Я встала и опять подошла к зеркалу, жалея, что нет фотоаппарата или телефона, чтобы сфотографироваться. Как же я себе нравилась!
19
Дмитрий в расшитом золотом кафтане прохаживался перед каретой, ожидая тетю и ее гостью. Он по обыкновению насвистывал веселую мелодию и время от времени поправлял на голове расшитую так же, как и кафтан, треуголку. Кучер Платон был в парадном темно-синем кафтане.
Из дома вышла Глаша и широко открыла дверь.
Дмитрий, перестав насвистывать, поспешил к лестнице широкого крыльца, чтобы помочь спуститься дамам. Первой вышла Екатерина Андреевна в темно-бирюзовом распашном платье с вышивкой, с кружевами на рукавах. В руках у нее был веер. В волосах светлого парика сверкали жемчужины, на груди – жемчужное колье, на пальцах, поверх перчаток, блестели перстни.
– Ты великолепна, тетушка, – поднимаясь по ступеням, с широкой улыбкой встретил ее Дмитрий. – Давно ты не выезжала в свет. Я рад, что ты едешь со мной сегодня на бал, – сказал он, подавая руку Екатерине Андреевне.
– Спасибо, Митя. Я сама от себя не ожидала, что мне доставят удовольствие сборы на бал.
Дмитрий помог Екатерине Андреевне спуститься по лестнице и пошел снова к крыльцу, чтобы встретить Марию.
Мария вышла в том самом платье, которое она примеряла. Только теперь она была в светлом парике, в котором сверкали камни на булавках для волос, сделанных в виде цветков, на шее была бархотка с кулоном-капелькой. Понять, что Мария очень волновалась, можно было, только посмотрев на то, с какой силой она сжимала веер в руках.
Дмитрий, увидев Марию, замер, не успев подняться на крыльцо.
– Добрый вечер, Дмитрий Михайлович, – сделав реверанс и улыбнувшись, приветствовала его Мария.
– Дмитрий, мы опоздаем, – сказала Екатерина Андреевна.
Строганов вздрогнул и стал подниматься по лестнице. Екатерина Андреевна любовалась племянником.
– Добрый вечер, Мария, – сказал он, подходя к ней и подавая руку, – рад видеть вас в добром здравии. Вы прекрасны, – он наклонился, чтобы поцеловать ей руку.
– Спасибо, – пробормотала Мария.
Дмитрий помог спуститься по лестнице. У Марии немного дрожала рука. Дмитрий почувствовал дрожь и ободряюще пожал ей руку, помогая сесть даме в карету.
20
Пока мы ехали, я старалась привести свои мысли в порядок. Этот вечер сулил встречи со многими историческими личностями. Возможно, я увижу и саму Елизавету Петровну. От волнения у меня снова задрожали руки, дыхание сбилось.
«Что за проклятая особенность организма, – злилась я, – и что обиднее всего, я никак не могу на это повлиять. Раз, два, три», – заставила я себя дышать по счету. Постепенно я стала успокаиваться.
– Дмитрий, будет ли Елизавета Петровна, Иван не говорил? – прервала молчание Екатерина Андреевна.
– Обещалась. Это первый большой бал после ремонта Петергофа. – Строганов сидел в карете напротив нас.
– Я слышала, что Растрелли превзошел самого себя, – повернувшись ко мне, сказала Екатерина Андреевна. – Машенька, тебе не приходилось бывать в Петергофе ранее?
– Нет. Но я много слышала о нем, – ответила я.
«Вот оно, я увижу этот великолепный дворец таким, каким он был при Елизавете Петровне», – чуть не закричала от восторга я.
То, что я могу видеть все исторические шедевры, мирило меня с пребыванием здесь, в этом времени.
Еще на подъезде к дворцу я увидела кареты у парадного входа западного флигеля, из которых выходили дамы и кавалеры в блистательных нарядах.
21
Мы вошли в танцевальный зал.
«Как же мне повезло увидеть все подлинное», – продолжала восторгаться я, не успевая вертеть головой, осматриваясь и стараясь запомнить все детали, по обыкновению сравнивая с будущим. Я сама себе напоминала восторженную девочку из фильмов-сказок, впервые попавшую во дворец.
Было уже достаточно много народа, костюмы и украшения поражали своей роскошью. Громко играл оркестр.
Особенность танцевального зала – фальшивые зеркальные окна-обманки, занимавшие основное пространство глухих западной и северной стен. На противоположных им стенах окна были настоящие, большие, в два яруса. Вечерний свет, льющийся из двух рядов окон, отражался в зеркалах и наборном паркете. Кроме того, в зеркалах отражался свет от сотен горящих свечей в позолоченных стенных жирандолях и бра. Простенки между окнами, как настоящими, так и фальшивыми, занимали огромные зеркала в резных позолоченных рамах. Изобилие зеркал создавало эффект многократно умноженного пространства.
В простенках между окнами, над зеркалами, были расположены круглые по форме картины – тондо. Падуги, создающие плавный переход от стен к потолку, были украшены живописными медальонами и лепными кронштейнами. Плафон, созданный специально для зала, занимал весь свод, он и в будущем сохранит изначальный замысел Растрелли. Кроме этого, пространство зала украшала причудливая позолоченная резьба.
Я много раз бывала в этом зале, и меня всегда поражало изобилие золота в отделке. По преданию, строившая его Елизавета Петровна распорядилась не жалеть для этого зала золотых украшений, потому что он служил для приема купцов, которые были очень неравнодушны к золоту. Сейчас же я ловила себя на мысли, что хочу подойти и потрогать все руками. Все вокруг сверкало и блестело так, что с непривычки у меня уже рябило в глазах от обилия золота и драгоценностей.
«Да уж, как изменчива мода, и не только на платья и украшения, но и на фигуры, – подумала я, встретив несколько известных мне по дошедшим до нашего времени портретам персон. – Какие же здесь все толстощекие, тучные, за редким исключением», – я посмотрела на Екатерину Андреевну и Дмитрия.
«Ну-ну, – продолжала анализировать я, – художники так же льстят своим заказчикам, как и фотографы в будущем. Но буду честной, у них нет культа стройности. Вот оно, веяние моды XVIII века».
Народ все прибывал, в центре зала начались танцы. Екатерина Андреевна и Дмитрий прошли дальше, по пути, надолго не останавливаясь, с кем-то здоровались, представляли меня. Было очень шумно: звучала музыка, раздавался громкий смех, разговоры, кто-то спорил. Наблюдения настолько меня увлекли, что я не заметила, что кто-то к нам подошел.
– Добрый вечер, милая Екатерина Андреевна, – услышала я мужской голос, – как я рад вас видеть.
Я обернулась. Это был молодой человек практически одного возраста и роста с Дмитрием. Я пыталась понять, кто бы это мог быть.
– Добрый вечер, Иван Иванович, и я рада вас видеть, – протягивая руку, улыбаясь, сказала Екатерина Андреевна.
Иван Иванович взял руку Екатерины Андреевны, наклонился и поцеловал ее.
– Мария, позвольте вам представить – Иван Иванович Шувалов, графиня Мария Белозерская, – представил нас друг другу Строганов.
Я все время боялась попасть впросак с придворным этикетом, как делать реверанс, кому подавать руку для поцелуя, кому нет.
– Позвольте засвидетельствовать вам свое восхищение, – проговорил Иван, делая шаг ко мне.
– Благодарю, Иван Иванович.
Я решила, что нужно протянуть руку, что и сделала. Иван Иванович взял мою руку, наклонился и поцеловал ее.
«Если судить по портретам, то Иван Шувалов должен быть довольно-таки упитанным, даже на ростовых портретах он казался рыхловатым, – рассуждала я, – а на самом деле он вполне подтянутый молодой человек, просто черты его лица мягкие, округлые. И руки у него теплые и нежные».
– Иван Иванович, голубчик, когда же вы приедете к нам с визитом?
– Обещаю в скором времени, вместе с Дмитрием приедем, – ответил Иван Иванович.
– Милые дамы, простите нас, вынуждены вас ненадолго оставить, – сказал Дмитрий и, взяв под руку Ивана Шувалова, стал уходить от нас.
– Простите, еще увидимся, – успел проговорить Иван Иванович, и Дмитрий увел его в сторону.
– Жаль, Дмитрий не дал нам поговорить. Иван Иванович очень интересный собеседник. Я хотела его расспросить про университет. Мария, – вдруг прикрывшись веером, проговорила Екатерина Андреевна, – вон там, у окна, рядом с дамой в розовом, стоит Мавра Егоровна. Мы с тобой встречали ее в парке. Постарайся не попадаться ей на глаза.
– Я постараюсь, – пообещала я.
Теперь я смогла ее рассмотреть.
«А ведь здесь не наврали, – вспомнив описания внешности Мавры из энциклопедий и книг, пришла я к выводу: и правда неприятная особа. Немолодая, дебелая, невысокого роста, глаза с короткими белесыми ресницами. Есть же такие отталкивающие лица», – подумала я.
– Смотри, вон там, мимо парочки в синем, проходит Бестужев, канцлер, – наклонившись в мою сторону, обратила мое внимание Екатерина Андреевна.
– Алексей Петрович? В бордовом камзоле? – уточнила я.
– Да, это он, – подтвердила Ростовцева.
«Угу, тебя-то, голубчик, я и буду опасаться вместе с Маврой, – решила я, – лучше не связываться».
У входа в Чесменский зал я заметила Дмитрия, разговаривающего с яркой, красивой дамой, высокой, чернобровой, в изумрудном платье.
– Катя, а кто та красивая дама, с которой Дмитрий Михайлович разговаривает? – решила спросить я.
– Где? – осматриваясь, спросила Екатерина Андреевна.
– Вон, у входа в Чесменский зал, – уточнила я.
– Где? – не поняла Екатерина Андреевна.
«Елки-палки, какой Чесменский зал, откуда я могу знать, как он называется, он так раньше и не назывался», – ругалась я на себя и про себя.
– У выхода в другой зал дама в изумрудном платье, ее трудно не заметить, – постаралась я исправить свою оплошность.
Екатерина Андреевна посмотрела, на мгновение ее лицо изменилось, но ко мне она обернулась уже с улыбкой.
– Это вдова – княгиня Ольга Бельская. Давняя знакомая Дмитрия, – развернувшись к ним спиной, ответила Ростовцева, не желая продолжать разговор.
Я же, наоборот, продолжала за ними наблюдать.
«Как же, знакомая, – иронизировала я, – смотри-ка, как она прижимается к нему. А в руку как вцепилась, да он и не против, улыбается, как Чеширский Кот. А фигура у нее классная, все на месте, не то что у некоторых», – констатировала я и отвернулась.
Стало душно от множества горевших свечей и от большого количества народа.
«Вот и пригодился веер», – вспомнила я. В детстве у меня был веер, пластиковый, якобы кружевной, который не вынес моего варварского обращения. Он был легкий, и не составляло труда пальцами одной руки развернуть и свернуть его. Мой нынешний веер был шелковым, на изнанке у него опорные планки, он чуть тяжелее моего детского веера, но принцип раскрывания и закрывания идентичный. Только мне пришлось следить, разворачивая веер одним движением руки, чтобы он открылся лицевой стороной к присутствующим, а не изнанкой. Я немного поразвлеклась с ним, совершенствуя навыки владения. С веером мне стало гораздо комфортнее.
