– Так вот, представь себе, Петрович, мне, старому кэпу, командир полка, как пацану какому—то, поручает быть на общественных началах военным дознавателем. И это в наше-то капиталистическое время! И тут как раз конфликт в соседней эскадрильи: лейтенант по пьянке из-за личной неприязни своему командиру корабля в сапоги надрынькал. Неприятно, но дело-то обычное. Иду, блин, дознаваться! Непоняток – никаких. Надо только политес соблюсти. Пишу рапорт на имя командира полка по всем законам военной дипломатии: дескать, так и так, экипаж вертолета такого-то выполнял боевое задание, но по метеоусловиям совершил вынужденную посадку на аэродроме города Мухосранска, где и остался на ночевку. После ужина в летной столовой экипажем в гостинице гарнизона была выпита полученная от командира местной эскадрильи бутылка технического спирта. Ночью помощник командира корабля лейтенант Недокрылов С.Г. в темноте перепутал дверь в туалет с дверью во встроенный одежный шкаф, зашел в последний и помочился в летные сапоги майора Климентьева И.К. Майор Климентьев И.К. заметил произошедшее только утром, надев сапоги на ноги. В результате сложившейся психологической несовместимости прошу изменить состав штатного экипажа вертолета такого-то. Подпись. Дата.
– Нормально написано, – пожал плечами майор Корнеев. – Ну, не Лев Толстой, конечно, но все понятно и доступно.
– Вот именно! – горячился капитан. – А командир полка мне, знаешь, какую резолюцию на рапорте наложил?! Написал, гад: «Василий Иванович! Не надо е…ть мне мозги! Буду я еще из-за всякой х…ни изменять установочный приказ по части! Пусть Климентьев объявит Недокрылову выговор за несоблюдение субординации, наделает ему в сапоги и успокоится!».
– Да, конфликтная ситуация, – согласился Корнеев. – Ну, спасибо, что подкинул! Теперь, как говорится, прощай Финский залив, прощай остров Гогланд. Начинается новая жизнь…
– Ты, это… – капитан замялся. – Я слышал, тебя жена бросила, да еще и на бабки развела… Плюнь! Ты мужик еще не старый. На твой век креолок хватит!
– А почему креолок-то? – безразлично поинтересовался майор.
– Не хочешь креолок, пусть будут топ-модели. Главное, чтобы в сапоги нам не гадили, да и в души, конечно. Знаешь, я где-то читал, что девушки какой-то индийской касты имеют право выходить замуж только в праздничный день, который бывает раз в двенадцать лет. Так они что, хитрюги, придумали! Еще в детстве вступают, значит, в фиктивный брак с букетом цветов! Романтики хреновы! А когда он увядает, официально считаются вдовами и на них тот закон не распространяется. Так что не горюй, из любого положения есть выход.
– У нас не Индия… – вздохнул Михаил.
– А ты думаешь, у нас бардака в законах меньше?! – сплюнул капитан. – Ну, бывай здоров!
