– Бедная женщина, – прокомментировал Эрик.
Эмили сцепила пальцы. Как жаль, что ей нечего повертеть в руках… В прошлый раз, когда она была здесь, на кресле была подушка, но сегодня ее нет. Не иначе как отдали в чистку от слез, пролитых на нее другими пациентами.
– На следующее утро кровать рядом со мной была пуста. Медсестра предположила, что ночью ее перевели в другую палату, и я решила, что ее спасли. – Поерзав в кресле, Эмили сложила на груди руки, словно попыталась сжаться, сделаться меньше, затем закрыла глаза и сосредоточилась на дыхании. Эрик не торопил ее. Обычно он давал ей собраться с мыслями, не перебивал и не подсказывал. Нередко они сидели в тишине несколько минут подряд.
Медленно выдохнув, Эмили открыла глаза и с благодарностью посмотрела на него:
– Когда ко мне пришли хирург и медсестра, чтобы сказать, что все прошло хорошо и я могу пойти домой, я спросила у них о той женщине. На что они ответили мне, что я была единственной пациенткой в этой двухместной палате.
Эрик удивленно моргнул:
– В самом деле? Они так и сказали? Что вы там были одни?
Эмили кивнула:
– Хирург порекомендовал мне поговорить с анестезиологом.
– Я так понимаю, он подумал, что это реакция на обезболивание. С вами такое бывало раньше?
– До этого у меня не было никаких операций.
– И что вы думаете по этому поводу, Эмили? – На его лице читалось неподдельное любопытство.
– Если честно, не знаю. Может, это галлюцинация? – Она горько усмехнулась. – Мне очень хочется в это поверить. До прошлой ночи я почти убедила себя, что мне все примерещилось… – Потянулась к рюкзаку и вытащила сложенный белый лоскуток. Положив его на подлокотник кресла, осторожно развернула его. – На девушке был этот браслет. Я видела его на ней. Еще подумала тогда, что он слишком большой и может легко соскользнуть с ее запястья. Я не знаю, что, черт возьми, происходит и кому я могу доверять. – Она растерянно посмотрела на него. – Неужели все это могло мне померещиться?
Эрик сочувственно улыбнулся:
– Все может быть. Вы всё еще активно искали – да и сейчас ищете – Зои, так что поиск сходства вполне понятен. Вы и раньше принимали за нее других пациенток. Обе женщины были похожи на вашу сестру…
Эмили закрыла глаза, пытаясь заблокировать память о тех последних днях на старой работе, когда она едва могла выполнять свои обязанности.
О Зои ничего не было известно уже три недели, когда Эмили внезапно перестала работать. Коллеги поняли, что она приходит в больницу лишь для того, чтобы проверить каждую пациентку из тех, кто только что прошел через больничные двери.
…В свою последнюю смену Эмили бросила своих пациентов без присмотра и без спроса ушла из отделения, услышав, что из реанимации в операционную доставили молодую пациентку. Медсестра, ухаживающая за ней, сказала, что у девушки красивые черные волосы. Это были лишь невзначай сказанные слова, но их оказалось достаточно, чтобы Эмили со всех ног бросилась узнавать, не Зои ли это. Нечто подобное случилось и накануне. Эмили нашли в другом крыле больницы; словно в трансе, она уставилась на пациентку в палате. Ее моментально отправили на больничный. Вместе с этим пришел страх, что она покидает последнее место, где Зои видели живой…
Эмили посмотрела на Эрика со слезами на глазах:
– Да, когда-то было так. Но мне и в голову не могло прийти, что я увижу человека, которого там не было… Это были реальные люди. Возможно, я думала, что это Зои, но то были люди из плоти и крови! Честное слово, я не знаю, что думать… Мне страшно. Вдруг я скажу что-то не то, и меня уведут оттуда в смирительной рубашке? Мне нужна моя работа. Это единственная вещь в жизни, которая позволяет мне сосредоточиться на чем-то ином, нежели моя сестра, и если я сорвусь, если меня примут за чокнутую, я не знаю, что со мной будет. У меня больше ничего нет.
– Дышите, Эмили, – тихо приказал Эрик, видя ее страдания. – Просто дышите.
Когда она наконец успокоилась, он заговорил снова:
– Скажите, это не могло вам присниться?
Эмили в отчаянии фыркнула:
– В том-то и дело. Видимо, ночью у меня был кошмар, и именно поэтому мне ввели успокоительное, но, как вы знаете, мои кошмары всегда одни и те же: я застряла в холодильнике морга вместе с мертвым телом. Почему мне должен присниться кто-то еще, кто даже не похож на Зои?
