Глава 3. Знакомство с новой магией
Проснулся я скрюченный до невозможности и замёрзший. Зря не размялся с прошлого раза, но сил совсем не оставалось. Проспал двенадцать часов. Молочная кислота почти ушла из мышц, поэтому, как вернул способность нормально ходить, тут же занялся приседаниями и даже выжал парочку упрощённых отжиманий с колен.
Закончив моцион, снова сел за медитацию. К сожалению, следующий кусок оказался в десять раз больше прошлого – меньше на сгустке не нашлось, но я не унывал.
«Жив-здоров, руки, ноги, голова на месте – значит, не пропаду».
Помятуя о последствиях медитации, я решил разбить её на две части по шесть часов. Тем более, как раз после первого сеанса придёт с новостями Семён.
Сегодня я вошёл в транс в два раза быстрее. Точнее, это было его некое подобие.
Дело в том, что время внутри сознания могло идти гораздо быстрее, но для этого требовалось погружаться на разные уровни его бытия. В прошлой жизни я входил в состояние потока за долю секунды, и для меня там пролетали целые часы. Это как быстрый сон наяву.
Мои нынешние навыки ни в какое сравнение не годились со способностями архимага, но там я потратил на обучение девяносто лет, а тут только начал… К тому же пока я пришёл ко всем этим знаниям, пока додумался, тоже немало времени ушло. Здесь же я стартую уже с готовым багажом опыта и знаю, как можно делать, а как нельзя, так что процесс пойдёт быстрее.
Уровней могло быть бесконечное множество, но для этого нужно иметь твёрдую ментальность – иначе есть риск застрять и действительно тронуться умом. Потому я и развивал копии сознания, чтобы перепоручить им рутинные задачи, а самому сосредоточиться на важном.
Для меня сложнейшей преградой стал пятый уровень – дальше заглянуть не получилось, но и этого никто достигнуть не смог, максимум – третий. И то это мой ученик Валлард. Ему ещё предстоит долгий путь…
«Я буду по тебе скучать, друг», – с грустью подумал я о достойнейшем правителе.
Дверь отворилась, и вошёл Семён.
– О, проснулись, барин, а я с гостинцами, – улыбаясь, громко прокряхтел старик.
В этот раз, помимо первого, он смог урвать пяток сырников. Да таких, что таяли во рту. Чудо, а не еда.
– Зиновье подмог с вёдрами, вот и поделилась, – похвастался дед, непроизвольно щупая себя за бицепс.
– Я ж говорю – лев, – одобрительно кивнул я, уминая красный борщ.
До конца наказания оставалось ещё три дня, и за это время я должен подготовиться к любым неожиданностям, но в открытую заявляться здравомыслящим не собирался – нужно добыть побольше информации.
– А книжка, что же – не трогали, вашбродие? – поинтересовался Семён, чтобы перевести тему, дюже он горд был собой и смущался.
«Святая простота», – вздохнул я и перевёл взгляд туда, куда он показывал.
– Ах, это, извини, что-то не заметил в темноте, отличная работа, что тут у нас?
– Молитвослов, – с придыханием ответил дед.
– В смысле? – я убрал в сторону ложку и быстро пролистал страницы со знакомыми буквами, складывающимися в какие-то полустихи-полупоговорки. – Магия? – деловито переспросил его.
– Да вы что, барин? – в глазах деда мелькнул испуг. – Это же, ну, Бог, – он уважительно воздел палец к небу.
Я уже понял, что эта суеверная книжица ничего, кроме восхваляющих или просящих стишков, предложить не может, так что отдал её крепостному назад.
– Молодец, Семён, но будем честны, я пока не в состоянии объять умом такую мудрость, мне бы что полегче, а? Может, захудалый какой-нибудь учебничек магии завалялся, а? Поищешь? Уважь барина.
Старик погладил задумчиво бороду и, наконец, кивнул.
