Малец уже осознал, что сболтнул лишнее:
– Что вы, господин… – замялся, побледнел, – может, и напутал, откуда мне знать-то? Мал еще! Лошади, они все на одно лицо… тьфу, морду…
– Не надо, – коротко бросил Енька офицеру. – Не сейчас.
Прошелестел мимо лейтенанта и поднялся по ступенькам в таверну.
– Ваше сиятельство, – догнал Айшик, – по словам Хватца, кони гибли от мыта и сапа, заразившись от коз…
– Не сейчас, Эйд, – приостановился Енька, впервые назвав вояку просто по имени. – Что нам даст пара-другая лошадей? Выкрутятся. Тут другой подход нужен. И завтра – дела поважнее.
– Как скажете, миледи, – поклонился офицер.
Енька закрыл дверь и опустился на постель. Ты не понимаешь, дружище. Дело не в паре лошадей. Вообще не в лошадях…
Подгорный Густогай приблизился к вечеру следующего дня. Отроги Идир-Яш надвинулись, нависая громадой над головой, порывами налетал Бора, северный ветер. Проплыла мимо пара брошенных деревень, с провалившимися от времени крышами и заросшими густым бурьяном дворами. Уже лет десять, как оставили…
У последней деревушки дорогу перекрыл армейский патруль Вааля – четверка солдат в кирасах, десятник поднял руку.
– Кто командует заслоном? – еще издали небрежно бросил Айшик.
– Майор Аатту, господин, – армейцы уступили дорогу, провожая удивленными взглядами княжескую стражу хозяев.
– На месте?
– В штакоре, в центре.
Деревенька приведена в порядок. По договору заслон обеспечивали три сотни солдат – обхоженные дома под казармы, дымящаяся кухня, выстиранное белье на ветру, ряды столов под уличную трапезную, в конюшнях храпят лошади. Чисто, прибрано, подметено – образцовый армейский порядок. Енька с любопытством рассматривал бойцов – стандартные боевые кирасы, бородатые лица, негромкий говор, привычные алебарды в руках.
Вааль содержал пятитысячную армию. В военное время, по идее, должна увеличиться до десяти. Впрочем, такие же обязательства были у каждого княжества.
У Аллая не было армии. Только городская и поместная стража, поддерживающая правопорядок. И княжеская дружина. Тысяча воинов, ходившая к Ясиндолу, была распущена по домам. Нет денег на содержание. Почему?
Навстречу уже торопился командир – успели доложить.
– Добрый вечер, майор, – Эйд небрежно щелкнул о бацинет и представил, обернувшись к Еньке. – Ее сиятельство, княгиня Эния Шрай.
– Миледи! – офицер склонился в поклоне.
Офицеры княжеской дружины по умолчанию считались выше армейских чинов – господский Дом есть господский Дом.
Енька тронул коня:
– Я хочу посмотреть на лес.
Ветер теребил волосы за спиной, беспокойно трепал подол юбки и меховой воротник теплой тальмы. Кажется, он начал привыкать к взглядам. К повышенному вниманию и даже подобострастию. Недолго ныла хандра по холопству?
Лес начинался в паре миль за околицей. Густая стена смешанного тайбола разбегалась в стороны и в глубь, вздымаясь по пологим склонам предгорий. Как старые латы, изъеденные ржавчиной, – тут и там виднелись группы высохших деревьев, распластавших сухие колючие ветки… Дром.
– Лес болен, – вздохнул Айшик. – Мертвечина поражает живое, и животные теряют разум…
– Насколько это опасно? – с тревогой спросил Енька.
Лейтенант обернулся к майору – тот с готовностью доложил:
– Раньше было массово, но в последние годы устоялось… – слегка усмехнулся, – видимо, поняли, что нельзя, – чуть помолчал и добавил. – Но и сейчас, почти каждые сутки, какой-нибудь одинокий бур или таежный тигр пытается покинуть чащу и пробиться в живые земли, – кивнул за спину на околицу. – Нам приходится их сжигать.
Через поле вдоль леса тянулась цепь дозорных, на одинаковом расстоянии друг от друга. Ваальцы не зря ели свой хлеб.
– Насколько он большой? – задумчиво спросил Енька, глядя на лес.
– Более тысячи акров, – ответил майор, – если с дальней восточной марью.
Енька помолчал, еще раз окинул взглядом бесконечный ковер зелено-ржавого массива и развернул коня:
– Ладно, достаточно.
Что-то совсем нехорошо…
Десять с небольшим лет назад в шахтах вдруг появились уммы. Очевидцы рассказывали: истошные вопли носились по бесконечным штольням, и кровью заливались стены…
Люди бросили шахты. Ушли. И вместе с ними, спасаясь от нежити, спустились горные звери. Густогайский лес оказался переполнен – теперь хищник выслеживал хищника – и все чаще нападал на людей.
Когда-нибудь перегрызли бы всех более слабых, и зеленый баланс восстановился – но уммам оказалось мало шахт. И однажды ночью они спустились в лес…
Лес обезумел. И бешеные звери ринулись на деревни…
А ведь здесь добывали антрацит. Лучший уголь во всем Семимирье – его продавали даже в Диору…
– Думаете, сможем вернуть шахты? – спросил по дороге назад Айшик.
– Хотя бы очистить лес… – вздохнул Енька.
Говорят, в Рашире умеют лечить лес. Может, и бред. Разве кто-то поверит ведьмам?
Деревья за обочиной укоризненно шелестят листвой, посматривают вечерними тенями…
Переночевали в Северьке, небольшой станице, с лавкой и комнатой для гостей, и с утра снова выдвинулись в путь. Болела голова, мутило желудок, но ничего не сказал лейтенанту – пройдет. На следующей остановке на ночлег, на большом постоялом дворе солидной слободы, наткнулись на местную стражу. Воины вытаращились на дружину и быстро ретировались, но спустя десять минут в таверну заявился запыхавшийся местный сквайр…
Енька как раз ковырялся в тарелке за одним из столов – стража расположилась за другими, аккуратно постукивая ложками, дабы не мешать высоким господским думам. Дверь открылась, и один из бойцов скромно уведомил, что сквайр Полесицы просит приема… Пропустить?
Черт. Только этого не хватало. Совершенно нет настроения общаться с местной аристократией, да и чувствовал себя неважно. Но не прогонять же благородного дорна?
Местный барин оказался невысоким и грузным, бойко подкатил к столу и, не тратя слов понапрасну, пригласил к себе в поместье. Дабы высокая княгиня могла нормально поужинать и по-человечески почить.
Мать твою! Енька понятия не имел, как реагировать. Согласиться? Ужасно не хочется. Отказать? Как увяжется с правилами вежливости? Может, у князей вообще принято останавливаться не в дорожных тавернах, а в благородных домах? И откровенное предпочтение постоялого двора попросту унизит местного сквайра?
Вздохнул и кивнул. С первых дней ссориться, показательно демонстрируя заносчивость, было глупо. Айшик напрягся, охрана отодвинула тарелки…
– Настоятельно прошу не усердствовать, – порекомендовал офицер на выходе дорну. – Госпоже надо выспаться, сегодня был трудный день.
– Эйд… – обиженно засопел в ответ пан.
Поместье Лиоль было аристократичным. П-образный двухэтажный особняк с колоннами на входе, тополиная подъездная аллея. Владычицу Аллая встречало на ступенях все население: худенькая приятная доресса, важный десятилетний наследник, вовсю пытающийся казаться взрослым, и девчушка лет пятнадцати. Ниже у ступеней выстроились караулом человек семь слуг. Княжеская стража дружно простучала копытами по аллее и притормозила у ступеней – Енька шустро спрыгнул, чтобы вежливый дорн не успел подать руку (понятия не имел, как приземляться с чужой помощью), и прошелестел платьем ко входу, пытаясь быть спокойным.
Это было трудно. Неестественно. Чувствовал себя… королевой, с головы до ног облобызанной тысячью подданных. Выше некуда. Но если бы, к примеру, на ступеньках оказался Бугхтуз, сквайр Городеи, – вряд ли смог бы что-нибудь из себя выдавить: сильны в нас втравленные с детства шаблоны…
– Моя супруга Рия де Лиоль, хозяйка Лиоля, – представлял семейство польщенный хозяин, – сын Рикки и дочь Шаюль… – вся шеренга хостес, вместе со слугами, низко склонилась.
Леди должна быть элегантной и надменной. К черту «должна»! – Енька понятия не имел, как выглядит со стороны. Наверное, просто уставшим. Пожилой слуга распахнул двери, взволнованная хозяйка радушно пригласила в дом.
Длинный стол ломился от еды. Слуги таскали все новые и новые блюда – когда только успели? Снова длинная пауза – все чинно ждут, будь неладно это внимание… Аккуратно отрезал тонкий ломтик от аппетитного лечона, переместил на тарелку и откусил кусочек – все наконец зашевелились…
Через пару минут расслабился – семья деревенского сквайра еще меньше него разбиралась в этикете, и сами со страхом боялись запутаться в дюжине вилок и ножей. Слава богам, в доме первого ловеласа королевства успел нахвататься многого…
Снова замутило в желудке, прекратил жевать, чтобы успокоилось. Но тошнота неожиданно поднялась вверх, и…
В глазах потемнело, стол закружился перед глазами, слабеющая ладонь схватилась за скатерть – со звоном посыпались на пол тарелки и чашки…
Последнее, что запомнилось, – белые перепуганные лица…
Сознание плавало в черной мути, изредка проявлялись старые, давно забытые картинки… Как-то в детстве разбил тарелки, и старший Браазз запер его на сутки в чулане, где водились только крысы и громадные черные пауки. Он сидел у двери, дрожал и смотрел на узенькую полоску света под дверью. «Жени-ик, ты как?» – изредка подбегала Весянка, закрывая эту маленькую черточку света, и пыталась просунуть кусочек хлеба или разрезанный ломтик кислого яблока. А он все сидел, слегка покачиваясь, и молчал. «Женька?» – вздыхала Весянка, и через какое-то время доносились ее грустные удаляющиеся шаги…
«Если кто-то попытается покинуть дом, убить на месте! – прорывался разъяренный рев Эйда. – Перекрыть выходы, пропускать только лекарей!» Потом снова наваливалась темнота…
Через какое-то время муть немного рассеялась и проявила пару незнакомых лиц, в белых лекарских колпаках, – кто-то старательно поит из чашки, осторожно поддерживая за затылок. И снова тьма…
«Вы умрете. Все. Понимаете это?» «Эйд… – плачущий навзрыд голос, через год или два. – Есть еще одно средство, самое последнее…» Неразличимый шепот. «Что-о?! – бешеный рык. – Тут все выжили из ума?!» Тьма. Еще год…
И вдруг – легко. Хорошо. Расслабленно…
Сознание проясняется, фокусируется… – черные пристальные глаза под низко надвинутой на лоб полоской платка – и тонет в сладкой неге…
Енька пришел в себя и открыл глаза.
– Ваше сиятельство! – наклонился сверху Айшик. – Как себя чувствуете?
Енька осмотрелся – просторная спальня, широкая постель, два больших окна, свет, день. На диване доресса, с опухшими от слез глазами, ее успокаивающе обнимает дорн. Два стража у дверей. Все испуганно смотрят.
– Что со мной было?
– Не знаем, – сжал зубы лейтенант. – Но разберусь, даю слово.
– Стоп, Эйд! – приподнял ладонь Енька. – Хозяева не виноваты! Я еще вчера почувствовал…ла себя плохо, – кивнул в сторону дивана. – Зачем ты так с ними?
– Ваше сиятельство! – немедленно заплакала маленькая женщина, муж ласково прижал ее за плечи. – Я сама готовила, с кухаркой! Никто не мог…
– Кто мне помог? – остановил поток слез Енька.
Все сразу странно замолчали и испуганно переглянулись. Айшик нахмурился.
– Где она? – продолжал Енька.
– Ваше сиятельство! – умоляюще подскочила хозяйка – Эйд хмуро оглянулся, и она снова боязливо опустилась на диван. – Она никому никогда не причинила зла! Только помогает, лечит! Поверьте! Я готова…
– Здесь, – нехотя перебил ее офицер. – Я задержал. Привести?
Енька кивнул.
Через минуту дверь открылась, и зашла она. Та самая, черноглазая. В низко надвинутом на лоб платке. Не старая, в темном, наглухо задрапированном крестьянском зипуне, с острыми темными глазами…
У них у всех такой дерзкий, вызывающий взгляд?
Первый раз в жизни видел ведьму.
– Как вас зовут?
– Мелисса, высокая госпожа, – по-простому поклонилась она.
– Что со мной было?
Черноокая пожала плечами:
– Недуг…
– Вы бы не смогли помочь, – не уступал Енька. – Если бы не знали причину.
Ведьма не ответила, осмотрительно оглянувшись на остальных…
– Оставьте нас наедине, – догадался бывший мальчишка.
Все, один за другим, покинули комнату, лейтенант испытующе посмотрел на темноглазую и закрыл за собой дверь.
– Вчера был только первый зов, высокая госпожа, – приглушенно начала вештица, когда стихли шаги с той стороны. – Приступы будут повторяться чаще, и каждый раз сильнее. И тогда… – она вздохнула, пронзительно глянув прямо ему в глаза. – Даже я не смогу помочь.
– Что со мной? – похолодел Енька.
– Робкий весенний цветок не может удерживать в лепестках шипастый орех кардула, – вдруг ответила с грустью, – как нежное тело девушки – душу воина…
