Вадим Сазонов "Сборник рассказов о женщинах и о мужчинах"

Всегда, даже сам с собой, он называл это просто поездкой на Дальний Восток, такая детская попытка спрятать голову в песок, будто, если что-то страшное назовешь другими словами, то оно и иной, не такой страшный, смысл обретет.

Встал, мягко обнял жену за плечи:

– Пойдем, родная, немного погуляем. Там такой чудный вечер, легкий морозец и ни ветерка. Сидишь весь день в доме, – потянул ее вверх.

Она вздрогнула, будто проснулась, послушно встала, провела ладонями по седым волосам, собрала их на затылке, стянула резинкой, послушно пошла в прихожую.

– Подожди, – Анатолий сходил в комнату, принес кофту, надел на жену поверх домашнего халата, помог застегнуть сапоги, подал пальто.

Снег приятно поскрипывал под их неспешными шагами.

Лиза держала Анатолия под руку.

– Смотри-ка, – вдруг нарушила она тишину пустынного вечера их двора, – в нашей школе еще свет горит.

Он повернул голову, посмотрел куда указывала Лиза.

Действительно, на втором этаже в одном из классов ярко горел свет.

– Это же наш класс, – сказал Анатолий. – Кому-то не уходится с работы.

– Может продленка?

– Сегодня суббота.

– Ах, да. Тогда не знаю, что там может быть. Смотри, а теперь стены синим покрашены. В наше время были салатными.

– Зелеными.

– Нет, салатными.

– Хорошо, я в этих оттенках несилен.

– А не ты ли их красил? Помнишь, когда все сбежали, а ты остался.

– Да, было дело. Красил, чем дали, мне казалось – зеленым.

– Нет, такой светленький был, салатный.

Анатолий готов был нести любую чушь, лишь бы Лиза говорила, спорила, лишь бы не уходила в себя, как он этого ее состояния боялся!

А ведь она права, именно он в том году, какой это класс был, кажется восьмой, красил стены класса в самом начале летних каникул, или они еще даже не начались. Было решено проводить ремонт силами учеников. Кем решено? Сейчас и не вспомнить. Что он точно помнил, что этой покраской в очередной раз подтвердил свою кличку – Слабак.

3.

Впервые кличка родилась, когда в школе, после окончания младшей, начались уроки физкультуры.

Тогда Анатолий – длинный и тощий, как жердь, самый высокий в классе – беспомощно повисал на шведской стенке или перекладине, с грохотом падал при попытке прыгать через козла, смешно, как девчонка, выкидывал руки и ноги в стороны при беге. Одноклассники от души насмехались над его несуразностью. Ради издевки пытались заставить его поднять какую-нибудь гирю или гантель, покатываясь от смеха, глядя на его багровеющее от натуги лицо, по которому струился пот.

Он долго пытался как-то себя проявить в упражнениях, но все это заканчивалось очередной двойкой и поводом для новых насмешек.

Отчаявшись Анатолий ушел в книги, погрузился в их выдуманный мир, читая все подряд про пиратов, рыцарей, благородных разбойников, по ночам во снах примеряя на себя их образы, они и теперь порой приходят в снах, как образцы силы.

Насмехаясь над ним, его не сторонились, пользовались его несомненными успехами в учебе, списывали, заставляли подсказывать, а порой даже и объяснять. Он радовался такой своей востребованности, компенсируя ею свою физическую слабость, которая привела к привычке сутулиться, стесняться своего роста, бояться высунуться из толпы.

К старшим классам, когда у одноклассников начались увлечения курением, а позже и портвейном, широко доступным в советском детстве начала семидесятых, кличка нашла новое подтверждение – послушный и домашний ребенок – Толик никак не хотел переступать очерченные воспитанием границы, вызывая среди «бывалых» товарищей уже злые насмешки и издевательства.

Его «примерность» считалась слабостью, да и что еще от Слабака ждать.

Так было и при ремонте класса. При первой же возможности сотоварищи свалили в поисках более приятных занятий, а Слабак, как обычно, «приссал училок», струсил восстать и остался, в одиночку покрасил все стены.

Слабака назвали Слабаком, но уважали за одно великолепное качество – он никогда не сдавал, он все знал, но на «допросах» в учительской молчал, как рыба об лед, пусть, в силу своей «трусости», был не участником расследовавшихся событий, но свидетелем, так как следовал хвостом за заводилами, в последний момент отходя в сторону и только наблюдая.

Так и жил он в коллективе, но без друзей.