– Хорошо, кажется, у Глашки младшенький, как в училище отправился, оставил одну книженцию. Попробую выпросить, но просто так она не отдаст…
– А сколько е? сыну лет? – поинтересовался я, снова возвращаясь к трапезе.
– Второй десяток пошёл уже, ещё учится.
– Поди, без гроша она, Глашка?
– А то как же, – вздохнул дед. – На стипендию живёт охламон её…
– Тогда сделаем так: дуй ко мне в комнату, я помню там сундук стоял с одеждой, выбери самые подходящие и чистые рубахи, – я проглотил кусок варёной картошки, – штаны замшевые, – напряг память, к счастью, она у меня была почти фотографическая, – они немного намараны, но ничего – отстирает. И сапоги, узнай размер и выбери под него, понял?
Дед неодобрительно покачал головой.
– Посекут меня барин, ой посекут, сдаст дура…
– Дурак ты, Семён. Какая мать не захочет добра единственному дитю? Главное, на глаза никому не попадайся, а я потом скажу, что выкинул всё это тряпьё или сжёг. Только сделай всё как надо, – пригрозил я ему пальцем.
– Хорошо, Артём Борисыч, будет выполнено.
– Вот и славно.
Дед помялся ещё немного у двери, будто хотел что-то спросить, но вздохнул и закрыл за собой.
Я вновь вернулся к медитации. Моя ближайшая задача в этом мире – заставить ману циркулировать по всему телу, чтобы не оставалось никаких сгустков.
Это позволит начать практику с расщеплением сознания, погрузиться в медитации на другие уровни бытия, улучшить тело и добраться до гемофорсной техники с высвобождением убойного количества энергии из крови. Маны для этого требуется ого-го.
И, кажется, я понял, почему распадались рунические круги – не только из-за разницы в символике. Поясню на примере: кружку удобней лепить из податливой глины, нежели цельную высекать из камня. Теоретически можно пытаться колдовать по-старому, но лучше встроиться в уже существующий порядок, может, в нём будут какие лазейки, что дадут мне преимущество.
Через шесть часов я устало потирал глаза и разминался. Осталось время на походить туда-сюда и вскоре я лёг спать. Утром всё повторилось – боль полностью ушла из ног. Адаптация завершилась.
Семён принёс ещё немного новостей. Отец в отъезде, через неделю на каникулы приезжает мой брат Александр, третий по старшинству. Первый месяц лета позади. Мы немного поболтали, и дед отчалил. Сказал, что вещи постирал сам, чтобы «презентабельней» были, когда договариваться пойдёт.
Я похвалил за находчивость. Сейчас те сохнут в сарае, где ночует крепостной, а завтра при всём параде Сем?н пойд?т меняться.
«Мой первый винтик, кажется, заработал», – я довольно потёр ладошки и сошёл ко сну после всех тренировок. Холод всё ещё беспокоил, но не так сильно, как в первые разы. Семён даже забеспокоился, что у меня на щеках румянец, думал я «того», но быстро успокоился, когда увидел обратное.
Хороший он всё-таки человек. На таких земля держится.
Кусочек маны разогрелся наполовину, когда пришёл черёд покинуть место заточения. В этот раз спустилась ехидно настроенная Марфа – хотела посмотреть на пресмыкающегося и околевшего от голода «младшенького».
«Выкуси, карга вредная».
– А ты, а я… – она даже дар речи потеряла, увидев, что я из погреба выхожу ещё более здоровый, чем до попадания туда.
– Доброе утро, Марфа, – я не стал провоцировать злопамятную бабу. Ещё щ?лкну е? по носу – всему своё время.
Я прошёл мимо твёрдым шагом и жестом приказал одному из её бугаёв, Мишке-Шатуну, не прикасаться ко мне.
– Сам пойду.
Детина перевёл взгляд на въедливое лицо Марфы и пожал плечами.
– Хорошо, барин.
