895 год
Прошло долгих десять лет. Королевич вырос в смышленого ясноглазого мальчишку, да и дон Гвевара повзрослел. Он уже обвыкся, увлеченно разбирал архив, учил «приемыша» грамоте и счету, изредка уходил в деревенскую пивнушку, заглядывался и на местных красоток, но ни о каких серьезных увлечениях и не помышлял – за монастырскими стенами его ждал малыш, к которому он привязался неимоверно, вложив в свою любовь к нему всю тоску по дому и по семье, всю горечь утрат, всю нежность, накопившуюся в его юной душе за годы одинокой жизни.
И вот однажды настоятель позвал дона Гвевара к себе и плотно закрыл за ним дверь.
– Время пришло. Пора нашему королевичу готовиться царствовать. Подросли сыновья сторонников его отца, павших в битве. Они готовы сражаться против узурпатора, и мальчик станет их знаменем. Теперь есть кому возвести его на престол. Завтра приедут некоторые из них, расскажешь им свою историю, познакомишь с наследником престола. Ты ему, кстати, рассказал, кто он?
– Да. Я считал, что это правильно.
– Ну и хорошо. Предупреди его.
* * *
На следующий день, в воскресенье, на мессу собралось непривычно много молодых людей. Они прибывали парами или поодиночке, почти все верхом, некоторые пешком. Войдя в монастырский дворик, они проскальзывали мимо церкви в библиотеку, где их ждали дон Гвевара и королевич. Дон Гвевара нервничал – ведь решалась судьба его воспитанника. Наследник престола был непривычно серьезен и сдержан.
Прибывшие исподтишка разглядывали их, о чем-то шепотом переговариваясь и ожидая кого-то. Наконец дверь распахнулась и вошел настоятель с несколькими мужчинами, явно намного старше присутствовавших в библиотеке. Один из них, со страшным шрамом на лице, внимательно вгляделся в мальчика и выдохнул:
– Да. Он. Копия своего отца. Только глаза материнские. – Потом подошел к королевичу и склонился в поклоне. Мальчик слегка отшатнулся, но потом положил руку на его плечо.
Но остальные не последовали за ним, хотя и недоверие постепенно исчезало с их лиц
– Давайте сначала выслушаем его историю, – предложил настоятель.
Дон Гвевара рассказал, как он нашел мертвую королеву и как вытащил из ее чрева младенца, избегая, впрочем, некоторых подробностей. Но ветераны понимающе кивали головами. Потом настоятель достал из кармана коробочку с перстнем и передал ее самому старшему из присутствующих, сгорбленному и седому. Тот посмотрел, передал, в свою очередь, другому, а сам, сильно прихрамывая, подошел к королевичу и поклонился. Тот и ему положил руку на плечо.
Один за другим подходили и склонялись перед мальчиком мужчины – молодые и ветераны, увенчанные шрамами. Наконец все вновь расселись по местам.
– Значит так, – сказал старший ветеран, – мы начнем собирать людей, а мальчик пока останется у вас. Надо его подготовить к царствованию. Грамоте, как я понимаю, его уже обучили, петь в монастыре наверняка научился, но нужны еще история, география, литература, танцы, а самое главное – придворный этикет.
– Книги по истории и географии и у нас в библиотеке найдутся, танцами мы уже начали заниматься, а вот в придворном этикете я не силен, – сказал дон Гвевара.
– С литературой могу помочь я, – вмешался настоятель, – у меня есть своя небольшая подборка рукописей.
Старик усмехнулся.
– Не скромничайте, батюшка, Вы известный знаток в этой области. Этикетом займусь я сам. Примете меня в братию, отче? Стар я стал и одинок, жена умерла, старшие дети погибли, младшие разбежались – самое время о душе подумать.
– Почту за честь.
Все начали молча и тихо выходить из библиотеки.
897 год
Прошло еще два года. Королевич усердно учился. Он как будто резко повзрослел под грузом грядущей ответственности. Дон Гвевара только диву давался, подмечая в своем «найденыше» цепкий ум, неожиданную для его возраста широту, можно сказать, государственность мышления и силу воли. Даже осанка его стала другой.
Однажды они занимались географией, склонившись над картой. И вдруг королевич поднял на дона Гвевара взгляд.