Эрик сложил ладони домиком и положил подбородок на кончики пальцев:
– Возможно, ваш разум сосредоточился на попытках помочь другой молодой женщине, потому что вы отчаялись найти Зои. Возможно, вы даже видели эту женщину мимоходом, сохранили в памяти ее образ и придумали, что она пациентка. Возможно, она даже была вашей старой пациенткой, за которой вы ухаживали… Эмили, вы страдаете от неоднозначной потери; у вас нет ответов, и, следовательно, для вас эта тема остается болезненной. Кроме того, ваше отношение к Зои выходит за рамки отношения к младшей сестре.
– Но как я могла придумать ее в таких подробностях? Одежда, цвет волос, лицо, а не просто размытое изображение?
Эрик указал через окно на маленький огороженный садик:
– Я вижу, что вы стоите там прямо сейчас. Я спроецировал перед собой ваш образ, и теперь для меня вы снаружи, в саду; правда, стоите, а не сидите. Надежда – это обоюдоострый меч; желание увидеть кого-то заставляет ум отчаянно верить в то, что это правда. Это означает, что горе не дает вам обрести душевный покой. Это называется навязчивыми образами.
Эмили посмотрела на пустой сад и увидела себя, точно так же, как представил ее себе Эрик; точно так же, как она могла представить мягкий песчаный пляж, плеск волн и голубое небо…
– Я понимаю, что вы хотите сказать. Честное слово, я понимаю. Чего я не понимаю, так это того, как я могу просто войти в эту палату и увидеть человека из плоти и крови, а не призрачный образ. Или как я могу почти через две недели найти на полу ее браслет.
– Вы могли видеть этот браслет, когда были там в качестве пациентки, – просто сказал Эрик. – Ваши глаза могли в какой-то момент заметить его на полу или под кроватью. Причем в том же самом месте, где вы его нашли. Вернувшись на дежурство, вы вспомнили о нем.
Эмили отвела взгляд и прикусила губу.
– Значит, вы считаете, что я не должна ее искать? – Она знала: это единственный вопрос, с помощью которого можно проверить его терпение.
Эрик медленно покачал головой:
– Это не очень хорошая идея, Эмили. Как пациентка, вы были в той палате в непривычной для себя роли. Вы привыкли быть там медсестрой. А Зои пропала из больницы. Возможно, вам нужно было поставить себе другую цель – быть в той палате кем-то еще, а не пациенткой. Возможно, ваш разум хотел искать кого-то нового. – Его взгляд был полон неподдельной озабоченности. – Будьте осторожны, Эмили. Не забывайте, как далеко вы продвинулись и чего достигли. Я по-прежнему считаю, что возвращение на работу – это лучший шаг вперед. Возможно, было бы мудрее вернуться на полставки, но вы упрямы, и я не стану вас за это укорять. Однако не нагружайте себя больше, чем сможете вынести. Я не хотел упоминать об этом, но, пожалуй, все же скажу – я знаю, что дата вашей операции совпала с днем рождения Зои. Даты, юбилеи, празднования Рождества – это особенно тяжелое время, если человек переживает потерю. Возможно, ваш разум просто отвлек вас от этого, заставив сосредоточиться на чем-то менее болезненном.
На глаза Эмили навернулись слезы.
– О боже! Как я могла забыть? Ее день рождения!…
* * *
Вернувшись домой, Эмили дала волю слезам. Она была зла на себя: 30 июня наступило и прошло, а она даже не вспомнила, что это был день рождения Зои. Второй день рождения сестры без нее самой. Зои пропала 19 июня, за одиннадцать дней до своего девятнадцатилетия. Сейчас ей исполнилось двадцать, и ее родители даже словом не упомянули об этом, что, впрочем, неудивительно. Шесть месяцев назад они, поставив на колени подносы с рождественским ужином, смотрели рождественские телепередачи и даже нарядили искусственную рождественскую елку. В доме Джейкобсов все праздники отмечались по-прежнему, даже без Зои.
Вытерев глаза, Эмили взяла одну из множества фотографий сестры, вставленных в рамки, и сердито посмотрела на нее. Фото было снято вечером. Зои в кожаной куртке Эмили, потому что ей холодно, сидит на влажной траве в Перейд-Гарденс, куда они с Эмили отправились на музыкальный рок-фестиваль.
Снимок был сделан за четыре недели до исчезновения Зои. Последнее фото ее сестры…
– Иногда я ненавижу тебя, Зои. Из-за тебя я теперь должна страдать. Иногда мне кажется, что лучше б ты вообще не родилась, – прошептала Эмили, зажмурившись, чтобы не видеть фотографию сестры.
Сейчас она уязвима, и позволь она себе думать, что могло произойти худшее, это тотчас бы сломило ее. Эмили постоянно напоминала себе, что Зои уже однажды исчезала на три дня после фестиваля в Гластонбери, когда ей было семнадцать.
Тогда от нее не было ни телефонного звонка, ни эсэмэски о том, что она нашла себе новых друзей, или о том, что отправилась на побережье, чтобы устроить там продолжение праздника. С ее стороны это было эгоистичное, бездумное поведение. От тревоги за нее Эмили тогда не находила себе места – и не сомкнула глаз, пока сестра не вернулась домой.
Если Эмили отказывалась дать ей что-то (обычно деньги) или ругала за то, как Зои объявляла на весь «Фейсбук», что где-то развлекалась всю ночь напролет, хотя ее сестра знала, что завтра ей выходить на смену, – она просто выключала свой мобильник. Именно это ее бездумное поведение позволило Эмили цепляться за надежду, что точно так же она поступила и на этот раз. Просто исчезла на какое-то время…
* * *
Эрик шагал по Королевскому парку, с улыбкой наблюдая в лучах раннего вечера за молодыми семьями: отцы пинали с малышами мячи, матери стерегли коляски.
Сквозь деревья ему были видны яркие краски воздушных шаров, слышно шипение горелок. По выходным он обычно приводил сюда своих детей, несмотря на погоду, так как считал, что дети не должны расти в тепличных условиях. Пусть они почувствуют капли дождя на лицах, ветер в волосах, потрогают руками снег. Находиться на улице в любую погоду, а не только в солнечный день, должно быть для них естественным делом. Эрик не хотел, чтобы они росли в четырех стенах, сидя перед экраном лишь потому, что на улице идет дождь. И им нравилось здесь бывать, особенно кормить уток.
Он заметил в парке три плаката «Пропала Зои Джейкобс». Вставленные в пластиковые прозрачные файлики, они были примотаны к фонарным столбам проволокой. На вид все как один были новые. Похоже, Эмили повесила их недавно, на замену тем, что были испорчены дождем. Он знал, что она меняет их раз в несколько месяцев.
Эрик привык видеть лицо Зои по всему городу. И всегда невольно отмечал, как похожи друг на друга сестры: обе темноволосые, голубоглазые, светлокожие. Когда он впервые встретил Эмили, ее волосы в отличие от волос сестры на плакатах были до плеч. Затем она обстригла их почти под ноль. Сначала Эрик думал, что Эмили сделала это себе же назло, но потом та объяснила, что они выпадают, и за одним ухом даже появилась проплешина. Он знал, что выпадение волос часто бывает вызвано стрессом. Впрочем, за последние несколько недель волосы слегка отросли, и эта прическа ей очень шла. С ней Эмили еще больше была похожа на Зои, что, очевидно, и задумывалось. Возможно, так она чувствует себя ближе к сестре…
Он тяжело вздохнул, вспоминая их разговор, состоявшийся полчаса назад. Эмили беспокоила его. До этого все шло хорошо, причем уже несколько месяцев, – и вот теперь, похоже, у нее рецидив. Хотя она утверждала, что действительно кого-то видела, реакция персонала больницы подсказывала, что, похоже, ей все примерещилось. Впрочем, это не первый случай, когда Эмили кто-то привиделся. Тогда она принимала антидепрессант амитриптилин, и галлюцинации были указаны как один из побочных эффектов.
Эмили была уверена, что видела Зои в метре от себя, что та стояла прямо перед ней. Эрик с трудом убедил ее, что это было просто дерево с лицом Зои на плакате. В те первые несколько месяцев он серьезно волновался, что в долгосрочной перспективе, если только сестра не найдется, Эмили не придет в норму. Она горела энергией, ей нужно было вечно делать что-то такое, что помогло бы ей найти Зои. Ежедневно бродила по улицам Бата, искала сестру в домах старых друзей, одноклассников, друзей, в надежде, что кто-то, возможно, видел ее…
Со своими бесконечными запасами плакатов она обошла все магазины и пабы, железнодорожный и автовокзал и отказывалась уходить, пока они не выставят фото Зои в своих окнах. Обосновалась в полицейском участке, каждый день сидя в зоне ожидания, чтобы получить от Джеральдин Саттон свежую информацию. В первые несколько месяцев детектив Саттон звонила ему пару раз – просила, чтобы он пришел в участок и поговорил с Эмили, поскольку тревожилась за нее и не хотела отправлять ее домой без каких-либо хороших известий.