Меня представили пред очи матушки. Та о чём-то совещалась с пухлощёкой ключницей, а в сторонке от них стояла молоденькая курносая девушка. При моём появлении она подняла глаза к потолку и состроила рожу, мол «опять этот юродивый». Знакомьтесь, моя младшая сестра Анна. Оторва, губительница мужских сердец и весьма злая на язычок особа.
– Это ты, Артём, подожди, – повелительно сказала дворянка в золотисто-синем сарафане, вышитым всевозможными цветами.
На вид обычная одежда, какую я подмечал и у других жителей поместья, но шею Ольги Дмитриевны украшало ожерелье из отборного крупного жемчуга.
Помятуя о своём сумасшествии, я спокойно запустил палец себе в нос, чем вызвал раздражённый косой взгляд у Анны, а когда я вытер руку о дебиловатого сопровождающего, она в возмущении отвернулась. Бугай и вовсе ничего не заметил. Он от усердия пыжился весь как рак и смотрел вперёд в пустоту, ожидая новых приказаний.
– Всё, иди, – махнула ключнице мать. – Ну что, сын мой, скажешь в своё оправдание? Зачем опять нарушал порядок? – спросила она меня, но я не успел открыть рот, как влезла востроносая Анна.
– Да что ты с ним каждый раз, как с нормальным разговариваешь, мама? Не видишь, он не понимает он тебя. Пусть это позорище идёт обратно в свой клоповник, от него воняет, – она раздражённо махала веером, пытаясь отогнать от себя стойкий запах немытого мужского тела.
– Аня, – одёрнула её благородная госпожа. – Не думаешь ли ты, что если называть его дурачком, то он наберётся ума? Скорее наоборот, станет им быстрее. Мы уже говорили об этом…
– Да помню я, помню, – со злостью сжала она кулачок, ей было семнадцать, но вела она себя со всеми как прожжённая тридцатилетняя стерва. – Он днями напролёт пускает пузыри из слюней и ссыться в постель, мне даже противно стоять рядом с ним. Какой там дворянин? Только в цирке уродцем выступать. Может, продадим его? – с надеждой посмотрела она на мать.
– Цирк, я люблю цирк, – пробормотал я, привлекая к себе внимание. – Аня красивая, её все любят, – наигранно дебиловато протянул я, вспоминая, как Семён рассказывал про приезжую труппу.
Сестра презрительно сморщилась, но косой уголок рта показывал, что ей нравилось, когда её восхваляют. Даже такое ничтожество, как умалишённый братик. Вот только рыбка глубоко заглотила крючок.
– Усатый дядя циркач сильно-сильно любит Аню, – со знанием дела кивнул я и уселся на пол, изображая, будто рассматриваю витиеватый узор ковра. – А…, а я тоже хотел в такую игру поиграть, можно, мамуля?
– Какую такую игру и что ещ? за дядя? – встрепенулась барыня и порывисто подошла ко мне. Я смущённо хихикнул и продолжал ковырять ворсинки.
Тогда Ольга Дмитриевна присела рядом и взяла меня за руку. Её острые скулы подчёркивали аристократическую худобу, а пронзительные синие глаза искали взгляд сына.
– Скажи маме, в какую игру играла твоя сестра? Что ты видел?
– Она будет ругаться. Я не скажу, – я поломался для проформы, а сам чуть ли не хохотал от вида взъерепенившейся Анны, та была готова лицо мне расцарапать.
Сама напросилась – я никого не оскорблял и не спущу такого обращения. Впредь будет знать.
– Всё хорошо, я обещаю – она не тронет тебя, – в голосе послышались стальные нотки, и Ольга качнула головой, убирая пышные пшеничные волосы назад.
– Усатый дядя вот так губами делал, – я показал губами трубочку в сторону ошарашенной сестрёнки и живописно причмокнул несколько раз.
Мать разъярённо обернулась к ней, а я не упустил такого шанса и коварно подмигнул дурёхе, ещё больше выводя из себя.
– Мама! Он врёт, он всё придумал! – гневно топала она ножкой, а на щ?ки словно стыда плеснули.