– А где твои владения? Я не нашел никакого места с таким названием – «Гвевара».
– Если честно, у меня их нет, – ответил рыцарь и рассказал мальчику свою историю, признавшись заодно в том, что фамилию он себе выдумал.
Королевич задумался.
– Ты ведь вор, да? Так отец настоятель говорит. Ты меня украл у судьбы.
– Ну, можно и так сказать.
– А «вор» – это по-испански «ладро». Но ты ведь не просто вор, а прямо-таки ворище – самого королевича утащил, значит, не «ладро», а «ладроне», – мальчик хитро улыбался.
– И что из этого? Что ты придумал, твое королевское величество? – дон Гвевара тоже улыбался.
– А вот смотри, что я нашел: местность с названием «Латрон»! когда я взойду на престол, я тебе ее пожалую, и ты будешь князь де Латрон! И это будет твоя самая что ни на есть настоящая фамилия!
– Да я уже привык как-то быть Гвевара. И, надеюсь, не разучился быть воином. Скоро я тебе это докажу!
– Тогда будь Гвевара Ладрон. Но обещай быть только моим воином!
– Клянусь, твое величество.
Так все и произошло. Санчо получил княжество, женился и семья Гвевара-Ладрон начала свой путь по страницам истории.
Глава 2. Дон Педро Ладрон Гвевара
1099 год. Италия
1
Ну, вот, опять он не откликнулся на имя «князь Ладрон»! Никак не может к нему привыкнуть. Но отец не разрешил использовать их родовое имя – Гвевара. Родоначальник их семьи дал двести лет тому назад клятву королевичу, что никогда не будет воином кого-нибудь кроме короля, а поскольку «Гвевара» – производное от «гуерьеро», что значит «воин», то и никакой Гвевара не должен воевать для кого-нибудь кроме испанского монарха. А он сейчас воюет совсем не за короля, более того, король Испании вообще не участвует в этом походе – раз так, он теперь временно князь Педро Ладрон, благо это их второе родовое имя.
Вообще-то он и впрямь не должен бы участвовать в этом походе. У Испании своих врагов достаточно, а сил противостоять маврам явно не хватает. Но у отца была особая причина взять его вместе с братьями освобождать Иерусалим…
Педро сидел на траве, привалившись спиной к дереву, и мрачно наблюдал за тем, как спешат к морю прозрачные воды небольшой речки. Его не радовал ни теплый солнечный день, ни сытный и вкусный обед в придорожной таверне, ни неожиданно выпавшая возможность спокойно отдохнуть. Вот уже почти год, как его вообще ничего не радовало.
Да, прошло целых триста сорок восемь дней, но юноша не мог забыть, как из ворот города Калаат-Рава мавры выбросили изуродованный труп его любимой Мириам. Он встретил ее впервые, когда проезжал дозором около речки под стенами Каалат-Равы. Девушка пришла за водой, и князь Ладрон залюбовался ее тоненькой гибкой фигуркой. Мириам заметила его восхищенный взгляд, но не испугалась, не бросилась бежать, а только слегка улыбнулась и тут же потупилась.
С тех пор юноша все время старался попасть в дозор у ручья. И ему казалось, что и девушка стремилась почаще ходить за водой. Постепенно они познакомились: сначала просто кивали друг другу при встрече, потом здоровались, потом начали обмениваться несколькими фразами – ничего не значащими для постороннего уха, но полными сладостного томления для влюбленных. Но кто-то прознал о «преступной» симпатии Мириам к неверному – и ее забили камнями. И вот ее обезображенное тело лежит на солнцепеке, и большие черные мухи слетаются на кровавый пир…
Отец и братья пытались удержать юношу, но он вскочил на коня, подскакал к девушке, поднял ее на руки и помчался обратно. Вслед ему свистели стрелы, но он не замечал ничего, кроме оглушающей боли в душе.
Педро понес тело в кладбищенскую церковь, но священник отказался хоронить ее в освященной земле – ведь Мириам не была христианкой. Юноша молча повернулся и вышел из храма. На руках он принес девушку на берег реки и устроил ей погребение невдалеке от места их первой встречи.
Его характер сильно изменился. Если и раньше он не был трусом, то теперь стал просто безрассуден. Казалось, он искал смерти. Да так оно, собственно, и было.
