Татьяна Слепова "Волшебный переплёт. Удивительные истории"

– И я вынужден один сидеть. А без Ольки у меня плохо получается решать эти дурацкие задачки и примеры.

– Ох, Димка! – Мама всплеснула руками. – Ты должен научиться сам решать эти дурацкие примеры и задачки. Ведь в жизни будет множество ситуаций, когда рядом не будет ни меня, ни Ольки. Только сам, только своими знаниями. Поэтому марш к себе в комнату, учи математику. Ты должен овладеть этой наукой. Поверь мне, надеяться в жизни нужно только на самого себя, а не на Олек, Пашек, Вер и других людей.

До конца четверти мама каждый день проверяла Димкин дневник и тетради. Но не это было самое страшное. Димку всё-таки лишили сладкого и телефон выдавали только на выходных, и то при условии отсутствия двоек за неделю.

Димка понимал, что его наказали заслуженно. Он старался изо всех сил и смог написать годовую контрольную по математике на твёрдую «четвёрку». Сам, без подсказок от Ольки.

Дарья Бычихина. Учитель верности. Из цикла «Таёжные рассказы»

У каждого есть свои тайные места силы, куда мы возвращаемся во снах. Для меня это посёлок в сизом тумане, в глухой непроходимой тайге, в окружении сопок с елями и лиственницами. Посёлок Синегорье. Республика Саха.

Посёлок был основан в 1985 году, в год моего рождения, как временная база для строителей Байкало-Амурской магистрали. Да и посёлком его назвать было сложно. Всего двенадцать улиц с щитовыми временными домами для строителей-железнодорожников. Посёлок возводился максимум на пять лет. Затем деревянные щиты, из которых он был построен, должны были демонтировать и отправить к следующей железнодорожной станции. Но судьба его стала совсем иной. До сих пор он существует, и в щитовых домах горит свет холодными тёмными вечерами, а маленькая поселковая школа встречает детей и выпускает их в большую жизнь.

Через два года после основания посёлка, я, без пяти минут двухлетка, потерявшая отца и оставшаяся на руках у матери, десантировалась в таёжный посёлок, где ещё чувствовался запах свежего дерева и велись строительные работы.

В самые тёмные времена я возвращаюсь во сне в это место на карте нашей страны, которое и с лупой не найти. В этом сне остро ощущается запах морозной взвеси в воздухе, оглушительная тишина и хвойный терпкий аромат от лиственниц, вонзающихся в пронзительно-голубое небо. Всё тело наполняется этим чувством бескрайности, вечности и свободы. Природа здесь такой силы, которую невозможно приручить, а можно лишь подчиниться и приспособиться к её суровому нраву и вечной мерзлоте. В этих местах температура воздуха зимой переваливает порой за пятидесятиградусную отметку, а земля не прогревается никогда. В этих местах и сейчас продолжают жить, создавать семьи, воспитывать детей, отправлять их в большую жизнь люди, которых согревает надежда. Здесь прошли мои детство и отрочество. Здесь я заканчивала начальную школу, здесь накрывали первые чувства, были ободраны первые коленки и появлялись первые шрамы на сердце от первых чувств. Одиннадцать лет в вечной мерзлоте высекался характер и стойкость к низким температурам. Второе давалось хуже всего. К морозу иммунитета у меня нет, как и не было. А лес и сейчас – моё место силы.

БАМ, Байкало-Амурская магистраль, – не просто железная дорога, а артерия на карте России, которая несёт жизнь в самые дальние уголки страны. Её строительство объединило разные народы, разные судьбы. Воспоминания, как яркие шары на новогодней ёлке, высвечивают моменты, где за столами собирались на праздники украинцы и белорусы, русские и якуты, можно было услышать и грузинский акцент, и бурятский говор. Звучали песни на языках, которые я не услышу больше. Но это ощущение свободы и общей цели, общей радости я не забуду никогда.

И в этом микромире текла своя жизнь, где все знали друг друга, где невозможно было пройти незамеченным. Там случались радости и горести, любовь и ненависть, рождение и смерть, находки и потери. Там случалась жизнь во всей её красоте и неповторимости, которая течёт в каждом. Вне зависимости от группы крови, нации, языка, разреза глаз или происхождения. Там я впервые встретила смерть лицом к лицу, почувствовала дыхание жизни всем существом, там я узнала те истины, которые помогают мне и по сей день.

Истории этого микромира посреди огромной непокорной тайги, те истории, которые уже начинают ускользать из моей памяти, я и хочу поведать вам. А может, и себе, чтобы точно убедиться в том, что это было со мной.

Первый и самый ценный урок мне преподал мой учитель верности.

Учителя верности и преданности бывают разные. Мой первый учитель верности был с чёрными подпалинами на боках, тёплой мордой желтовато-белого цвета, короткой упругой шерстью, хвостом, круто завёрнутым в колесо, интенсивно вращающимся во все стороны света. И особенно, громадным для меня, семилетки, ростом. Моего учителя звали Верный. Знакомство с ним состоялось в далёком 1992 году. Его хозяин – наш сосед по щитовому дому Харутдинов: усатый, громадный мужчина в тех годах, когда зрелость уже имеет свою глубину. Уважаемый человек. Рукастый, громкий и весёлый, водитель такого же огромного, как и он сам, «Магируса», татарин в высоких унтах и лохматой шапке. Верный был его другом и товарищем, с которым и в тайгу, и на работу, что по своей сути было одно и то же, так как вся жизнь наша текла в ритмах тайги и никак иначе. Но кроме сопровождения хозяина, Верный по своей инициативе взял на себя дополнительные обязанности. И эта инициатива приносила мне много проблем.

Верному доставались мои самые лакомые кусочки. Верного я любила чистой любовью. Но все наши встречи с ним заканчивались одинаково: моими слезами. Как только он чуял, что я возвращаюсь из школы, то уже готовился к встрече. Когда за 300 метров до дома на горизонте показывалась моя маленькая фигурка, закутанная по самые глаза, Верный со всей своей прытью и собачьей радостью подбегал и клал лапы мне на плечи. И мы с ним становились одного роста. Моё хрупкое тело не выдерживало его веса, и наша пара летела то в сугроб, то в кусты, а то и в насыпанный на дорогу скальник.

Какие только меры к нему не применялись, но его радости от нашей встречи не было предела. Да и это ещё были не все прелести нашей дружбы. Несколько раз в неделю мне предстояло путешествие в соседний городок, одной, вернее, на пару с футляром размером почти с меня. В этом футляре цвета кофе и с терпким, сладковатым запахом канифоли, с немного потёртыми боками лежала хрупкая скрипка. Она была ещё не взрослого размера, а «полуторка», так назывался инструмент, скрипка-малышка, предпоследний из детских размеров. Следующей по размеру должна была стать, но так и никогда и не стала скрипка для взрослого музыканта. Со скрипкой, зажатой подбородком на мягкой бархатной подушечке, дабы не натереть шею и не выронить хрупкий лакированный инструмент, мы составляли красивую, милую композицию, как с открытки. И это всё, что было красивого в нашей паре со струнным инструментом. «Открыткой» можно было любоваться, пока я не начинала играть, безжалостно запиливая смычком тонкие струны, как напильником.

Научить меня играть на скрипке упорно, но безнадёжно пытались родители. Конечно, не сами, а силами опытных профессионалов, насколько возможно было найти их в тайге, в Музыкальной школе города Томмот, на улице Музыкальной, конечно же. Учитель класса скрипки был сам похож на небольшую с округлыми линиями виолончель. Интеллигентный лысоватый мужчина Вениамин Александрович был невысоким, с длинными пальцами, усиками и тонким голосом. Весь такой изящный и музыкальный, как на гравюрах и картинках, где изображали истинных скрипачей. Он не питал иллюзий по отношению к моему таланту, коего в помине не было. Как не было и моего стремления учиться игре на скрипке. Но ежемесячная плата и желание родителей делали своё дело. И два раза в неделю я, закутанная по самые глаза, с футляром наперевес неизменно стояла на остановке с компаньонкой, тоже ученицей класса скрипки: тоненькой, остроносой, кареглазой и насмешливой Кристиной.

Кристина училась со мной в одном классе, мне было семь лет, ей уже восемь. Она была любимицей учителя и предметом постоянного сравнения со мной, не в мою пользу, конечно. Характер Кристинки был под стать скрипке и произведениям, которые на ней выпиливала я. Насмешливый, скрипучий, хвастливый и вредный. Но не она героиня сего рассказа.

Неизменным спутником моего путешествия был Верный. Он ловко запрыгивал в автобус и прятался под сиденьем, рычал на кондуктора, водителя и пассажиров. Всех, кто пытался его спровадить. Я получала огромный поток претензий и требований выгнать свою собаку. Но что бы я ни делала и сколько бы ни объясняла, что собака не моя и меня не слушается, Верный автобус не покидал. И так как все спешили на работу, по делам, да и автобусы ходили нечасто, возмущённые пассажиры, ехавшие на трудовые подвиги, требовали не тормозить автобус, а Верный благополучно доезжал до музыкальной школы.

Если ему удавалось прорваться внутрь, напугав вахтёра, он прятался в раздевалке и охранял мою одежду. А прорывался он почти всегда. Бывало и так, что он находил меня на занятиях на втором этаже.

Тогда на меня снова обрушивался шквал обвинений, меня выводили с уроков, стыдили и заставляли выгонять собаку. И это продолжалось постоянно. Потому знала меня вся школа. Эта история доводила меня до слёз и расстраивала, потому как попадало неизменно мне. За то, что не слежу за собакой, за то, что она агрессивная. К слову, Верный никого не обидел за свою жизнь. Но если дело касалось меня, он стоял насмерть, готов был терпеть любые побои и унижение. Лишь бы быть в пределах моей досягаемости, а лучше, возле ноги.

Иногда автобус не приходил или ломался по пути до посёлка. Тогда почти десять километров, которые разделяли эти две точки – посёлок и город, два маленьких человеческих островка посреди тайги, – приходилось идти пешком, надеясь на попутный транспорт. Обычно маленькую фигурку с футляром подхватывал кто-то из проезжающих в посёлок по ухабистой узкой насыпной дороге. Все знали друг друга если не в лицо, то по фамилии и названию «мехколонны», где работали родители. Если везло, то и на КамАЗе или самосвале можно было прокатиться до дома.

Когда тайга оживала и зацветала всеми буйными красками, на какие была способна, идти можно было вдоль дороги, по кустам. По обочине узкой дороги, на которой были камни, щебень вперемежку со стрелками низких кустарников: кипрея, молодых лиственниц и сосёнок. Но зимой сугробы вдоль просёлочной дороги были непроходимы, легко можно было и валенки потерять, и по пояс провалиться.

Так и в тот день сугробы были практически по пояс…

– Девочка, ты автобус не пропустишь? Буран начинается скоро. – Миловидная продавщица с ярко накрашенными губами кивнула в сторону остановки и показавшегося на горизонте автобуса. Переминаясь с ноги на ногу, я грелась в магазине напротив остановки, на микрорынке.

В этом магазине на витрине среди всякой всячины, одеколона и мыла лежала россыпь украшений из неведомых камушков. Сейчас я уже знаю характе?рный лиловый сказочный узор чароита, рассказывающий таёжные сказки в каждой серьге или подвеске, но тогда рассматривала витрину как заворожённая. Продавщица снисходительно не выгоняла меня, понимая, что в такой холод, когда температура уже переваливала за тридцать, погреться просто жизненно необходимо. Я отогревала руки, розовела, а потом, как только автобус появлялся на горизонте, резко выскакивала из магазина. Но на этот раз я потеряла счёт времени и когда увидела автобус, совсем не обратила внимание, что он был непохож на тот, на котором я добиралась обычно. А автобус по маршруту Томмот – Синегорье неизменно ходил один. Пазик, бело-голубой, с дверями гармошкой и запахом пыли и солярки.

– С собакой нельзя! Выведи пса из автобуса, сейчас же! – визгливый голос кондуктора над моим ухом не предвещал ничего хорошего. Верный тихо рычал под сиденьем. Сидячих мест было достаточно. Неудивительно, в такую погоду хозяин пса не выгонит.

– Это не моя собака, я не могу её вывести. – Я приготовилась к повторению истории.

– Ладно, пусть едет, погода нелётная, – раздался низкий бас с водительского места, и в зеркале мне подмигнул карим глазом мужчина с седоватой бородой. Кондуктор недовольно сверкнула глазами и резко оторвала мне билет из большого билетного рулона.

– До Алексеевска? – из-за открывшейся на следующей остановке двери показалась мохнатая шапка-ушанка такого размера, что было абсолютно непонятно, кто её владелец: только по голосу можно было догадаться, что это мужчина.

– Да, это последний рейс, – сухо ответила кондуктор.

Липкий страх медленно раскручивался у меня в животе, сжимая все внутренности в тугой комок, мгновенно слёзы удушливой волной подкатили к горлу.

– Как до Алексеевска? В Синегорье разве не идёт? – я с надеждой в голосе обратилась к кондуктору.