Эмили была пациенткой Эрика уже год. Постепенно он проникся к ней восхищением – пережить это страшное время ей помогли спокойное достоинство и внутренняя сила. Как же обидно, что как раз тогда, когда худшее, казалось, осталось позади и впереди замаячила нормальная жизнь, она дала ему повод для новых опасений… Может, она слишком рано вернулась на работу, тем более в больницу? Эрик не мог закрыть глаза на тот факт, что ее работа заключалась в заботе о других людях – тех, что были уязвимы и нуждались в ком-то, кто сильнее их. Многие работники здравоохранения страдали психическими расстройствами, однако могли полноценно функционировать, с психологической поддержкой или без таковой. Некоторые даже полностью выздоравливали. Лечащий врач Эмили был доволен тем, что она готова работать, как и он сам до сегодняшнего дня. И очень надеялся, что в конце концов их сеансы закончатся и Эмили перестанет быть его пациенткой…
И вот теперь ему придется переоценить ситуацию и вновь пристально следить за ней. Для начала можно возобновить еженедельные сеансы, даже если они будут проводиться по телефону. Если Эмили вознамерилась искать воображаемую женщину, это чревато для нее самыми разными неприятностями – например, недопониманием со стороны коллег по работе, которые не имеют представления о ее душевном состоянии. Не дай бог, ситуация станет неуправляемой и Эмили потерпит неудачу, едва только снова начав нормально жить…
Эрик имел дело с разными формами утрат: выжившие в автомобильных авариях, ставших смертельными для других пассажиров; родители, потерявшие ребенка; люди, у которых болезнь забрала близкого человека. Недавно он начал консультировать женщину, чей муж, которому было лишь за шестьдесят, страдал ранней формой старческой деменции. Она заранее оплакивала утрату, которую ей еще предстояло пережить, – полную потерю им разума. Утрата Эмили была, пожалуй, самым тяжелым случаем – она не знала, что произошло, и возможно, не узнает никогда.
Глава 10
Эмили видела, что у флеботомистки не получается взять кровь из толстой руки мужчины. Та уже дважды пробовала сделать это на локтевом сгибе, и оба раза не попала в вену. Теперь оба прокола кровоточили. Проблема с толстыми руками состоит в том, что вену трудно найти, даже пальпировать не всегда получается. Эмили, глядя, как флеботомистка затягивает на его предплечье жгут – чтобы, по всей видимости, вслепую совершить очередную попытку и в третий раз потерпеть неудачу, – предложила:
– Хотите, я попробую?
Когда прибыла флеботомистка со своей тележкой, Эмили занималась оформлением мистера Пателя, у которого на завтра была назначена операция. Она удивилась, что флеботомистка работает после пяти часов. В системе государственного здравоохранения эти специалисты работали с девяти до пяти, с понедельника по пятницу.
Мистер Патель перевел взгляд с одной женщины на другую.
– Я не подушка для булавок. Мне все равно, кто возьмет у меня кровь. Главное, чтобы это было сделано быстро.
Обиженно поджав губы, флеботомистка развязала резиновый жгут и холодно посмотрела на Эмили:
– Пожалуйста.
Наложив свой собственный жгут там, где только что был натянут жгут флеботомистки, Эмили опустилась на одно колено и, легонько постучав по тыльной стороне ладони мужчины, подождала, наблюдая, как вена набухает кровью.
– Вы больно пережали мне руку, – пожаловался мистер Патель.
Эмили ласково улыбнулась ему и вновь посмотрела на вену.
– Извините. Потерпите еще несколько секунд, и все закончится. Больше никаких игл.
– Занимайтесь своим делом, барышня, а то я уже не чувствую руки.
– Уже готово, мистер Патель, – ответила она, снимая жгут.
– Отлично! Я даже ничего не почувствовал.
Он улыбнулся ей одними губами, и его черные усы изогнулись. Лысая голова, маленькие уши и темные карие глазки делали его похожим на суриката. Затем похлопал себя по круглому животу:
– Я толстый, потому что диабетик, и я диабетик, потому что толстый.
Тихо пробормотав извинения, Эмили вручила пробирки с кровью флеботомистке. Та явно была обижена на нее. С квадратной челюстью и заметным прикусом, эта женщина была далеко не красавица. Ее спасала лишь аккуратная, сделанная в хорошей парикмахерской стрижка. В конце концов она улыбнулась:
– Забудьте. Я просто поторопилась. Спасибо за помощь. Я слышала, вы мастер своего дела… – С напускной суровостью посмотрев на Эмили, она положила пробирки в прозрачный пластиковый пакет. – Только не оставляйте меня без работы.
…Эмили закончила оформление пациента. Он поступил вечером накануне операции, так как жил один, и в больнице хотели убедиться, что он пропустил утренний инсулин, а также ничего не ел. Когда его положили в палату, Эмили занималась передачей других пациентов и теперь отставала от графика процедур. В одиннадцать часов она почти закончила раздавать лекарства, и была благодарна за то, что ей дали в помощницы Шелли. Та взяла на себя обход пациентов – готовила их ко сну, раздавала кувшины с питьевой водой, горячие напитки и в целом облегчала работу Эмили.
– Кофе или чай? – громким шепотом спросила Шелли из коридора.
– Чай, пожалуйста. – Эмили пальцами изобразила букву Т [9 - Первая буква английского слова tea (чай).].
После прошлой ночи в отделении стало спокойнее. Она ничего не слышала о Джиме Лэннинге от Бэрроуз, и, за исключением новой медсестры, красавицы испанки по имени Зита, которая также пришла из агентства, команда была та же, что и прошлой ночью.
Когда Эмили присоединилась к Шелли на посту медсестер, устроенному в части коридора, что вел к платным палатам, та рассматривала себя в круглое зеркальце пудреницы. Сам пост имел открытую планировку – рабочее пространство, монитор, отображающий текущие данные всех пациентов отделения, телефоны и канцелярские принадлежности. От коридора пост отделял барьерчик, и с той его стороны, где сидели медсестры, были установлены ночники, освещавшие стол, а не их лица.
– Просто потрясающая помада. Наверное, я куплю себе вторую такую. Ее даже приходится оттирать! Тебе подошел бы этот цвет, к твоим черными волосам и голубым глазам. Знаешь, у тебя действительно интересное лицо. Ты напоминаешь мне кого-то…
Эмили застыла, затаив дыхание. Хотелось надеяться, что Шелли поймет, какую ерунду сморозила, и вспомнит, кто она такая.
Шелли щелкнула пальцами:
– Девушку с зеленой татуировкой.
Эмили облегченно выдохнула и мысленно отругала себя. Шелли просто треплется. Она уклончиво улыбнулась, надеясь, что их разговор все же будет не таким пустым. С тех пор как Эмили оказалась здесь в роли пациентки, она впервые была наедине с Шелли. Это был ее первый шанс задать ей несколько вопросов.
– Ты имеешь в виду «Девушку с татуировкой дракона»? Хорошая книжка.
Шелли убрала зеркальце и сморщила нос:
– Нет, такое лучше смотреть по телику… Да, ты – вылитая она. Иностранный фильм, а не тот, что с Дэниелом Крейгом. Хотя и на ту девушку ты тоже немного похожа.
Мгновенно представив себе лицо с пирсингом, Эмили задалась вопросом, на кого она предпочла бы быть похожей: на выбор ее матери, Руни Мару, с ее короткой стрижкой и вырванными зубами, или на выбор Шелли, шведскую актрису со свирепым лицом [10 - В американской киноверсии «Девушки с татуировкой дракона» главную женскую роль сыграла актриса Руни Мара; в шведской – Нуми Рапас.].
– Шелли, – как будто невзначай сказала она, пытаясь увести разговор в сторону от макияжа и фильмов. – Ты помнишь тот день, когда я была здесь пациенткой?
Шелли театрально похлопала ресницами:
– Как я могу такое забыть, если именно я отдавала тебе все свое внимание и заботу?
– Помнишь следующий день, когда я проснулась и ты дала мне чай? Помнишь, как я спросила тебя, что стало с пациенткой на соседней кровати? И ты сказала мне, что ее, по всей видимости, ночью перевели в другую палату?
– Медсестра Джейкобс!
Эмили вздрогнула и плеснула на руку горячий чай. Быстро поставила кружку и другой рукой вытерла пролитую жидкость. Она не слышала, как подошла старшая сестра. Интересно, что из их разговора та услышала?