Майор Корнеев неспешно пошел в сторону железнодорожной платформы, прикидывая, как из Горелова быстрее добраться до Шушар. По дороге он купил банку светлого пива, зашел в кусты, перелил его в заранее приготовленный пластиковый стакан и сверху плюхнул изрядную долю майонеза. Такой странноватый коктейль он употреблял еще с курсантских лет, что послужило одним из поводов дать ему прозвище Мишка Майонез. Корнеев не сделал военной карьеры. Двадцать пять лет оттрубил он в должности командира взвода на острове Гогланд в шести километрах от финляндской морской границы. Там же встретил свою будущую жену Лену – дочку смотрителя местного маяка. Жили, вроде бы, неплохо. Дочку воспитывали. А в прошлом году у сослуживца по училищу Генки Смирнова, начались неприятности: не то убить его хотели, не то грабить. На выручку пришли старые друзья, бывшие курсанты Олег Лосев, ставший батюшкой, Женька Фролов, бывший, полковник ГРУ, а позже киллер, и он, Михаил, офицер, пошедший после военной службы в ГАИ. Майонезу подфартило: Смирнов, он же Цубербиллер, за проделанную работу наградил его премией – выдал, как и Олегу, целый миллион самых настоящих американских долларов. В Мишке Майонезе неожиданно проснулся предприниматель. Решил он открыть первую в России частную тюрьму. Тюрьму для богатых. Идея нехитрая: в живописном месте, на Гогланде, где несложно соблюсти меры по надежной охране бандюганов, построить комфортабельный застеночек на пять звезд со всякими там бассейнами, саунами, джакузями и прочими наворотами. Интернет, спутниковое телевидение, боулинг и прочие нужные игрушки современности стали бы непременными атрибутами томления преступивших закон. Правда, исключительно за их собственный счет. По прогнозам специалистов, вложенный в дело миллион окупился бы через пару лет. Была составлена смета предстоявших расходов – в миллион Майонез вполне укладывался. Он развернул небывалую деятельность. Пообщался с кем надо в МВД и – о российское чудо! – даже без взяток, а просто «за бутылку» решил все «оргвопросы». Как говорится, ничто не предвещало беды. Однако о том, что с Гогланда ушли военные и остров стал вполне досягаем для бизнеса, вскоре узнали и многие деловые люди. Началась драчка за лакомый кусочек, в которой Майонезу не светило ничего. Взяток он давать не умел, вылизывать начальству отдельные части организма был неспособен тоже. Пока он размышлял над тем, что что-то надо предпринять, деловые люди затеяли на острое строительство развлекательного комплекса. С размахом затеяли, со вкусом. Выращивание графов де Монтекристо пришлось отложить на неопределенный срок. Но вскоре стало ясно, что даже неопределенного срока реализации этой завирушной идеи быть не может. Дело в том, что Майонез, как человек служивый, по закону не имел права заниматься никаким бизнесом, даже тюремным. Свой злосчастный миллион долларов Майонез положил в банк на счет жены, являвшейся формально подрядчиком строительства пятизвёздочной тюрьмы. И тут-то случилось неожиданное. Ленка, его тихая и надежная Ленка, вдруг словно свихнулась. Она, заявила, что Михаил сгубил всю ее жизнь, что даже миллион американских бумажек – это жалкая подачка, не компенсирующая и малой доли того, что она вложила в своего мужа. Ленка требовала развода! Она его добилась, доказав в суде, что муж фактически уже много лет с семьей не живет. Мишка на суде держался по-офицерски достойно, то есть по-житейски глупо, что в принципе – одно и тоже. Ленка отспорила права на миллион, на дочь и на то, чтобы строить свою дальнейшую жизнь по своему разумению. Разумение, кстати, было незамысловатым: пока Майонез тянул на материке нехитрую лямку гаишника, Ленка, умело сочетая духовные, физические и финансовые интересы совей персоны, сблизилась с одним из совладельцев будущего развлекательного комплекса на Гогланде. В результате она стала компаньоном нового строительства и по совместительству женой упомянутого совладельца проекта.
Все имущество майора Корнеева, включая грамоты о его былых спортивных достижениях, уместилось в чемоданчике средних размеров, с которым, кстати сказать, он когда-то и прибыл на остров еще лейтенантом для прохождения своей героической офицерской службы. Спасибо капитану-вертолетчику, лет двадцать знавшему Майонеза, и прилетавшему раз в месяц на остров по казенной надобности. Надобность эта исчерпала себя: это был самый последний военный рейс на остров – вертолет забрал на борт семьи двух отставных прапорщиков и бывшего комвзвода Корнеева, поставив тем самым едва заметную точку в военной истории острова.
Итак, свободный от всех на свете уз Мишка Майонез переезжал на постоянное место жительства в Питер, где в принципе уже не одни год зарабатывал на проживание волшебной полосатой палочкой, а одно время и участием в боях без правил с подпольным тотализатором. Его милицейская форма лежала в чемодане, а цивильная одежда придавала ему вид командированного зоотехника из глубинки, приехавшего в Северную столицу решать свои нелепые местечковые вопросы.