Алексеевск – это посёлок совсем в другой стороне от Синегорья. Дорога, начинаясь с Томмота, раздваивалась, и одна ветка уходила на восток, в сторону Алексеевска, до него было не менее двадцати километров, и остановок по пути для пересадки нет.

– Так уже ушёл до Синегорья и больше не будет сегодня, – сообщила кондуктор, обилечивая входящих пассажиров.

Я резко подскочила и метнулась к выходу, Верный за мной. Оглядевшись на местности, я поняла одно: направления не помню. Погода неумолимо портилась, несмотря на послеполуденное время, начинало темнеть, снег падал стеной, закручивался позёмкой по дороге. Ветер усиливался. Остановка, где я выскочила, была словно островок посреди безлюдной снежной дороги. Верный с лаем пробежал вперёд сто метров, исчезнув в белом вихре снега. Он повернулся, залаял, ясно давая понять, что дорогу помнит, покажет и я в безопасности. Холодный ветер стянул лицо, как маску, только слёзы, сдерживаемые его порывами, согревали щёки. Но плакать сейчас было опасно: обветрить лицо так легче простого. Потому, утёршись варежкой, натянув по самые глаза полосатый колючий шерстяной шарф, я пошла за Верным.

Пошла по краю дороги, ноги утопали в сугробах, которые захватывали валенки и нехотя отдавали их обратно. При каждом шаге порывы леденящего ветра срывали белые охапки снега с деревьев и закручивали их в большие воронки. Как назло, ни одной попутной да и встречной машины. Видимость становилась всё хуже, а очертания дороги под пеленой снега всё размытее.

Но неизменно на несколько шагов впереди меня слышался лай Верного. Как только я догоняла его, он снова забегал вперёд, не выходя за пределы моей видимости.

Снегопад не прекращался, холод сковывал ноги, немело лицо. Порывы ветра сбивали с ног. Ничего не было видно из-за снежной пелены, внезапно скрежет тормозов и громкий лай взорвали снежное царство.

– Какого лешего ты под колёса бросаешься?! – громкие ругательства раздались впереди. Как только пелена снега рассеялась, и я дошла до источника звука, передо мной открылась картина: прямо посередине дороги, на расстоянии двухсот метров передо мной, немного занесло уазик, Верный с громким лаем прыгал на его колёса. При этом пёс прихрамывал на одну лапу. Бросившись под колёса, он не только поймал мне транспорт, но и спас жизнь. Если бы не он, то под колёсами машины оказалась бы я.

Оглянувшись, я увидела, что под снежной пеленой я шла по проезжей части, снежная насыпь стёрла границы просёлочной дороги, и любая ехавшая мимо машина могла лишить меня жизни.

Водитель удивился, увидев белое маленькое приведение посреди метели, с причитаниями схватил в охапку меня и футляр и посадил на переднее сиденье.

– Без своего пса я не поеду! – заявила я. Широкоплечий мужчина открыл заднюю дверь, и Верный забрался в машину.

– Куда тебе, дама с собачкой? – мужчина, улыбаясь, протягивал мне огромные сухие верхонки, чтобы согреть руки.

– На Ларбинскую, в Синегорье. – Верный залаял на заднем сиденье, напоминая, что он не даст меня в обиду.

– Поехали, пока совсем бураном не занесло. – Лихо вывернув из сугроба, авто развернулось в сторону дома.

Не раз Верный выручал меня, и всё ему было нипочём.

Однажды, на исходе лета, которое в тайге мимолётно, но насыщено запахами и богато дарами, мы с детворой исследовали окрестности. Внизу посёлка, где большие кучи угля возле котельной были похожи на космические ландшафты, а жестяная Баба-яга – флигель на трубе котельной, что отапливала посёлок, – напоминала о том, что мир не такой, как кажется. А полон сказок и волшебства, которые кроются под каждым мшистым пнём или деревом с когтями дикого таёжного зверя. В высокой траве, что закрывала нас с головой, мы брели, возвращаясь из похода по окрестностям. Впереди неизменно бежал Верный, с громким лаем прокладывая дорогу.

Внезапно глухой звук, хлопок, несколько раз прозвучал впереди. Верный взвизгнул от боли. Но не упал, шаг его замедлился, и он, тяжело дыша, сел, а потом лёг на траву. С громким криком мы подбежали к нему. Несколько идеально круглых тёмных точек виднелись на боках. Следы от пуль. Кто и зачем – ответы на эти вопросы не нашли. Кто-то из ребят побежал за хозяином. Я оставалась рядом, гладила, слушала его тяжёлое дыхание. Слёзы капали на его чёрные подпалины на боках.

