Сара разочаровано жмакнула губками по поводу того, что перевязки отменяются. Потянулась, испытав титями свежепришитые пуговки и проворковала:
– А Вы, Иван Петрович, в мотоциклах разбираетесь?
Кэп покосился на мотоциклы и задумался.
И я тоже задумался. Собственно, что делать, было понятно. Задумался я над тем, как.
И почти сразу поймал себя на том, что я не думаю. Я – вибрирую между бытием мудрым невредящим учителем и безумным игроделом. А поймався, решился.
В шкурках у тележки, помимо незаметных голокамуфляжей типа телега с лошадью и грузовичок, есть и небольшой набор наоборот – и сверхзаметные ярко-кислотные яйца, и высчитанные хаотические фигуры, за секунду наблюдения свихивающие мозг. И гигантский полноприводный пенис, бодро вертящий тестикулами. Полноприводный – потому что всеми четырьмя. И просто неведомые страшные танки. Вот я выбрал такой попроще, всего-то броневичок с миномётом в одной башне и шестистволкой в другой, убрал в редакторе ракетные блоки, наляпал пару турелей с пулемётиками, выбрал крупнопятнистый силуэтоломающий камуфляж, накинул немецкие крестики, а потом вручную замазал крестики белой краской и пририсовал белые пентаграммы.
Заняло всё это секунды две, ибо эйпись на нейроконнекте у меня 14, если без разгона химией. Эйпись – это не совсем «эй, ты, пися!». А, с одной стороны, оклик-запись, а с другой – древнее Экшен Пер Минут, количество операций в минуту. Для машинистки – количество символов в минуту под диктовку. Делённое на 60, если надо в секунду. Вот у тебя лично – сколько? Или ты историю сию будешь карандашиком в бумажку?
… Ну да, ну да. Так и понял, что диктовать машинистке. Вы хоть пострашней найдите, красивую – жалко.
В общем, сляпал я вот такое. Срезал веточку, начал оттирать мачету от крови, Взревел двигателем, и, попыхивая трубкой, выкатил из кустов на поляну, где все застыли от нежданчика.
Кэп и Сарочка застыли столбиками, пялясь в дула пулемётов, взявших их на прицел. Собственно, чего ради и пририсовал башенки.
Я, проведя пару раз по клинку веточкой, пыхнул трубкой. Кэп потянулся к автомату. Сара сделала страдальческое лицо. Я ткнул клинком в сторону кэпа, буркнул «замри!», посмотрел на Машу, застывшую с трофейным автоматом в руках, и бодро-весело-отморожено прокричал:
– Машка, ты жить будешь?! Решай быстро, да-нет?!
Машка покосилась на кэпа, на Сару, подняла на меня мрачно-вопросительный взгляд.
Я вздохнул, буркнул громко:
– Ну, тупи дальше.
Взрыкнул двигателем и тронулся потихоньку
Машка потупила пару сек, и отчаянно завопила:
– Сто-о-ой!
Я – притормозил. И вопросительно уставился на неё. Она вздохнула, и отчаянно бросила:
– Буду.
– Тогда хватай жратву с пулемётами и тащи сюда. Только бегом всё.
Машка ещё секунду порешалась, а потом сорвалась с места.
А я уточнил, что Барбос кончил цифровать Машкину фигуру и скинул тележке задачу на синтез костюмчика.
Кэп попытался остановить Машку осуждающим взглядом, покосился на дуло и спросил меня мрачно-осторожно:
– Представьтесь, пожалуйста.
Я восторженно-удивлённо сказал:
– На х-я?!
Он пару секунд подержался за порванный шаблон, а потом весь в панике, что кому-то похер на гебню, начал возмущаться:
– Для отчёта, кто и по какому праву командует ефрейтором медслужбы.
Машка зависла над вещмешком жратвы. Я вздохнул и утомлённо тупизмом проныл:
– Кэп, ты тупой? Или просто немецкий диверс из Бранедебурга-800?! Не, с гражданкой Блюм всё понятно. Завела подразделение на засаду, пока ефрейтор отбивалась, уже лежала с немецким х-ем в п-зде, обстановку доложила не точно, и собралась с тобой покататься на мотоцикле до следующей засады, чтобы сдаться в плен с твоим вещмешком.