Майор Корнеев старел как-то некрасиво: волосы с макушки и с того места, где раньше был чуб, словно совершая великое переселение народов, переместились в уши и в ноздри; регулярное употребление пива с майонезом лоббировало интересы жировых отложений в области нижней части груди, проще говоря, на пузе. Внешне он стал неповоротлив и медлителен. Никто и подумать не мог, что этот увалень сохранил юношескую взрывную реакцию и редкую силовую выносливость.
Майонез вошёл в вагон электрички и сел у окна неподалёку от тамбура, поскольку минут через десять уже предстояло выходить в Красном Селе. Народа было немного, оно и понятно – середина буднего дня. Через пару минут двери тамбура распахнулись и на пороге возникла взлохмаченная физиономия очередного представителя транспортной торговли:
– Уважаемые дамы и господа! – прокурено-пропитым голосом начал он свое сольное выступление. – Простите за очередное беспокойство! Позвольте вам представить вещь, необходимую в каждом доме! это уникальное электрощетка, которая позволит чистить зубы в самых недоступных местах!
Пассажиры отнеслись к коммерческому предложению безразлично. Одни тупо смотрели в окно, другие дремали, наиболее продвинутые и интеллигентные читали всякую ерунду. Был, правда, и чудак в очках с толстенькой книгой Томаса Манна в руках.
Проявляя навыки опытного психолога, торговец выбрал среди пассажиров Майонеза:
– Слышь, мужик, купи щетку, а?
– Не, – отрицательно помотал головой Мишка, – у меня нету зубов в недоступных местах.
– А ты все равно купи, тебе в твоей деревне пригодится, будешь ею дерьмо под коровьими хвостами вычищать, – вдруг начал хамить торговец.
– Дружище, ступай себе, делай свой бизнес и не мешай пассажирам. И без тебя тошнотна душе.
– На душе у тебя тошно? – дурашливо округлил глаза приставучий купец. – Может, тебя баба бросила?!
Довольный своей шуткой, продавец зубных щеток залился радостным смехом.
Мишка Майонез в сердцах выхватил у барыги сумку и выбросил ее в окно.
– Ах ты, харя деревенская! С ним шутят, а он тут еще… – продавец кинулся на Корнеева с кулаками.
Майонез, не вставая, слегка увернулся от удара, и вдруг резко и мощно нанес обидчику апперкот невероятной силы. Торгаш вылетел в тамбур, ударился всем телом о стенку и начал медленно по ней сползать. Тонкая струйка крови потекла из правого уголка его изумленно открытого рта.
– Нокаут лайт. Легкий привкус соблазна, – прокомментировал случившееся бывший участник состязаний по боям без правил и принялся с уважением рассматривать солидную обложку книги Томаса Манна сидевшего напротив соседа.
Приезд Майонеза в квартиру Окулиста почти совпал с телефонным звонком Севы Лёдкина.
– Знаешь, Евгений, – удивленно—радостно сообщил он Окулисту, – у тебя потрясающая способность вляпываться во всякое дерьмо! Этот твой Бонза – редкий экземпляр! Вообще-то он Бонзырев Виктор Александрович, предприниматель. В четырнадцать лет отбывал наказание за групповое изнасилование в колонии для несовершеннолетних. Освободился и еще два раза привлекался все по той же статье. Но тогда он стал куда опытнее – на суде адвокаты разваливали уголовные дела. Сейчас работает по прежней специальности.
– В каком это смысле? – не понял Окулист.
– Да в самом прямом. Владелец шести публичных домов и двух порнографических периодических изданий.
– Селёдыч, ты в своем уме?! Какие публичные дома, какие порножурналы?! – это же все противозаконно.
– Да… – тоскливо протянул Сева. – На месте твоего шефа бы давно выгнал тебя со службы ввиду профнепригодности. Ты что, марсианин? Тебе по службе положено знать, что в Петербурге десятки подпольных борделей и до десятка порнографических журнальчиков интимных знакомств. Естественно, у всех есть хозяева. В любую приличную тачку, проезжающую вечером по Фонтанке через Аничков мост, разносчики обязательно бесплатно пихают эту мутоту. Эти журналы знакомств есть во всех газетных киосках метро. Заметь, их туда не святым духом занесло. Прекрасное полиграфическое исполнение, а стоят – копейки! Доступность – залог успешного бизнеса, дружище.