Нет, нет, все же был у него один настоящий друг с самого раннего детства, но, как и полагается Слабаку, этим другом была девчонка. Они сначала росли в одном дворе, были неразлучны, потом попали в один класс, где тоже держались вместе. Звали эту девочку Елизаветой.

Свадьбу сыграли, учась в институте, как и следовало ожидать, в одной группе.

А вместе с дипломами о высшем образовании их семья обрела и сына – Василия.

Карьера у Анатолия тоже не клеилась, потому что он Слабак, как все знакомые считали. Не мог он за себя постоять, не пытался выделиться, пробиться, очень скрупулёзно и ответственно выполняя все, что поручалось. На его успехах в инженерной и научной деятельности многие успели защитить диссертации, а он так и продолжал играть внешне второстепенные роли – ассистентов и помощников.

Даже при смене режима и строя в стране он не шелохнулся со своего места, и только вместе с институтом, который просочился сквозь жернова приватизации, оказался в роли сотрудника частного предприятия.

С Лизой они жили душа в душу, никогда она его не попрекала низким доходом, ценя в Анатолии верность и надежность. Нельзя было точно сказать, кто они в большей степени – муж и жена или просто верные друзья, семейный альбом которых начинался не со свадебного фото, а с черно-белой карточки, запечатлевшей двух карапузов, сидевших на дворовой скамейке со счастливыми лицами и эскимо за одиннадцать копеек в ручках.

Сын их Василий – рос совершенной противоположностью отца – физически сильный, энергичный, центр притяжения мальчишек двора и класса, сорванец. Учился средне, примерным поведением не отличался. По окончании школы совершенно неожиданно для родителей твердо заявил, что будет поступать в военное училище. Не слушая никаких возражений, вздохов и несогласий, сделал так, как сам решил.

С гордостью и скрытой завистью смотрел Анатолий на Василия, мысленно благодаря судьбу, что «слабость» не передается по наследству.

Окончив училище, молодой лейтенант Василий уехал служить на Дальний Восток.

В том же году отметили его отец и мать свои сорока пятилетие, а на работе Анатолия появилась новая молодая сотрудница – Алиса.

4.

Анатолий каждый раз, когда Алиса заходила в их комнату, украдкой смотрел не нее, боясь признаться себе, что все чаще думает о девушке даже, если ее нет рядом.

Незнакомое ему по прежней размеренной и распланированной с раннего детства личной жизни волнение все чаще не давало уснуть по вечерам, будило среди ночи, лишало аппетита, но никаких шагов, действий он, естественно, не предпринимал, только начинал еще больше сутулиться и ниже опускать голову, чувствуя на себе взгляд Алисы.

А потом случилось…

Их вдвоем отправили в командировку в Москву, номера были соседними, на ужин пошли в гостиничный ресторан вместе…

Он и теперь не мог вспомнить в деталях, что и как произошло, только фрагменты:

– Ты бы так от меня и прятался! – задорный молодой смех. – Я же видела, что тоже на меня так смотришь. Что ты такой робкий! Просто ребенок! – она обвила его шею обнаженными руками, поцеловала, толкаясь, перевернула на спину, оседлала.

Началась такая непривычная двойная жизнь, о которой Анатолий не то что не мечтал, даже не думал, даже представить себе до этого не мог.

С каким удивлением он прислушивался к своему голосу, когда тот дома совершенно искренне объяснял, после проведенного у Алисы вечера, что на работе пришлось задержаться сверхурочно, новая тема… в его речах даже зазвучало слово – перспективы.

Это слово очень любила Алиса, она не только любила само слово, но любила и то, что за ним стоит. Она начала упорно заниматься материализацией того смысла, которое в это слово вкладывала.

Занимая одну из руководящих должностей в отделе маркетинга, она под тем или иным соусом преподносила на совещаниях идеи, над которыми долгие годы в пользу более пробивных сотрудников весьма успешно работал Анатолий.

Через года полтора его имя стало весьма известным в компании, его наконец повысили, его заметили, заметили, что именно он разрабатывает то, чем фирма так успешно торгует.

Тогда же стал замечать Анатолий изменения в поведении Лизы – она все чаще молчала, непроизвольно сжималась, когда он к ней обращался, избегала его взгляда, пыталась не поддерживать разговор, пока не понимала, о чем он будет.

Изменилась и Алиса, если раньше радовалась их достаточно редким и недолгим встречам, то теперь перестала скрывать раздражение, когда Анатолий извиняющимся тоном говорил:

– Мне пора.

В один из таких вечеров она не выдержала:

– Сколько это может продолжаться! Когда ты поведешь себя, как мужчина? Когда ты объяснишь жене, что все ушло?