Пару раз ко мне подходил кавалер в возрасте с красным лицом то ли от жары, то ли от выпивки, от него попахивало водкой. Я отказывалась.
– Мария, иди потанцуй, нечего просто стоять, – уговаривала меня Екатерина Андреевна.
– Не хочу пока, спасибо. Я осмотрюсь, когда еще придется здесь побывать, – отказалась я.
«Уметь бы еще так танцевать, может, и потанцевала бы, – думала я про себя, – как бы уйти из этого зала, чтобы не заставили танцевать».
– О, Варвара Дмитриевна, – помахала веером Екатерина Андреевна, привлекая внимание дамы в возрасте, – не видит. Машенька, извини, мне нужно с ней поговорить, я скоро вернусь.
– Да, конечно, не волнуйся обо мне, – сказала я.
– Сходи перекуси, выпей чего-нибудь или мороженое попробуй, вот там, – указала она мне на Чесменский зал. – Я скоро, – и, повернувшись, пошла к знакомой, огибая танцующих.
«Отличный повод сбежать», – обрадовалась я и двинулась к выходу из зала.
Пару раз я наступила кому-то на ногу, а потом мне кто-то наступил, пока я пробиралась в Чесменский зал.
22
«Ого, здесь еще больше народа, – удивилась я, зайдя в бывший аванзал, – и также шумно».
Стены аванзала сейчас покрывали деревянные щиты, декорированные золоченой резьбой, в том же стиле были сделаны многочисленные бра. Помимо бра, в углах зала стояли напольные канделябры-торшеры. На улице стемнело, и во всех канделябрах, торшерах и бра горели десятки свечей.
Потолок вокруг центральной части плафона и падуги занимала орнаментальная живопись. В простенках между окнами на северной стене были зеркала в позолоченных рамах.
В аванзале стояли накрытые столы. В центре каждого – жирандоли со свечами.
«Посмотрим, чем потчевали на балах знать, – пробралась я к столам. – Фрукты, ого, и арбуз есть, и апельсины, засахаренные фрукты очень вкусные, я пробовала у Екатерины Андреевны. Пирамиды с конфетами, как здесь говорят, с конфектами, богатый ассортимент напитков. Чего бы выпить? В графинчиках, скорее всего, водка. Это вино белое и красное. Кофе, чай. Кстати, самовар в традиционном виде пока не изобрели, помочь, может, изобрести? Подумаю об этом. Вот мороженое буду, надо попробовать, какое оно, тем более натуральное все».
Свежий аромат апельсинов и арбузов перебивал запах свечей, пота и резких духов. Крупные куски сахарной ягоды сочились соком, так же, как и яркие оранжевые круги апельсинов. Огни сотен свечей отражались и переливались брызгами света в многочисленных фужерах с вином и шампанским. Отдельно стояли вазочки с разноцветными шариками мороженого на льду.
Лакеи, обслуживающие столы, сновали взад-вперед. Лакей, которому я хотела сказать про мороженое, не успела я моргнуть глазом, куда-то убежал. «Ладно, сама себя обслужу, чай, не баре», – усмехнулась я.
Пробираясь к столу с мороженым, я увидела ту самую француженку, с которой столкнулась в галерее в парке. Сегодня она оживленно разговаривала с моложавым мужчиной, они вышли обратно в танцевальный зал.
Наконец я достигла своей цели, но не успела протянуть руку к вазочке с лакомством, как рядом со мной раздался визг и запахло паленым.
Обернувшись на визг, я увидела, что у одного вельможи, стоящего у торшера, горит парик. Он, пошатываясь, машет руками. Дамы начали махать веерами. Еще немного, и вспыхнет его кафтан.
«Дуры, что ж вы делаете, а мужики где? Так и сгорит ведь дядька», – мгновенно пронеслись мысли. И, не раздумывая, растолкав верещавших дам, я сорвала парик с вельможи, бросила его на пол. Парик продолжал гореть.