– Но их же запросто можно взять за одно место, – удивился Окулист. – В киосках должны быть накладные, полученные при поставах этой, с позволения сказать, печатной продукции. В выходных данных должно быть указано, кто издает, какая типография печатает ту фигню…
– Нет, Евгений, я был неправ: ты не с Марса. На Марсе об этом уже все знают. Ты с Альфа Центравры какой-нибудь, честное слово! Какой идиот будет оставлять в журнальчиках свои выходные данные? А накладные, конечно, есть. Но кому в голову придет отслеживать источник поступления? За такое отслеживание и голову могут открутить.
– А где же тогда менты, фээсбэшники, налоговая, наконец?!
– Ага! Ты бы еще про Гринпис поинтересовался. Кто сунется, придурок, они же в доле. Иначе бы этот Бонза так не развивался. Но давай сейчас не будем об этом. Лучше запиши телефоны и адреса местопребывания этого донжуана…
Сразу же после телефонного звонка Севы Лёдкина раздался еще один – на этот раз в дверь. На пороге стоял майор милиции Корнеев, для друзей и боевых товарищей по военному училищу – Мишка Майонез. Друзья обнялись, Людмила чмокнула Мишку в щеку.
–Как дела, Мишенька, – улыбнулась она, – миллионерствуешь потихоньку?
Майонез принял нарочито подтянутый внешний вид и, глядя Людмиле в глаза с подобострастием кайзеровского вояки, бодро доложил:
– Май фройляйн херен! Аллес махен цузамен пиздохен шварц!
– Чего это с ним? – испугалась Людмила. – На каком это он языке?
– А чего тут не понять, – вздохнул отец Олег. – Это ж практически по-русски! Ленка его стервой оказалась. Бросила мужика, да еще и денежки прикарманила. Так, Михаил?
Майонез угрюмо кивнул.
– Да, так и сказала нежная моя: «Хрен тебе, Мишаня, по всей твоей свинячьей морде!» А я ж ее так любил! И не изменял практически…почти.
– Ну, и как же ты теперь? – с состраданием в голосе спросил Окулист. – Работаешь где или опять служишь?
– Да теперь-то что? Теперь-то какая разница?! Буду, как и раньше, трансвеститом…
Друзья удивлённо переглянулись и стеклянными глазами уставились на Майонеза. Батюшка взволнованно сглотнул слюну и выдавил осипшим голосом:
– Ты – трансвестит?!
– А то ты не знаешь, – безразличным тоном изрек Майонез. – В народе нас не любят, конечно, чуть ли не педиками считают, но работа в принципе денежная. Да и не сложная: увидел транспорт – свисти, остановился – плати…
– Так ты это про ГАИ, что ли? – взялся за сердце отец Олег.
– А про что же еще? – удивился Майонез.
Корнеев рассказал друзьям о своих мытарствах в последнее время, о продажности чиновников из местной администрации. О бывшей жене распространяться не стал:
– Бог с ней. Вот только дочку жалко.
– Не горюй, не ты у нас один такой. Вот Олега жена бросила, в Штаты укатила, так он себе такую Барби отхватил – обзавидуешься, – успокоил друга Окулист.
– Так это я ему ее сосватал, – вспомнил Майонез. – Знал бы что все так обернется, для себя бы приберег.
– Поздно спохватился, дружище, – самодовольно заулыбался отец Олег. – В нашем приходе скоро пополнение.
– И кто будет, что показало УЗИ? – полюбопытствовала Людмила.
– Это у Вас, мирян, УЗИ. А в нашей глубинке, кого Бог пошлет – все счастье! Лишь бы здоровеньким ребеночек был…
Перешли к разговорам о событиях последних суток. Слушая рассказ Цубербиллера и Окулиста, Майонез понимающе кивал головой.
– Знаете, мужики, – казарма моего взвода на Гогланде находилась в здании, где во время войны был бордель люфтваффе. Так вот, там в коридоре сохранился глазок, из которого можно было подсматривать в «кабинет». Представляете, какой-нибудь ас свою фрау, так сказать, трахин зи дойч, а кто-то на халяву этим в глазок любуется…
– Ты это к чему? – посуровел Окулист.