– Алисочка, – Анатолий еще больше ссутулился, – поговорю, обещаю.

– Твои обещания уже сколько слышу! Сколько можно!? Я в тебя всю душу вкладываю, а в ответ… Что в ответ? Ты бежишь к своей на задних лапках!

– Обещаю…

Вечером на кухне он сел напротив жены:

– Нам надо поговорить… – заглянул ей в глаза и увидел такой ужас и смятение, что поперхнулся, комок в горле не давал сказать больше ни слова. Он смотрел в родные глаза, не смея отвести взгляда, читая в них отчаянный страх, что сейчас прозвучит то, к чему, похоже, Лиза себя давно уже готовила.

Еще несколько секунд и Анатолий вскочил и почти выбежал в комнату, боясь не справиться с собой.

– Опять! – кричала Алиса. – Ты – тряпка! Слабак! Да как ты можешь мне теперь в глаза смотреть! Убирайся!

А через три дня она попала в жуткую аварию. Грузовик разорвал ее Мерседес на две части, скорость была бешенная, и в той части автомобиля, что отлетела на газон, остались ее ноги.

Тогда Анатолий впервые не ночевал дома, он три дня жил на кресле в больнице, пока врач не сказал довольно уверенно, что жизни Алисы уже ничто не угрожает, хотя он был не точен, не угрожало будущей жизни, но та, что была, уже закончилась навсегда.

Лиза встретила его молча, она теперь никогда не спрашивала, где он был, где пропадал, где задержался – на эти темы она наложила строжайшее табу.

Для всех началась совершенно новая жизнь.

Анатолий занимался перестройкой квартиры Алисы, обучался готовить еду, заниматься домашними делами, Алиса привыкала к наложенным на нее ограничениям, Лиза ждала мужа по вечерам дома, куда Анатолий неизменно приходил, оставляя свои переживания и усталость за порогом.

А еще через год, когда ждали Василия в очередной отпуск, вместо него прилетело известие, что «ваш сын геройски погиб» – он лег на гранату на учениях, чтобы спасти стоявших рядом солдат своей роты.

Впавшую в полную прострацию Лизу Анатолий оставил на попечение их соседке – медсестре, а сам улетел на Дальний Восток, чтобы через несколько дней вернуться с гробом, который не открывали даже над вырытой могилой.

Там он встретил ребят, которых спас его сын, там он видел их виновато потупленные лица, там он слушал командира части:

– Вы можете гордиться вашим сыном…

– Я и так им гордился, для этого ему не надо было погибать.

После этого Лиза начала частенько впадать в состояние полной отрешенности, которые очень пугали Анатолия, из которых никто, кроме него не умел ее выводить, хотя многие подруги часами просиживали рядом, пытаясь разговаривать, отвлекать, но только прикосновение рук мужа возвращали Лизу в окружающий мир, только с ним она могла разговаривать, только с ним ей казалось, что все, как прежде.

Так и делился день Слабака – работа, домашние дела у Алисы, время терапии для жены, а для себя короткая ночь, сон, где он становился сильным и волевым.

Два дома, две женщины и некому пожаловаться.

5.

– Ты не замерзла?

– Нет, – ответила Лиза, – давай еще немного пройдемся, – прижалась к его руке, – спасибо тебе!

Желание петь

Закончились три дня трудных переговоров, я проводил на самолет своих, видимо, будущих партнеров, зашел в аэропортовское кафе, чтобы выпить кофе перед тем, как отправиться назад в офис, с трудом нашел свободный столик, расположился, сделал первый глоток, вытащил из кармана смартфон и углубился в чтение свежей почты.

– Позволите? – прозвучал над моей головой голос.

Поднял глаза – у моего столика стоял высокий, стройный мужчина. На вид ему было лет пятьдесят с «гаком». Одной рукой он придерживал за выдвижную ручку небольшой чемоданчик на колесиках, во второй была чашка кофе. Он, вопросительно приподняв брови, указывал взглядом на свободный стул у моего столика.

– Да, конечно, – утвердительно кивнул я и вернулся к чтению письма от китайского поставщика.

Мужчина сел, не спеша размешал сахар в своей чашке, при этом я чувствовал, что он разглядывает меня.

– Вадик? Туз? – тихо спросил он.

Я вздрогнул, поднял голову, внимательно посмотрел на соседа по столику. Что-то отдаленно знакомое мелькнуло в его облике, но ничего конкретного память не подсказала.

– Мы знакомы?

– Не узнаешь? Я – Кунцевский. Аркадий, Аркан.

Конечно! Это был Аркашка – мой бывший одноклассник: