«Что ты делаешь, глупая ты баба. С кем разговариваешь? То с подъездным домовым, то тут устроила спектакль одного актера», – мысли скачут как блохи. Язык продолжает нести околесицу.
– Я наверно у вас поживу летом. Баба Мила мне дом оставила, и вот я тут. Мне бы Иннокентия найти. Мы дружили давно, вот. – Все, спеклась девка. Пора бежать, пока отвечать из-под печки не начали. Боком, боком выбралась из дома. Налегла на дверь, прикрыла. На перилах крыльца высыпала пакет орешков – очень их Кеша уважал. Может прилетит на старое место. Поймет, что Лиза его искала.
Разочарование, что ворона тут нет, было просто оглушающим. Рвалась, бежала, ехала как на свидание. Думала, что приедет, а он ее на березе, как в детстве ждет. А тут ни дерева, ни птицы. Пора вызывать такси и возвращаться. Здесь никто ее не ждал, к сожалению.
Домой Лиза ехала в подавленных чувствах. Вроде и приключение случилось, и сказка из детства настоящей оказалась, а главного чуда так и не произошло. Друг Иннокентий поманил вороньим крылом и пропал без следа.
У ее подъезда проходил какой-то стихийный митинг с полицией, жителями и товарищами из ЖЭКа. Лиза вышла из такси и попыталась проскользнуть мимо галдящего народа, как вдруг иерихонской трубой, перекрывая шум толпы, возвысился Ленкин голос.
– А я вам сказала, что она из дома не выходит совсем! Ломайте эту гребаную дверь! Нет у меня документов! Я ее ща сама сломаю! Там человек, может, погиб совсем! Нет у нее никаких родственников других! – Вещала, как с броневика, подруга, тыкая телефоном в опешившего от такого напора участкового.
– Мамочки дорогие, это она из-за меня тут революцию устроила. – Паническая мысль сбежать в квартиру потихоньку и оставить этот базар на улице промелькнула и пропала. – Пустите меня, пожалуйста. Это я потерялась, а вот тут нашлась. Лен! Да прекрати ты орать на весь город! – Лиза пробиралась сквозь толпу к громогласной богине гнева. Пора было спасать органы власти от этого «орудия массового поражения».
Ленка вошла в раж. Мужчина в погонах пятился от разъярённой фурии, прикрывался планшетом и вид имел бледный и растерянный. Елизавета закрыла собой сдающего позиции стража порядка и взяла подругу за руку.
– Лен, я тут. Все нормально. Просто за хлебом вышла. – Ничего умнее не придумалось.
Подруга стояла, открыв рот, а вокруг разливалась нездоровая тишина.
– Эта женщина – та самая потерпевшая, ради которой дверь надо было вскрывать? – ломающимся баском спросил полиционер. Был он молод, слегка лопоух и встрепан после перепалки с Еленой Громовержицей.
– Простите нас, пожалуйста. Это просто недоразумение. Я ее не предупредила, а она переволновалась, а я за хлебом и немножко задержалась. – Пятясь к двери раком, бормотала Лиза, пихая зависшую Ленку в подъезд. – Я в следующий раз обязательно буду всех предупреждать, и больше такого не повторится. Мы так больше не будем. – Пискнула Лиза и захлопнула дверь перед носом оторопевшего участкового.
– Лизавета! – Угрожающе зашипела Елена Ужасная. – Ты что творишь, бесово дитя ослицы и водопроводного крана! Мамке твоей, дышло куда вышло, будешь рассказывать про магазин! Ты где была? Я тебе чуть дверь не сломала! Телефон выкинь, если заряжать не научилась! – Голос у Ленки вновь набирал обороты и звенел уже на весь подъезд.
– Потом, потом. Все тебе расскажу и даже покажу. Только давай домой зайдем. Что ж ты такая громкая-то? – Уговаривая, толкала вперед и вверх подругу Лиза. Домой, домой. От крика и скандала, от разборок и разговоров соседей. Вверх по лестнице, и вот она родная дверь.
Кто-то совсем недавно пинал дермантиновую обшивку ботинками и явно пытался отодрать наличник от двери. Этот кто-то сейчас буравил глазами-прицелами мешая ей сосредоточиться и найти ключи в сумочке.
– Ты мне сейчас все, все расскажешь, – многообещающе протянула Ленка, – умертвие несостоявшееся ты мое. Я ж тебя похоронила уже за этой чертовой дверью.
Долго пили чай на кухне. Приходил участковый, еще раз посмотрел на Лизу, проверил документы. Елене Троянской сделали устный выговор за несдержанность и истерику у подъезда. Ушел. Потом дамы нашли бутылку красного полусладкого.
– Я только поняла, что тебе бабка дом в деревне оставила, а ты ворона ручного поехала искать и теперь опять туда собралась. Ты ж домоседка, каких уже серийно не выпускают. Я тебя в кафешку на свой день рождения уже несколько лет заманить не могу. А тут, как подменили. Где моя «бедная Лиза»? Где призрак кентервильский, прикованный цепями к ноутбуку своему проклятому?
– Точно. Сейчас чат рабочий проверю и вернусь. Я ноут-то с собой не брала. – Лиза подорвалась в комнату, а Ленка осталась в кухне, пытаясь прочесть выцветшие письма, что были найдены на антресолях.
– Слушай, я у тебя их заберу, отсканирую и попробую с резкостью поиграть, авось чего и прочитаем. – Укладывая пожелтевшую связку свидетельств прошлого себе в сумку, заявила новоявленный архивариус. – Вообще, завтра суббота. Вот мы тебя с Мишкой и отвезем в твое Муэртово.
– Маурино.
– Один фиг. Муэртово, Маурино. Мертвая деревня с наследством от мертвой бабки. El D?a de Muertos. Завтра с утра выдвигаемся. Оценим фронт работ и заодно на природе отдохнем. – Если Елена Неостановимая начинала строить Вселенную под себя, оставалось только расслабиться и получать удовольствие.
Ленка взяла запасной ключ от квартиры, чтоб в следующий раз не ломать дверь, и отбыла восвояси. Елизавета же засела разгребать завалы рабочей почты и чата, писать руководству, что будет на связи, но не в Москве. Побег от проклятого дивана и жизни в одиночной камере бетонной коробки начинал приобретать очертания. Перо вновь заняло место в ловце снов. Пора было ложится спать.
– Я больше не буду бояться. Я сама, кого хочешь, испугаю, – уговаривала себя Елизавета Петровна, выключая свет, – я тут самый страшный зверь, не сожру, так хоть в морду плюну.
Глава третья. Сон. Про Лукерью, кузнецову дочь, или мертвые никуда не уходили
Темнота. Опять беспомощное состояние. Лежать неподвижной жертвой, сломанной куклой без возможности подняться, пошевелить хотя бы пальцем. Но в этот раз, в отличие от всех прошлых снов, Лиза в неровном свете за головой видит тяжелый тулуп, что придавил ее к лавке. Стену из бревен рядом с собой. Белую глыбу печи, от которой явно тянет теплом. Слышит скрип открываемой двери. Шорох и снова эти шаги. Тяжелая поступь приближающегося знакомого кошмара.
– Ладно, хоть увижу, чего боюсь. – Подумалось вдруг.
Обмирать от ужаса, как в прошлые разы, расхотелось совершенно, зато появилось совершенно ясное понимание, что это все ее сон. В любой момент Елизавета проснется и свалит из этого мрачного места. Любопытство оказалось сильнее. Шаги приближались, и в освещенный круг наконец-то вошел огромный мужик в темном тулупе. Лохматый. Заросший черной бородой по глаза. Чисто Йети.
– Луша, неужели очнулась, душа ты моя ненаглядная! – Прогудел он. – Деточка, живая. Донечка моя.
– Тятя? – Срывающимся голосом прошептал Лизкин рот. Тело под тулупом Елизавету не слушалось и жило своей жизнью.
– Думали, заломало тебя до смерти, моя кровиночка. Ща бабку кликну. Пусть посмотрит тебя. Лежи, лежи. – Поправляя тулуп на болящей, между тем говорил лохматый «тятя». Борода черная топорщится, нос покраснел, брови хмурые, а глаза добрые.
Опять жалобно под этим человеком-горой заскрипели половицы, и бабахнула входная дверь. И как не было его. Лиза подняла взгляд. Над головой ровно светилось мягким лампадным светом вороново перо. Вот оно путеводное, разгорается уже не лучинкой, а свечкой. Хлопнула снаружи дверь, снова шаги, они помягче, чем от громовых сапог. Полегче и торопливее.
– Баба Мила! – выдохнула Лисонька, забыв, что ни говорить, ни управлять этим неподвижным телом она не могла никак.
– Ах, ты ж леший-то! – не старая еще женщина в домотканной одежде и платке, повязанном узлом на лбу, всплеснула руками, – Лисаветка! Егоза ты такая, негодница! Куда забралась! Ну-ка брысь отсюда! Ишь че удумала, бессовестная! – и единым выдохом дунула на перо. Все погасло.
Глава четвертая. Явь. Где трудовой десант в деревню приехал
За окном пели птицы, и береза приветливо махала зелеными ладошками на ветках. Апрель был на диво теплым. Утро сияло, умытое ночью небо наливалось лазурью. Лизе хотелось петь или хотя бы мычать что-то жизнерадостное.
– Не все еще потеряно. – Соглашалась она с синицей за окном.
– Смерти нет, мы все поправим. – Вторила ей текущая в чайник вода.
Вчера Лизавета основательно опустошила свою банковскую карту и назаказывала несколько сумок снеди для предстоящей поездки. По кухне разносился запах еды. Впервые за, черт знает, какое время. На тарелке лежали ароматные бутерброды на поджаренном хлебе с сыром, дольками помидора, который пускал слезу на срезах, и хрустящими листиками салата.
– Мишаня, Ленка – дорогие вы мои! Давайте кофе пить. Я сварила только что. – Улыбающаяся Лиза затащила опешивших друзей на кухню, как только те вошли в дверь.
–Не разувайтесь. Все равно скоро выходить. – Продолжала щебетать она.
– Лен, а Лизка наша точно дилера не меняла? В смысле, вы депрессанты в нее все-таки впихнули, но дозировку считали, как вес плюс возраст, а не по инструкции? – Громко зашептал Михаил своей жене, делая страшные глаза в сторону хозяйки дома.
– Нет. Это она сама с ума сошла. Шла, шла и дошла. Мне она такая больше нравится. – Елена Невозмутимая умилялась стремительным переменам в душевном состоянии своей подруги, Лизавета стала все больше походить на веселую, язвительную одногруппницу, с которой Ленка пикировалась часами на парах в институте.
Ребята подготовились к вылазке в глухую деревню основательно. Взяли с собой не только инструмент, но и спальники, фонари, а также прочий походный скарб. Сумки с продуктами уже ехали на самой Лизке. Машина была под завязку, но настроение у всех было, как на пикник.
Деду Василию для улучшения дипломатических отношений везли гостинцы из столицы. Мишка настоял, чтоб нормальных сигарет мужику купили, да и вообще, он сам с дедом переговоры вести будет.
– Знаю я, как ты дипломатические отношения налаживать станешь. Наклюкаетесь до зеленых чертиков. Там, может, дедуля уже градус не держит, а ты все туда же… – Ворчала не всерьез Елена Премудрая.
Маурино встретило их сумеречно. Апрель переменчив – сейчас солнце, а через полчаса дождь или снег зарядит. Дом стоял поникший, с забитыми окнами, еще более печальный, чем в прошлый раз.
Решили сумки не вытаскивать из машины, но инструмент откопали.
– Первым делом нам окна освободи, а затем иди искать деда Василия. Тащи ему свой проднабор, делай, что хочешь, но чтоб сюда пришел и помог нам печь разжечь! – командовала благоверным Лена.
– Я сам могу. – Мишка позиции пока сдавать был не готов и звание главного мужика в доме считал своим по праву.
– Миш, тут политический момент. Мы побыли и уедем, а Лизке здесь, может, жить придется. Совместный труд сближает. Иди, иди уже.
Мишаня ушел, а подруги-комсомолки пошли осваивать целину. Березу решили пока не трогать – там кран нужен, а не две хрупкие дамочки, а вот сломанные ветки, сухие листья и прочий мусор полетели в кучу для костра.
Окна открыли, устроили сквозняк. Вымели пылищу и не заметили, как опять выглянуло солнце.
Мужчины пришли как раз к тому моменту, когда две трубочистки совали в жерло белого монстра хворост и найденные газеты.
– Ты куда ж, окаянная, суешь! – Запричитал дед Василий. – Это для хлеба, а для дров пониже – вот тут! Тягу-то проверь, да заслонку открой, угорим как есть.
– Здрасьте! – в один голос выдохнули девчонки, – а мы тут вот прибираемся.
Печь к дедовым рукам оказалась отзывчива. И хворост приняла, и дрова сухие из сеней. Пока прогревалась, дамы накрыли стол и усадили Василь Акимыча во главу. Подобревший дедок тянул подаренный Мальборо и пускал дым в потолок.
– Надо завтра на кладбище сходить, – проговорила Лизавета давно засевшую мысль, – покажете, Василий Акимыч?
– Покажу, отчего ж нет. Завтра с утречка и пойдем. Козу-то когда будешь забирать?
– Какую козу? – мысли о кладбище никак не вязались с животным… Жертвоприношение что ли совершать? Сатанизм какой-то получается.
– Милку, бабкину козу, стало быть. Она стельная, у меня стоит уже с зимы, а ей рожать. Стар я за этим всем хозяйством ходить. Резать-то жалко – беременная.
– Стой, дед Василь. Куда мне коза? Приехала сегодня и уеду, а ее куда? В Москву? Я вообще с животными не дружу.
– Наследство приняла и козу, значит, принимать надоть. Нечего на мне как на тракторе ехать, – обиделся селянин. Завтра вот и приведу. Че хошь, то с ней и делай. Фря какая. – Насупился, одел свою телогрейку и вышел из дома.
Праздник не задался. Посидели молча, пережевывая эту новость. Лизка вытащила своего помощника, стала настраивать доступ в интернет. Может, кто-нибудь срочно возьмет животину на сносях. А ребята ушли жечь костер из веток на улицу. Ничего не решив, легли в спальниках прям на полу. На Маланьину кровать за печкой так никто и не покусился.
Глава пятая. Сон. Про то, как Луше сверхспособности не открылись
Засыпалось на голых досках тяжело. Укладываясь на туристическом коврике, Лизка никак не могла придумать выход из этого зоологического тупика. «Может в зоопарк ее отвезти?» – мелькнула гениальная мысль, перед полным погружением.
Горница в доме из сна. Преобразовалась до неузнаваемости. Печь стояла не на том месте, и лавка, где лежала Луша-Лисаветка была пошире. В окне занимался рассвет, а рядом сидела баба Мила, скрестив руки на груди.
– Явилась, не запылилась. Почто девку мучаешь? Ей и без тебя худо, дальше некуда. Лисаветка, ну чего тебе дома не сиделось, оглашенная? Чего теперь с вами слипшимися делать то? – голос бабкин был уже не строгий, а просто грустный. – Просыпайся давай, сонная паломница. Рассказывай, чего от тебя мне даже после смерти покоя нет. Нет, чтоб к бабке при жизни приехала, а она с погоста достанет. С детства такая была, коза упертая.
– Коза! Баб мил, мне дед Василий твою Милку грозится отдать. А я не готова, я вообще на пару дней приехала, я с животными вообще не знаю, чего делать. – Все заготовленные вопросы улетучились при волшебном слове – КОЗА!
– А чего делать. Бери и живи. Милка – коза хорошая. Прикипела я к ней. Вот кого жалко было бросать, так кормилицу мою. Оставь ты ее – справишься как ни будь. А я тебе подсоблю, так уж и быть. Ты здесь надолго осталась. – баба Мила развернулась и пошла к столу. Потекла вода в таз.
– Давай вот умываться, да посмотрим, чего там приключилось с ребятенком. Силантий кузнец один с Лушею остался в живых. – щупала она Лушино тело. Гладила, пальцами разминала – Мамке ее давно нездоровилось, вот и подсказали добрые люди, поехали на богомолье втроем. Мало того, что Евдокию в дороге застудили, да похоронили на чужой стороне, так еще и Лушеньку не сберег дурила. Лошадь оступилась, телега на мосту и перевернулась. Все, кто был, да вместе с телегой этой проклятой в воду попали. Силантий то рядом шел, а Лукерья прям в середке сидела. Думали мертвой совсем вытащил. Телегу, проклятую, в один горб поднял. Выл на Лушкой сутки, пока на руках до дома нес. Не знаю, чего с нею делать. Ни тебе переломов, ни растяжений. Глазами хлопает, лепечет потихоньку, вроде узнавать начала. А руки да ноги напрочь отсохли. Я ее к себе перенесла, думать надо Лизавета, чем помочь можем. Ты в городе в большой медицинской конторе говорили, не последний человек. Я травками да припарками чем смогу помогу, но духтора тут смех один. Наш фельдшер деревенский один бы их всех поганой метлой по двору гонял, али еще чего похуже.
– Да я больше по бьюти сфере, или похудение вот. – промямлила Лизавета. И вдруг подумалось, что у Луши может она одна последняя надежда осталась. Если там позвоночник повредили при ударе или смещение какое – тут ее точно лечить не будут. – Давай подумаем, может чем и сможем помочь. Хоть массаж или иглоукалывания научимся делать. Таблетки в сон не протащишь – это точно.
В голове крутились шестеренки, бегали тараканы каждый со своей идеей. Может она тут магией владеет или какие суперспособности открылись!
– Баб мил, а магия тут есть? Ты ведьма да? Мы вообще в каком мире очутились?