– А к тому, – пояснил Майонез, – что у меня есть такое ощущение, будто сейчас в России всех нас, как тех фрау, кто-то имеет, а некий оберст за всем этим внимательно в глазок наблюдает…
– Да вы, батенька, поэт, – тоном Владимира Ильича сказал Лосев.
– От такой романтики станешь! – уныло бросил Майонез.
Друзья стали прикидывать план дальнейших действий. Отец Олег вызвался посетить офис и бордели, принадлежавшие Бонзе:
– Разведаю обстановку и девицу ту пошукаю, – веско заявил он.
– Давай лучше я пробегусь по борделям – я теперь человек холостой-неженатый, а тебе себя блюсти надо для своей Барби, – убеждал он отца Олега.
– Понимаешь, Мишаня, дорогой ты мой человек, – батюшка со значением погладил свою бороду, – у тебя, увы, нет моего артистизма, и, прости за прямоту, обволакивающего шарма. Тебе больше допрос военнопленного подойдет. Кроме того, у тебя ж опыта больше!
– Жопа-то у тебя больше будет, – проворчал Майонез, но спорить не стал. – Ладно, поеду к этому Лумумбе, я с ним найду общий язык.
Мишка Майонез отказался от любезного предложения Генки Смирнова ехать на его машине:
– Спасибо, Цубер, я и на муниципальном транспорте доеду – привычнее. Да и у тебя машина должна быть под боком.
Минут через пять он уже сидел в уютном вагоне электрички. Напротив него развалился пассажир лет тридцати пяти с газетой в руках. Рядом, у окна, сидел мальчишка лет семи-восьми, постоянно донимавший его вопросами:
– Пап, а пап, а что ты читаешь?
– Газету, отстань.
– А картинки там есть?
– Есть, отстань! Смотри в окно, – не отрываясь от газеты приказал строгий отец.
За окном на поляне паслась одинокая кобыла.
– Вау, па! Прикинь, какой здоровский хос торчит! – радостно заверещало дитятько.
Отец, не отрываясь от газеты, врезал сыночку оглушительный подзатыльник.
– Я тебя, сукин сын, когда научу по-русски говорить?!
– Батя, блин, ну глянь, какая коняга! – басовито заныл сынок.
– Угу, – удовлетворительно кивнул отец, мельком взглянув в окно, вновь углубился в чтение.
Справа, через проход, сидела странная пара: седовласый мужчина в строгом костюме с бабочкой и мужик в синей спецовке. У обладателя бабочки голос был глубокий, с начесом:
– Понимаете, дорогой друг, – вышивал он золотистым тенором, – на мой творческий процесс, на поэтическое творчество, так сказать, огромное воздействие оказывает, как сказал бы Зигмунд Фрейд, процесс сублимации.
– Процесс чего? – потянулся к знаниям работяга.
– Ну, как бы Вам это объяснить попроще, – заволновался поэт. – Это, понимаете ли, некий психический процесс переключения энергии аффективных влечений на сферу культурного творчества.
– Ну, ты изложил, профессор хренов, – возмутился гегемон, – проще можно?
Сидевший рядом очкастый парень, по виду студент, неожиданно встрял в разговор.
– А че тут понимать? Тебя от жизни плющит, колбасит и торкет, так?
– Так! – согласился мужик. – Иной раз – поубивал бы всех к едрене-фене!
– Во-от! – обрадовался пониманию очкарик. – А ты вместо этого пишешь стихи – выхлоп такой у тебя.
– Да, точно! Молодец, методист, разъяснил. Только стихи-то мне – по барабану. Всякие там писюльки типа
«Сидит ворона крыше на,
Ах, какая вышина» —
это не мое. У меня братан меньший, правда, пишет за эти, за гонореи, или как их там…
– За гонорары, – мягко поправил мужчина в бабочке.
– Ну да, наверное, – не стал спорить работяга. – Так вот, творит мой братан при кладбище. Его вирши – на мраморе золотом высекают! Из последнего, помню, «На смерть банкира» называется:
