Он прикручен скотчем к компьютерному креслу. Рот тоже замотан скотчем.
В торце стола сидит, выложив руки на стол, оцепенев в ужасе, мальчик 10 лет. Митя.
Сын.
За спиной мальчика стоит мужчина в чёрной тактической одежде, в маске.
Надежда, что розыгрыш, держится на краю сознания доли секунд. Сознание охватывает паника и бешеная работа мозга, как выкрутиться. Как незаметно дотянуться…
Мужчина в маске чуть насмешливо говорит:
– Опаздываете, Дарья Александровна. Лифт в пробке застрял?
Моё лицо натужно взламывает каменную маску оцепенения и улыбается. Дальше актрисить легче. Тело горбиться, суёт руки в карманы жакета. Часть сознания привычно подстраивается под стиль собеседника и выдаёт адекватную ответную реплику:
– О да, там в шахте грузовой лифт с легковым столкнулись. Пока объехала…
Мужчина уважительно хмыкает, говорит:
– Вы, Дарья Александровна, присаживайтесь, а то тревожную группу вам до-о-олго ждать. У глушилки-то аккумулятора на пару суток.
Я чуть вздрагиваю от понимания, что помощи – не будет. Только то, что сделаю сама. И то, что сама сделать не смогу. Моё тело ещё больше горбиться, достаёт руки из карманов.
Поворачиваюсь к двери на кухню, шагаю, в движении говорю типа запугано-задабривающе:
– А вам чаю или кофе сделать?
На втором шаге тело отработанно выхватывает из кобуры на поясе пистолет, быстро передёргивает затвор, встаёт в полицейскую стойку, нацеливая на Маску.
Маска, радостно:
– О! Становиться веселее. А вы, Дарья Александровна, стрелять-то умеете ли?
Я, стиснутая между паникой и яростью, кое-как выдавливаю, неимоверным усилием расцепляя стиснутую челюсть:
– Ты… урод… пришёл ко мне ДОМОЙ!
В реале, не во сне, я в этот момент скрежещу зубами и яростно хриплю… почти наверняка – в этот момент. Про скрежет рассказывал разбуженный хрипом и скрежетом тот типа первый джентльмен. Пару раз мне повезло. Он просыпался от этого скрежета и хрипа, и будил меня…
Маска, холодно:
– Ты не болтай, ты стреляй давай.
Моё тело чуть поворачивает ствол, давит спуск.
Маска за миг до выстрела резко дёргается-скручивается. Выпрямляется. Весело, нагло буркает:
– Мимо!
… вот на этом моменте будил. И на этом всё заканчивалось в те пару раз, когда мне везло. В остальные пару десятков раз я досматривала до конца. Извините, эмоции дальше описывать не буду.
Я с тихим рычанием перевожу ствол на голову Маски, стреляю сдвоенный. Маска проваливается вниз-вбок. Выпрямляется, чуть выглядывая из-за Мити, который сидит, окаменев и закрыв глаза.
Маска, весело:
– Ты скоро пристреливаться закончишь?
Я с безумным рычанием срываюсь с места, бегу вокруг стола, удерживая Маску на прицеле. Маска кувырком укатывается под стол. Добежав до Мити, отбрасываю его от стула в сторону пуфиков, приседаю, стреляю под стол за миг после того, как Маска выпрыгивает на стол.
Выпрямляюсь, стреляю два раза в Маску, рывками «танцующего» к дальней части стола. Маска сваливается под стол.
Приседаю на колено, целюсь, ведя стволом. Неудобно – руки дрожат, в глазах слёзы. С криком обречённой ярости, почти не глядя, стреляю два раза. Лёня вскрикивает, выгибается, натягивая скотч.
Тело продолжает дергать спуск, пистолет щёлкает вхолостую.
Маска встаёт за Лёней. Паясничая, сгибается, рассматривая в упор, как Лёня кривиться от раны. Выпрямляется, весело-издевательски говорит:
– О! Френдли фаяр. Или это лавли фаяр? Ну, как минимум факли.
Я перестаю давить спуск, рука падает, роняя пистолет. Медленно выпрямляюсь, натужно дышу, загоняя эмоции под маску. Не получается. Паника с яростью прорываются, я с яростным воплем «сука!» кидаю в Маску пистолет.
Тот, чуть шевельнувшись, уклоняется. Вытягивается «смирно», с легким вежливым кивком говорит:
– Спасибо, у меня свои.
Засовывает руки за спину, достаёт два пистолета с глушителями. Изогнувшись в ломаное пугало, задрав локти вверх, наводит на Лёню и Митю. Спрашивает:
– Угадай, с какой руки?
Я стою, сотрясаясь крупной дрожью. Молча смотрю на Маску. Сказать ничего не могу, потому что понимаю, что бесполезно.
Взгляд сам собой дёргается на стон Лёни.
Маска, весело:
– О, угадала! Сначала добьём раненого, а то он как-то не серьёзно мучается…
Маска чуть водит стволом, выцеливая точку. Стреляет. Лёня визжит и вскидывается от боли, начинает биться в агонии, вытягивая полосы скотча.