– Шмагия! Тьфу ты лихо одноглазое. Про ведьму молчи, слово даже такого не произноси. Мир как мир, как у нас, да не так. Иннокентию своему любезному спасибо говори. Ворон птица вещая да не простая. Вороны ведь как. Живут в одном месте срок положенный, а потом, кто поумнее, в другой мир перелетит и снова здорова. Наш умник мне еще когда показал. Так и таскаюсь за ним, то туда, то сюда. И рада бы уже насовсем уйти, да не пускает меня сила. Теперь вот ты прицепилась, да как-то криво. Ни богу свечка, ни черту кочерга. Все Лизок, теперь ты Лушка тут днем будешь. Так и откликайся. Давай я ребятёнка умою и будем завтракать.
Худенькое тело Лушеньки, казалось, совсем не весило. Знахарка пристроила девочку в полулежащее положение, подложила подушки и умыла, протерла мокрым рушником. Рубашку сменила да прочее. На взгляд Лизаветы, Луше было лет 7-8. Пальчики тоненькие, ножки как спички. Лизавета изо всех сил пыталась пробудить тело малышки. – Если заговорить получилось, то может и начнем шевелиться, – шептала она. – Как-то же это работает! – чувство, как будто камень в гору толкаешь. Не было ни отклика, ни понимания, вообще, куда и чего толкать.
– Бабушка давно заметила выпученные глаза и пыхтение, но не мешала. Молча покормила жидкой кашею и предупредила, что сейчас придет Силантий. – Будь ласкова к отцу, да орать не смей. Первые дни вообще заходить боялся к себе домой. Ты его как видела – сразу в крик, захлебывалась, отдышатся не могла. Откуда только в таком щуплом теле столько голоса набралось. Чисто ослица Валаамская. Страсть какая. На улице народ собирала. Думали порчу на девку навели или вообще бес вселился.
– Кошмары мне снились. Такой ужас был, что рада была бы закричать, да не могла. – Лизу передернуло внутри от нахлынувших воспоминаний.
– Вот считай дорогу себе и наорала. Тьфу, такие уменья, да в нужное бы дело. Вся семья пустоцветная. – Чувствовалось, что обида осталась на внучку и на всех остальных. История семейная была, похоже, темная и ковырять сейчас эту болячку Лиза не решалась.
Кузнец пришел в бабкин дом в чистой рубахе, но все такой же заросший и огромный. В светлой комнате он уже не производил впечатление людоеда из страшных сказок про черного-черного человека. Лиза расслабилась, если в первое свое появления смогла отстраниться – то, глядишь, и снова Луша сможет с тятей своим поговорить, без актёрства Лизаветиного. Вообще ощущать себя – взрослую тетку в детском теле, еще и таком беспомощном было просто мерзко. Как окупант какой-то. Утешало, что Маланья поделилась своими ночными попытками разбудить Лушеньку. Ребенок отвечал внятно, хотя и сонно. Будем считать, что тетя Лиза просто в гости зашла, чтоб помощь маленькой. Вот поможет и уйдет, а пока сидим тихонько в уголке, и ищем светлые идеи. Чем можно помочь без рентгена, антибиотиков и хирургов лежачему человечку. Чем вообще копирайтер может больному ребенку помочь?
Маланья суетилась по дому, частенько поглядывала на отца и дочку. Задумчиво, но с огоньком.
– Совет, да любовь. – хотелось прям сказать на эти взгляды огненные. Кузнец – мужик видный и тут Маланья еще весьма себе в соку. Надо будет подтолкнуть их немножко к друг другу что ли. Забота о болящем часто людей сближает говорят.
Лизавета даже придремала немножко, пока Луша слабым голоском с папаней говорила, тот в ответ гудел ей ласково, что все пройдет и заживет как на березоньке, что лент ей купит и сарафан новый, и петушка на палочке, только бы дочка поправилась.
– Завтра приходи, сегодня уже не рвись сюда. Мы сейчас отвара попьем и спать будем. Спать сейчас много надо. Сон – лучшее лекарство. – Мила выпроводила кузнеца, а сама вернулась к Лизавете. – Лизка, ты тут еще? Чего затихла-то?
– Тут я баб Мил. Надо домой, думать буду, как Лушеньке помочь. Ничего пока в голову не приходит. Совсем.
– Так иди, кто тебя держит. Вот глазки закрывай и шуруй обратно. А козу мою не обижай. Коли хочешь, чтоб к тебе по-человечески обращались, то и Милку мою не отдавай. Завтрева расскажу, чего там тебе делать с ней. Так, давай глотай отвар, он укрепляющий – худого не будет. И глазки закрывай. Шшш, шшш, шшш… Под мерное покачивание и прикосновения теплых рук Лиза проваливалась в ранее утро.
Глава шестая. Явь. Где появляется главная героиня