Сарочка, белея паникой с каждым словом, под конец речи завизжала:
– Неправда! Враньё! Сам ты немец поганый!!!
Я, не покосившись, склонился кэпу и проникновенно сказал:
– А ты – лузер. Неудачник, в смысле. И единственный твой мизерный шанс не влететь – тихонько, в одиночку, выйти на партизан с рацией и запросить эвакуацию. А не обвешиваться бабами. Но по большому счёту, ты – смертник… Вон, Сарочка пристрелит, чтоб не сдал.
Кэп покосился на Сару, замершую с рукой на кобуре, повернулся к ней, наведя на неё автомат и проникновенно приказал:
– Оружие на землю.
Сарочка залепетала:
– Да вы что, товарищ капитан, верите этому… этому.
Я хмыкнул и пафосно с сарказмом сказал:
– Ты, Ванечка, главное, верь ей, а не своим глазам, и всё у вас будет хорошо.
Ванечка нахмурился, проводил взглядом навьюченную Машку, идущую в охапку с парой пулемётов, вернул взгляд на растерянную Сару и сказал:
– Оружие на землю!
Сара заплакала и упала на колени. Потом, рыдая, медленно достала наган и положила у колена.
Я – заржал. Кэп покосился на меня недоумённо. Я пояснил:
– Ну, и команду выполнила, и наган схватить ещё удобней, чем из кобуры.
Кэп покосился на Сару, подшагнул, отпиннул наган. Она разрыдалась, закрыв лицо руками. Я похлопал Машке о кресло в лобовухе рядом с собой, и пока она залезала, сказал кэпу:
– Ну, совет вам да любовь. Только эта… там – махнул рукой, – остальная… – махнул на мотоциклы, – рота сюда едет. Минут через десять будет.
Кэп что-то хотел сказать, но я взревел двигателем, и умчался.
Промчался триста метров, свернул между деревьев, выехал на полянку, после чего снял маскировку со звукоимитацией и посмотрел на Машку. Она, как залезла на броню и вцепилась в поручни, так и не шевелилась. И от сбороса маскировки – тоже.
И от того, что тележка открыла люк, выпустила десяток стрекоз, а потом манипулятором захватила и утащила пулемёты с патронами – тоже не пошевелилась. И даже голову не повернула.
Пулемёты тележка затащила, потому что пока катились, я закинул программу модификации. Ну, обычной модификации для всего железа первой половины 20 века – нарастить-снять по паре-десятку микрон с деталек, зацементировать поверхности азотом, убрать микродефекты ствола. Патрончики перевесить и допилить. Чтобы в итоге аппаратный разброс был как у снопы – минуточку. И навесить на стволы глушители, чтобы не грохотать всем и каждому.
Поглядев на оцепенение Маши, я добродушно вздохнул и устроил детское шоу слива облака вопросов.
Это когда у человека много-премного очень важных и личных вопросов, но он очень боится задать неправильный. И вообще говорить. Один из вариантов, самый простой – вывести диалог в сторону. Например, надеть две кистевых куклы и устроить диалог между ними.
После сотни часов таких диалогов можно обходиться без физических кукол, просто помещая в руку яркий слепок человека.
Так что я поднял руки, привычно поместил себя в правую и, трепыхая пальцами, пробасил:
– Машуня, хочешь, угадаю, как у тебя дела?
– Ну, попробуй. – напугано-настороженно пропищала левая
– Тебе очень, очень странно. Вот совсем недавно чуйка сильно подралась с мозгом и привычками. Чуйка орала, что в компании Сарочки ты в лучшем случае умрёшь быстро. Или всё будет ещё хуже. И чтобы выжить, надо от неё валить. Но устав и привычки не давали. И капитан ещё… из страшных гебешников. А тут из кустов выехало чудище на неведомом танке – и вслух озвучило твою чуйку. И ты вся на нервах забила порывы мозга – и побежала выживать.
– Ну да. Как-то так. – пропищала левая. – А мозг теперь болит от множества вопросов.
– Логично. Но чтобы дожить до конца войны, ему надо научиться отключаться. Иногда. Когда он не нужен и мешает.