– А Аня потом тоже вот так чмок-чмок-чмок, а дядя потом руками вот так… – я потянулся показать на благородной барыне блудливые руки циркача, но та отстранилась.
– Достаточно, – резко прервала она меня, грудь гневно колыхалась, ей было стыдно за дочку, тем более перед всё слышавшими дворовыми – не пройдёт и дня, те разнесут и приумножат слухи.
– Ты поверишь ему, а не мне? – со слезами в глазах спросила капризная дочка.
– Конечно, ему, ты же сама сказала, он дурак, но откуда ему знать, как целоваться, если он всю жизнь просидел в комнате?
– Он… Ему… – но договорить она не успела, так как получила громкую пощёчину.
– Выйти всем! – повелительно приказала Ольга Дмитриевна.
Я покинул покои барыни и с наслаждением слушал вой таскаемой за косу наглой сестрички и ругательства матери.
«Какая же услада для ушей», – улыбка невольно сама наползла мне на лицо, придавая колорита мнимому сумасшествию.
После обеда на кухне меня снова отвели в злосчастную комнату. В первую очередь я вызвал к себе Семёна, велел поменять постельное бельё и притащить вёдра с тряпками.
– Да что вы, барин, что вы делаете-то? Побойтесь бога! – вцепился он в мою швабру и попытался отнять костлявыми руками.
– В чём дело?
– Я сам, я всё сам, если увидят… Нет, нет и ещё раз нет, – твёрдо закончил он, но я не сдавался.
– Семён, вдвоём быстрее. Запри дверь, я всё равно помираю тут со скуки, а ты мне нужен и для других дел.
– Блажь, блажь барская, – бурчал дед, но постепенно сдался, и мы прошлись сначала веником, а потом устроили влажную уборку. Я хоть и был воспитан в знатной семье, но большую часть жизни провёл в путешествиях и не чурался ручного труда.
Стало гораздо свежей, а когда ещё и проветрили, то помещение и вовсе заиграло другими красками. Игрушки и прочий хлам решили пока не выбрасывать, чтобы не вызывать подозрений.
Наконец, Семён ушёл, и я смог со спокойной душой помедитировать. Сгусток сам собой не рассосётся. В этот раз на тот же результат – ушло шесть часов. Мне принесли на ужин запечённого карпа, вкуснющих лисичек, салат из помидорок и хрустящий мягкий хлеб, тающий во рту.
Все яства уничтожились вмиг. Я немного размяк после уборки и возвращения из холодного погреба, но всё же заставил себя пять часиков помедитировать, затем размялся перед сном, и, едва коснувшись мягкой подушки, тут же отключился.
Наутро пришёл радостный и взъерошенный Семён. Старик под мышкой нёс заветный фолиант.
– Обменял, обменял, барин! – потрясая им в воздухе, ликовал дед. – Ух и долго ж уламывал Глашку, так и так, мол, говорит, что делать, если заметят… Да ты ж совсем сбрендила? Ну, кто там что увидит, малой в столице, поди кому оно надо всматриваться в спиногрыза твоего?
– Молодец, Семён, знал, что тебе можно доверять, – я взял в руки затасканную книжицу, дышащую на ладан, и аккуратно пролистал несколько страниц. – А теперь неси завтрак, – велел я ему.
– Сей момент.
Будучи наказанным, я питался один раз в сутки. Сейчас же мой рацион включал в себя три приёма пищи, и это не могло не радовать. Ведь чем качественней еда, тем быстрее я восстанавливаюсь, и лучше проходят медитации. Работы – непочатый край. Месяца на три точно, но это при старых исходных.
«Ещё бы помыться», – после того как проветрил комнату стало ясно, что у парня с гигиеной не ладилось, плюс сказалось недельное заключение в погребе.
Короче, до книги я добрался после еды и медитации. Ей оказался самоучитель по рунам. Система чем-то была похожа на знакомую мне магию прошлого мира, за несколькими различиями. Здесь почему-то нет динамичной привязки показателей заклинаний друг к другу.