Обеспокоенный отец попросил священника поговорить с сыном.
– Да, я не боюсь смерти, даже желаю ее, – сказал ему князь Ладрон. – Почему? Да потому что только так я встречусь с моей Мириам.
– Увы, – покачал головой падре, – эта встреча не состоится. Ты же знаешь, что в царствие небесное попадают только христиане, а Мириам была мусульманкой.
– Но это же несправедливо! Ведь не ее вина, что она родилась в мусульманской семье! Она и знать не знала о существовании Христа, как она могла принять крещение?
Священник сочувственно покачал головой, пожал плечами и хотел было положить руку на голову юноши, но тот увернулся и быстро ушел. А вскоре отец и все братья вернулись в Испанию, где снова обострилась ситуация и родине нужны были ее сыновья.
С тех пор князь Ладрон был постоянно мрачен. Он не находил утешения и надежды ни на земле, ни на небе, ни в жизни, ни в смерти. Тогда отец решил, что клин клином вышибают и что единственная надежда – отправить сына в дальний и тяжелый поход, навстречу новым странам, новым опасностям, новым друзьям и, как знать, может быть, новой любви.
* * *
И вот Педро здесь, на берегу речки у города со странным названием «Вибинум». Их отряд должен двинуться к святилищу Ангела на мысе Гаргано, а оттуда уже отплыть на Святую землю.
Отправились в путь только на закате. Минут через десять князь Ладрон оглянулся. На фоне горящего багрянцем неба белел на вершине горы город, так похожий на его Калаат-раву, что у него защемило сердце. Надо запомнить это название – Вибинум. «Я еще вернусь, – пообещал он себе. – Я еще освобожу Калаат-раву. Ну, не я, так мои сыновья или сыновья моих сыновей, или их сыновья. М-да, но для этого все-таки нужно обзавестись сыновьями». Эта неожиданная мысль заставила его усмехнуться – впервые за почти что год.
2 Святая Земля
В походе князю и впрямь было не до мрачных мыслей. Очень скоро выяснилось, что у него наследственный полководческий дар – все Гвевара были отменными воинами, – и он был привлечен к разработке военных операций. Конечно, немалую роль в этом сыграло его славное имя и славное происхождение. Но однажды прошлое нагнало его и нанесло очередной удар.
Крестоносцы уже давно осаждали городок, в котором неделю назад кончились и вода, и еда. Каждый день за ворота города выбрасывали тела людей, умерших от голода и жажды – в основном, детей, стариков и женщин, поскольку последние крохи еды и собранную на рассвете росу отдавали воинам. Крестоносцы внимательно наблюдали, не зашевелится ли какое-либо тело: среди трупов мог спрятаться лазутчик. Ровно в полдень ворота открылись, и из них стали выкидывать очередные тела. Внезапно среди них проскользнула молодая женщина и бросилась бежать, прижимая к груди младенца.
– Что это? – обратился к старику-переводчику Ладрон. Тот пожал плечами.
– Пытается спасти своего малыша. Но кто ж ей позволит? Она же может рассказать вам о положении в городе.
И действительно, после минутного замешательства вслед женщине полетели сначала проклятья, а потом камни.
– Смотри-ка, стрелы берегут, видимо, тоже кончаются, – сказал старик Ладрону. Но тот ничего не слышал. Бегущая женская фигурка, камни… Как его Мириам! Он вскочил на коня и бросился навстречу женщине. Тогда полетели стрелы – немного и прицельно. Одна из первых вонзилась в спину женщине. Та упала и замерла.
Когда юноша подскакал, женщина была мертва. Младенец ожесточенно сосал ее помертвевшую грудь, из которой сочилось уже не молоко, а кровь. Ладрон подхватил его почти невесомое тельце и помчался назад. В его сознании мелькнул образ его предка, унесшего от врагов другого младенца – королевича. Только этот был совсем не королевич…
– Не жилец, оголодал очень, нам его не выходить, да и не вынесет он походной жизни, где мы ему молоко будем доставать? – удрученно сказала старшая из монахинь, которые ухаживали за ранеными.
