагерь прочесали. Всех, кто работал на смене опросили – никакого результата. Так дело и осталось «висеть». А сам лагерь закрыли – слухи об убийстве троих пионервожатых после закрытия смены разлетелись в одно мгновение.

Родители и школы больше не хотели отправлять детей в такое место, где возможно обитал так и непойманный преступник. Корпуса снесли, территория лагеря поросла травой и кустарниками, и даже жители соседних посёлков обходили эту часть соснового леса стороной.

Много лет это место стояло заброшенным. История с пионервожатыми почти канула в лету, пока не наступили лихие девяностые. Почти всё в уже новой стране выкупалось и продавалось, и события, когда-то здесь произошедшие, не имели значения для новоиспечённых политиков и бизнесменов. Лагерь отстроили заново, поставили высокие заборы и камеры, а у ворот теперь находились сторожевые собаки. Со временем это место вновь зажило и подобных инцидентов больше никогда не происходило.

Но потом кто-то поставил эти статуи у входа в лагерь. Я не знаю кто это сделал, возможно это были местные жители, чтобы никто не забывал об истории с убийством. А может и нет…

Скульптуры уже давно там стоят. Те две девушки и паренёк. Работники лагеря постоянно раскрашивают их, но фигуры пионервожатых почему-то каждый раз очень быстро ветшают. И зрачки их ещё…Если вы по каким-то причинам останетесь здесь в ночь после конца последней смены, то увидите, как их зрачки меняют положение и глаза начинают смотреть в другую сторону».

«А мораль истории такова: когда заканчивается смена, уберите за собой весь мусор заранее, чтобы вожатым было сподручнее, они ведь тоже очень хотят домой. Конец».

Закончив историю, я подняла глаза на детей и осознала, что только что сделала. Отряд превратился в один большой дрожащий ком. У всех открыты рты, вроде бы и хотят что-то сказать, но не могут, а глаза у детишек стали по пять копеек. Я быстро пожелала им спокойной ночи, закрыла за собой дверь и побежала в вожатскую. Весь оставшийся вечер я корила себя, что с историей всё-таки слишком уж переборщила.

Страшилка моя вышла действительно хорошей, даже очень. Одного из моих подопечных родители забрали домой через пару дней – он не мог уснуть из-за кошмаров. Остальные дети старались соблюдать чистоту в корпусах всю следующую неделю, пока впечатления не отпустили их окончательно.

И нет, меня не уволили. Не думаю, что хоть кто-то собирался это делать, но над поступком своим я успела подумать раз сто.

Портрет

История, о которой я расскажу, является самой первой в хронологии моей жизни. На момент её событий мне было всего семь лет, и происходила она в не самое лучшее время для моей семьи. Между отцом и матерью были напряжённые отношения, и иногда я становилась невольным свидетелем их ссор. Но не сказать, что у меня было плохое детство, вовсе нет. Меня как могли ограждали от их скандалов, и старались чаще баловать подарками и прогулками по интересным местам.

Тогда мы жили в маленьком военном городке на севере, и каждое лето выбирались в Нижний Новгород, место моего рождения. Останавливались мы у бабушки, гостили пару месяцев, и вновь уезжали в Мурманскую область. За время, проводимое в Нижнем, и родители и бабушка делали всё, чтобы у меня осталось как можно больше счастливых воспоминаний. Они и правда хотели лучшего для меня, пусть между ними самими и были разногласия. Но увы, то, что должно было напоминать о хорошем, превратилось в самый настоящий кошмар, мучавший меня много лет…

Нелегко вспоминать что-то из детства, ведь тебя и то время уже разделяет куча пережитого. В голове всплывают лишь мимолётные отрывки прошлого, яркие детали и образы, будто бы кадрами диафильма проносящиеся в памяти.

У меня по крайней мере всё именно так и было, когда я писала эту историю. Она долго не могла родиться, ведь я попросту не знала, как именно её рассказать – с точки зрения маленькой семилетней девочки, или уже с высоты пережитых лет.

И я решила: как выйдет, так и выйдет. Мне и так тяжело вспоминать об этом безобразии. Уже будет везением вообще подобрать хоть какие-то слова…

Хотя давайте с самого начала.

В тот день мы с мамой пошли гулять по одной из главных улиц города, моему любимейшему месту для прогулок. Стояла очень приятная погода, самый раз для середины лета – зной уступил место расслабляющей прохладе, а солнышко прикрылось небольшими облачками, время от времени создавая небольшие освежающие тенёчки. Я шла рядом с мамой и мне было хорошо и спокойно.

Улица, по которой мы гуляли, являлась туристической артерией города, и является ею по сей день, потому людей здесь всегда было в избытке. И днём и ночью тут кипела жизнь. Широкая и просторная, она пестрела всеми красками мира – то тут, то там развлекали людей музыканты, местные мастера продавали свои работы, а художники удивляли прохожих чудесными портретами и шаржами.

Вот как раз мимо них мы тогда и проходили, и мама вдруг спросила, не хочу ли я, чтобы меня нарисовали. Моему счастью не было предела! Это ведь то, о чём я мечтала каждый раз, проходя мимо этих мест.

Конечно, было здорово просто наблюдать как из-под руки художника штришок за штришком появлялось на холсте чьё-то лицо, но позировать, казалось, должно было быть в сто раз лучше. Наконец исполнится моя детская мечта!

Мы подошли к одному из незанятых на тот момент художников в творческом уголке улицы. Обычный с виду мужчина, с длинными волосами в хвосте, в чёрной футболке, с небольшой щетиной на лице. Пальцы были чёрными от угля, которым он работал. В общем то, наверное, почти все художники на этой улице так и выглядели. Мама договорилась с ним о цене, посадила меня на раскладной стульчик и ушла по магазинам, а мужчина закрепил ватман на мольберте, разложил тонкие мелки рядом с ним, и приступил к работе…

В первые же десять минут меня постигло разочарование – как же позировать оказалось скучно! Ведь ты просто сидишь и всё. И не шевелишься. Желательно смотришь в одну точку. И если бы не вопросы, которые художник задавал, пытаясь отвлечь меня от скуки, я бы прямо там и уснула. Но вот спустя почти час портрет был готов, и к этому моменту мама уже за мной вернулась. Я помню, как встала с места и подбежала к мольберту. Не знаю, как описать то, что я увидела. Потрет был совершенно на меня не похож! В зеркале я видела совсем себя по-другому, гораздо светлее и милее, а с ватмана на меня смотрела незнакомая, кривая, чумазая девочка со странными глазами. Может быть это всё из-за угля, которым меня рисовал художник. Однако ребёнком я была очень вежливым, а потому сказала, что портрет красивый и поблагодарила мастера.

Мама быстро расплатилась с ним, картину закрепили лаком, свернули в трубочку и торжественно вручили мне. Хотя сам портрет не был чем-то впечатляющим, но мамино решение подарить мне картину сделало меня в тот момент самым счастливым ребёнком на свете. После этого мы ещё немного погуляли и отправились домой.

Совсем не могу вспомнить, что конкретно о портрете сказали отец и бабушка. В голове лишь кадр, где они сидят на диване и дружно его рассматривают, сравнивая со мной. Что-то мне подсказывает, что их мнение от моего мало отличалось. Ватман был вновь аккуратно свёрнут и запакован в газетную бумагу для транспортировки в наш северный городок. Так он и пролежал до конца лета, пока мы не уехали.