– Ой, а это – как это? Мозг – и не нужен?!
– Потому что мозг-то работает с информацией, полученной через органы чувств. А чуйка – это не орган чувства. Это просто прямое безлогичное знание, а не логический вывод.
– Э-э-э…
– Ага. Только донести это я пытаюсь словами, то есть через мозг, а он брыкается и грустит от того, что его бесполезным назвали. Но тебе когда-нибудь было так хорошо, что ни о чём вообще не думалось?
– Ну… наверное, да.
– Ну так вот учись такое «ни о чём не думается» вызывать и держать.
– Ой, сложно это.
– Кому? Тебе? Ты уже умеешь. Это как дышать. Вообще-то обычно оно само, но можно и управлять.
– Ну ладно, попробую. Только вопросов у мозга меньше-то не стало.
– Вот именно. – буркнула Маша, сползла с брони, встала напротив и выпалила:
– Ты – кто? Это – что?…
– Ой, спасибо, что в меня не тыкаешь!
Она зависла от прерывания, а я добил:
– Если ты уже взяла свой пугливый умишко в стальные перчатки воли, тогда общайся нормально. Вопрос-ответ-подтверждение получения данных, вопрос-ответ-подтверждение получения данных.
Она вздохнула, пару раз хлопнула зелёными глазищами и включила воспитание:
– Вы всё-таки не могли бы как-нибудь представиться? Мне кажется несколько неудобным, что Вы моё имя знаете, а я Ваше – нет.
Я расплылся в злобной улыбке и хищно пормурлыкал:
– И каково же твоё им – я? Не звалка Маша, данная родителями, не социальный идентификатор боец нумер книжка военного, не родовая карма Габовых, принятая с фамилией, а суть, замысел и цель всей жизни, выраженная в два слова типа Мир-Славить, Жизнь-Ведать, Легко-Ступать.
Она повисела и выдавила то важное, что тяготило:
– А что такое родовая карма?
– Ты чё, русского языка не знаешь? К – связывать причинно-следственными связями, обменом. Ар – земля, земное бытие. Ма – гармония, порядок, предсказуемость. Всё вместе – чё?
Я вперил в неё ожидание ответа. Секунд через пять до неё допёрло, что я не местный пидагог и жду сомысленья.
– Ну… то, что упорядочивает причинно-следственные связи в земном существовании?
Я насладился видом маленькой девочки, робко вопрошающей учителя, права ли она. И восторженно, не скрывая удовольствия, протянул:
– Воо-о-от. Умница.
– Так. А – родовая? – скрыв смущение мрачностью спросила она
– А родовая – это когда ты рождаешься в род и тем самым принимаешь на себя долги и права рода. Но это вообще условность. Можно из рода свалить. Например, в боевые монашки Лады, принять новое имя при постриге и похерить родовую.
Она зависла, обдумывая и переваривая.
Не, ну вообще-то вот такое вот разтакое, за какое хоть какое образование и опыт цепляется кончиками в прыжке до инсайта, в разум с вербала просто не лезет. Но это – если не провести эмоподстройку под ученицу и не дублировать вербализацию потоком концептов, заносимых в мозг в процессе разделения бытия. В естественных условиях разделение бытия случается между любящими любовниками минуток плюс-минус тридцать окрест кульминации ё-ли. Но можно и отделить, и – то же, но без унылой физкультуры нижними чакрами. В смысле, тремя нижними.
Маша отвисла и выдала:
– И вот как это – вступить в боевые монашки Лады? И кто такая Лада?
Я сложил ручки на пузике и ласково сказал:
– Лада – это древняя богиня, сиречь, собирательный образ, должность. Как слышно из имени, богиня Ла, сиречь, всех потоков, всего Л – Лить, в Да, то есть полном согласии. То есть богиня согласованности всего, что хочет течь, жить, меняться. А боевые монашки – это те, кто очень доволен, когда всё ладиться, и безжалостно, хладнокровно и быстро убирает то, что мешает согласованности потоков. Там, камешки из ручейков выкидывает. Без злобы на камешек. Он в следующей жизни кому пригодиться домик построить или ещё куда. Просто в этой оказался не на месте.