Маска:
– Ну вот, другое дело. Теперь…
Второй пистолет начинает чуть гулять, выцеливая точку на Мите, оцепенело лежащем на полу.
Сознание – сносит. Я визжу «Нееет!» и кидаюсь Мите. Маска стреляет.
Ногу дёргает, она подламывается. Падаю. Крича и брызгая слезами и соплями, ползу к Мите. Мыслей – нет. Безумная надежда успеть закрыть собой – не мысль.
Лёня сотрясается от попадания пули, выгибается дугой от боли. Глаза распахиваются, взгляд цепляется за меня. Рот беззвучно кричит «Мама!»
Я кричу.
Точней, я пытаюсь кричать, потому что воздуха уже нет, но диафрагма, брюшные и межрёберные всё давят и давят, пытаясь выплеснуть криком хоть чуть-чуть эмоций. И только вот от этого ощущения, я просыпаюсь. Со спазмом диафрагмы и остальных выдыхательных мышц.
Как говорила, я – не писаюсь.
Потом – долгие десяток секунд, когда я катаюсь по полу или кровати. Мозг задыхается, его накрывает чёрной подушкой кислородного голода. И я колочу себя по животу, чтобы расклинить спазм. Ещё колочу, чтобы хоть чуть-чуть выпутаться из сна в реальность, где мне можно не кричать.
Потом – вздох. Яростный. Наперекор крику. Весь пронизанный «дыши, сука!».
Потом я лежу, и дышу. Управляя каждым вздохом. Вставляя на место дыхательный рефлекс, выбитый сном.
И – отстраняюсь от сна. Уговаривая себя, что это – сон. Несмотря на то, что он – с полным погружением, как воспоминание. И что в нём – детали, включая тактильные воспоминания, типа открывания замка, которых в памяти быть не должно.
И да, для специалистов. Если бы это повторялось раз за разом одинаково – ну да, понятно. Но проблема… то, что добивало меня, была в том, что – ни хрена! Одинаковой была концовка, вот этот Митин взгляд и – крик.
А обстановка случалась разной. Менялась квартира. Пару раз была подземная парковка. Один раз – пляж у моря.
Который меня и добил.
Я не бывала на море. Я не видела своими глазами морской горизонт на закате. И не нюхала солёно-йодистый воздух…
В общем, вот такой сон. Вот так снился.
Как, наверное, догадались, я перепробовала всё, чтобы он не снился. Всё не летальное. И уже задумывалась над летальным.
И да. Всё это – в футляре бизнес-киборг-леди. Потому что суть, корень моей проблемы, как я поняла позднее, был в том, что мне было проще умереть, чем сойти с ума, перестав мыслить логично из-за столкновения с необъяснимым с позиции «общей согласованной реальности».
Смешно.
Стало потом.
В начале было не смешно.
Началом будем считать ночь, когда приснился пляж.
В общем, я отдышалась.
Первой полумыслью было – одна ли я? Если честно, это была мысль, притянутая за уши для возврата в реальность. «Он – тут?! Он снова видел, что я не в порядке?»
Так что – отдышавшись, я резко села и посмотрела на кровать. Двуспальную.
В кровати было пусто.
Я издала вздох облегчения, рухнула на спину. Несколько секунд лежала, глядя в потолок.
И пыталась объяснить себе, откуда – море. Ковырялась в памяти, и пыталась объяснить себе, откуда во мне – горизонт и запах. Память брыкалась, задавленная сном. Но постепенно успокоилась. Но – ничего не нашлось. И начал подкрадываться вывод…
Выпрыгнула из мыслей, подняла руки. Посмотрела, как они трясутся. Уронила руки. Вывод и чувство обречённости, начали накатывать обратно.
Вскочила. На ярости. И пошла делать утренний скрипт.
Умылась. Посмотрела на себя в зеркале. Полюбовалась на красотку с распухшим, расплаканным, лицом и нервным тиком, простреливающим левый глаз.
Врубила холодный душ и сунула под него голову. Точней, сначала посмотрела на сток раковины и поэмоционировала, что похоже – всё, край.
Потупила в чувстве обречённости. Представилось, как на сток капает кровь, а потом наступает черная подушка потери сознания.
А уже потом яростно стиснула зубы, решила, что ещё попробую побарахтаться. И черезнемогу, со слезами ярости засунула голову под душ. Ещё раз порадовавшись, что – одна и можно вот такой акт необычности.
Промакнулась полотенцем. Зашла на темную кухню.
Отметила, что опять… часы на плите показывали 05.37. То есть опять – всего четыре часа сна.
Включила подсвет, поставила чайник.
Зависла, пялясь на огонь. Опять подкатило чувство обречённости.
Представилось, что огонь – печка крематория.
Дёрнулся тик.
Вздрогнула-встряхнулась, шагнула к окну. Открыла, уставилась-вслушалась-внюхалась в мокрый осенний город.
Машинально, открыла шкафчик у окна, достала пепельницу, сигареты с зажигалкой.
Антирекламная пауза.
Курить – вредно.
Охренительно вредно курить заменитель табака с аммиаком, из которого уже давно замешивают почти все сигареты. От 50 до 95%.