Юноша пожевал хлебный мякиш, завернул его в самую чистую из имеющихся тряпицу и сунул младенцу в рот, но тот был слишком слаб и мал для такой пищи… До утра сидел Педро, покачивая младенца, а на рассвете тот окончательно затих… Князь плакал так, как не плакал даже над телом Мириам, – беззвучно и безнадежно. И этот тоже не попадет в царствие небесное. И его мать…
Рядом с юношей присел монах. Он как будто прочитал его мысли:
– Не убивайся ты так. Там, на небесах, между адом и чистилищем, есть зеленая долина и замок, в который ведут семь ворот. В нем живут души некрещенных младенцев и тех, кто при жизни не встретил Бога, но жил, сам того не зная, по Его заповедям. Они не мучаются, не страдают, они даже почти счастливы. Почти – потому что они лишены возможности видеть Бога. Их не жжет адский пламень, не морозит одиночество. Журчит река, цветут цветы, порхают бабочки. Все у них есть, кроме одного – они не видят Бога, и это рождает в них вечную тоску… Но если они и не видят Бога, то никто не возьмется утверждать, что они не видят и Его Матерь. Мадонна приносит в Зеленую долину утешение и покой… Как будет по-испански «зеленая долина»? Вал верде? Вот и молись Мадонне Зеленой долины – Мадонне Валверде…
Речь монаха текла плавно, почти убаюкивающе. И действительно, слезы князя постепенно высохли, жгучая боль в душе отступила.
«Мадонна Валверде, – повторял он про себя. – Я сам, или мои сыновья, или сыновья моих сыновей, освободим от мавров Калаат-раву и построим у речки святилище черноглазой смуглой Мадонны Зеленой долины – для моей Мириам, для этой женщины, для ее крохотного сына… Святилище Мадонны Валверде…»
3
Крестоносцев сопровождала группа монахинь, которые занимались, в основном, ранеными и больными, а также готовили еду, штопали одежду и как могли утишали тоску воинов по дому.
Педро подружился с некоторыми из них, особенно с сестрой Терезой. Она была из южной Италии, их община сопровождала Боемонда Тарентского, сына Роберто Гуискардо. Обычно живая и веселая, в последнее время Тереза сильно изменилась. И однажды решила поговорить с Педро по душам.
– Знаешь, мне кажется, что я ошиблась в своем призвании. Не в смысле монашества вообще, а в служении крестоносцам. Я больше не могу видеть, как погибают старики и дети, виноватые только в том, что они не христиане. Перевязываю раны и лечу наших воинов, а наутро они вновь идут на штурм, и вновь гибнут невинные…
– Они гибнут не только из-за нас. – князь помолчал, а потом рассказал монахине о Мириам.
Тереза безуспешно искала слова утешения. Педро сам прервал молчание:
– Думаю, не только нас мучают эти мысли. Все видят, что и среди мусульман есть хорошие, достойные люди. – Он оглянулся и указал на Абдуллу, – например, он.
Крестоносцам часто встречались беженцы. С приближением отряда из городов спешили уйти женщины, дети и старики. Их пропускали, и они шли к родственникам или друзьям в надежде укрыться там от войны.
В одной из таких групп шел и Абдулла, седой старик, он подвернул ногу и вынужден был отстать от остальных. Монахини перевязали его, уложили в тень, он еще немного поболел, а потом прижился в лагере, да так и остался с крестоносцами, служа им переводчиком и объясняя местные обычаи.
– Куда мне идти, у меня никого нет, бояться мне нечего, а смерть везде найдет, когда срок придет, – говорил он.
Абдулла был математиком и астрономом, а к тому же широко образованным человеком. В свою профессию он был влюблен и умел рассказывать о ней так, что по вечерам у костра рыцари слушали его, открыв рот.
– Вот, например, сколько будет один плюс один? – спрашивал он.
– Два! – дружно отвечали ему.
– А вот и нет! Одна кошка плюс одна мышка будет одна кошка, а один кролик плюс одна крольчиха будет двадцать четыре крольчонка!
– Вообще-то верно, – озадачились слушатели.
– Или еще: один всадник плюс один пехотинец будет два человека и одна лошадь, – подначивал их старик.
– Погоди, тут что-то не так! Нас же учили: один плюс один – два, два плюс два – четыре. Вот смотри: одна монетка и еще одна – две монетки, одна руки и другая – две руки.
– А одна рука и одна нога? – хитро улыбнулся Абдурахман.
– Тоже две!