Хозяин отнёс Верного на руках к себе. Нас родители загнали домой. С этого вечера Верного я больше не видела. Этот подвиг был для него последним: приняв на себя пули, которые, возможно, попали бы в нас, он навсегда научил меня преданности и верности.

Татьяна Гордиенко. Чудеса вокруг. Летние рассказы про Ванечку

Глава 1. Голубое чудо

Сегодня Ванечка проснулся очень рано от яркого лучика, который настойчиво вот уже не первый день бился в его окошко. Светловолосый мальчуган недовольно потёр глаза, ведь этот солнечный проказник оторвал его от чудесного сна. Что же ему точно снилось, мальчик не мог вспомнить. Но, закрывая свои небесного цвета глазки, он снова видел внутренним взором какое-то удивительное пятнышко, вспыхивающее и переливающееся всеми оттенками голубого. Оно завораживало своей красотой и притягивало узнать, что это такое. Каждый день, ложась спать, мальчик надеялся, что именно сегодня откроется тайна голубого чуда. Но вот прошла ещё одна ночь, и его снова разбудил назойливый луч, заставляющий каждое утро просыпаться на самом интересном месте, так и не разгадав секрет.

Мальчуган немного рассердился, недовольный встал с кровати и нехотя побрёл к окну, чтобы закрыть шторы. Только Ваня схватился за ткань, как утренний проказник снова ослепил глаза так, что мальчик сильно зажмурился и сморщил свой ещё маленький носик. Несмотря на это уже через несколько секунд Ванечка решительно дёрнул занавеску. Однако та, как назло, за что-то зацепилась. В это самое мгновение ранний озорник, не желая сдаваться, вновь сверкнул, словно хотел что-то показать, и мальчик сквозь приоткрытые веки заметил голубую вспышку, как во сне. «Не может быть», – не веря, подумал он и помотал головой, пытаясь понять: привиделось или нет?

Убедившись, что это не сон, Ваня во все глаза стал пялиться на стекло в ожидании нового свечения. Его мальчишеское любопытство победило утреннее недовольство. Устав ждать, он внимательно обшарил каждый сантиметр стеклянной поверхности и разочарованно вздохнул, так ничего и не найдя.

«Эх, всё-таки показалось», – расстроился мальчуган, опустил плечи и уже готов был повернуться к кровати, как солнечный друг снова пришёл ему на помощь. Он протянул свой лучик будто указку и озарил пространство между рамами. Там лежал маленький кусочек голубого чуда, который Ванечка видел почти каждую ночь в своих снах. Глаза мальчика заблестели то ли от восторга, то ли от переливающегося всеми оттенками голубого необычного предмета.

– Что это? – прошептал он тихо и прилип к стеклу, сложив ладошки лодочкой вдоль лица, чтобы было лучше видно.

Между деревянными рамами лежал маленький лоскуток непонятной формы. Ничем не примечательный на первый взгляд, он вдруг начинал переливаться удивительными цветами, когда на него попадало солнце. Любопытство уже просто распирало юного следопыта. Ему срочно надо было разглядеть этот загадочный предмет поближе. Но как? Для этого нужно открыть окно, а мама категорически не разрешала это делать без неё.

«Придётся будить!»

Придя к этой мысли, Ванечка стремглав понёсся в соседнюю комнату, крича на ходу:

– Оно горит!

Неподдельные громкие эмоции подействовали мгновенно. Взволнованная мать выскочила навстречу голосящему сыну и чуть не столкнулась с ним в дверях, успев подхватить на руки. Мальчик обнял ладошками лицо матери и, смотря ей прямо в глаза, произнёс:

– Мама, мы должны его спасти! Иначе оно сгорит!

– Что сгорит? Где? – не на шутку испугалась мама.

– Там, там за окном… Я думал сон… А оно как вспыхнет то голубым, то синим, то зелёным, – задыхаясь от слов, быстро тараторил мальчик. – Мама, оно, наверно, волшебное! Его надо срочно спасать, а то оно сгорит на солнце!

Увидев «огонь» только в глазах сына, мама сразу поняла, что дело серьёзное. Если Ванечка чем-то увлекался, его было не остановить, пока он не докопается до самой сути. Поэтому женщина не стала сопротивляться и с улыбкой умиления быстро последовала в комнату сына.

Конечно, материнское сердце не смогло отказать ребёнку. Мать открыла раму, и мальчик осторожно приблизился к лоскутку, который продолжал светится в лучах солнечного света. Загадочный кусочек был маленьким и казался совсем невесомым, трепеща от каждого вздоха мальчика.

– Что же это такое? – ещё раз с восхищением то ли подумал, то ли сказал вслух Ванечка.

– Кажется, я знаю, что это! – Мама хитро подмигнула и скрылась за дверью. Через минуту она вернулась с пинцетом в руках.

Глаза сына всё больше расширялись, наблюдая, как голубое чудо, подхваченное изящными стальными щипчиками, словно тончайшая ткань, колышется в воздухе, продолжая источать ультрамариновое свечение. А солнечный проказник всё так же ярко озаряет лоскуток, подмигивая Ванечке и разделяя его восторг. Завороженный мальчик смотрел то на улыбающуюся мать, то на небесного цвета лоскуток, пытаясь разгадать тайну: что это?

А ты уже догадался, мой юный читатель?

Глава 2. Охота

Лето. Пора яркого солнца, бриллиантовой зелени, шелестящей в кронах деревьев, пения птиц, ароматов цветов, несущихся с полей, которые повсюду окружали дачу.

Дача! Как любил Ванечка это слово! Такое короткое, но столько вмещающее в себя тайн и загадок. Здесь можно было рассматривать жучков, наблюдать, как прыгает кузнечик с травинки на травинку, слушать таинственное журчание воды в пруду и жужжание стрекоз, стремительно меняющих направление в полёте.

Особенно любил малыш слушать квакающую лягушку и пытаться разглядеть её в зарослях камыша. А найдя, наблюдать, как та забавно расширяет свою шею, будто хочет надуть пузырь из жвачки. Но пузырь не лопается, а сдувается и раздувается вновь, как гармошка, и лягушка издаёт трескучие, урчащие звуки.

– Для кого она поёт? – спросил как-то мальчик у мамы, слушая очередную гортанную песню на пруду, где они любили купаться и загорать.

– Не она, а он, – ответила женщина. – Так лягушки-самцы привлекают самочек в брачный период. В начале лета мы рассматривали с тобой множество чёрных головастиков, греющихся на солнышке у самого берега. Вот эти певцы подросли и теперь стараются привлечь своим урчанием самочек, чтобы на свет появились новые лягушата.

Ванечка с огромным интересом слушал мамины рассказы. Его любознательности здесь, на даче, было где развернуться в полной мере. И каждое лето мальчуган открывал для себя что-то новое.

Но какого же было его удивление, когда сегодня утром меж оконных рам он наблюдал голубую вспышку и долго не мог понять, что же это. Такое он видел только во сне. Но это точно был не сон!

– Нет, но вот как это крылышко могло попасть в нашу раму? – рассуждал Ванечка, медленно ковыряя вилкой в тарелке, наматывая спагетти, приготовленные заботливой мамой на завтрак.

Всё утро его занимал этот вопрос, после того, как мать, держа пинцетом загадочный голубой лоскуток, сообщила, что это крылышко бабочки!

– Наверное, ветром занесло ещё в конце прошлого лета, перед тем, как мы уехали в город, вот ты и не заметил, ведь оно такое маленькое, – сказала мать, подмигнув сыну, и продолжила доедать свою порцию макарон.

– Мам, а почему крылышко такое тоненькое? Бабочка не боится, что его прожжёт солнце, когда она летит?

– Нет, милый, – снова улыбнулась мама, видя глубокую задумчивость сына, рьяного защитника всего живого. – Крылышки бабочки очень сложно устроены. Они состоят из множества чешуек, которые чуть перекрывают друг друга, как черепица на крыше.

– Поэтому бабочек и относят к отряду чешуекрылых насекомых? – уточнил Ванечка у мамы.

– Да, и чешуйки эти непростые. Они имеют маленькие рёбрышки, которые делают их очень прочными и гладкими, способными отражать солнечные лучи. Кстати, из-за этого ты и видел их свечение. Эти чешуйки отражают свет, переливаясь всеми оттенками. Твоя бабочка была голубой, поэтому отражала все схожие цвета: синий, лазурный, бирюзовый, ультрамариновый.

– Уль-тра-ма-ри-но-вый, – повторил по слогам за мамой сын. – А что это за цвет такой?

– Это зеленовато-голубой оттенок, похожий на цвет морской воды. Помнишь, мы с тобой были на море?